Главный по стране: почему Петр Столыпин не успел сделать Россию вновь великой
160 лет назад, 14 апреля 1862 года, родился Петр Аркадьевич Столыпин — последний великий управленец Российской империи. Его труды были, по сути, последним шансом преобразовать монархию, сохранив великие традиции, но обновив экономическое основание государственности. В этот день «Известия» вспоминают жизнь реформатора и его трагическую гибель.
Дипломированный агроном
Род Столыпиных известен со времен Ивана Грозного. Среди предков Петра Аркадьевича — Михаил Лермонтов, а по линии матери — Александр Суворов. Но, пожалуй, еще более ценно, что Столыпины относились к тем сравнительно немногим аристократам, которые не гнушались коммерцией, строили фабрики, вели торговлю. Были рачительны и не разорились. Отличные качества для губернатора и главы правительства.
Яркой личностью был и отец реформатора — друг военной молодости Льва Толстого, вместе с которым они, защищая Севастополь, замышляли патриотическую армейскую газету. В Саратовской губернии генерал Аркадий Столыпин вел образцовое хозяйство — хутор, на котором лучшие агрономы выращивали редкие сорта пшеницы, вели дело по-европейски.
Вид на главный дом и флигели усадьбы Середниково
Самые счастливые детские дни Петра Столыпина прошли в подмосковной усадьбе Середниково и в литовском Колноберже. Он окончил Орловскую классическую гимназию, после чего поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Специальностью студента была агрономия, дипломную работу он посвятил особенностям выращивания табачных культур на Юге России, но по профессии он не работал.
Молодой губернатор
13 лет молодой Столыпин служил в Ковно (ныне Каунас) уездным предводителем дворянства. И на этой должности — в большей степени общественной, нежели государственной — его больше всего интересовали аграрные вопросы. На молодого, образованного и энергичного управленца обратил внимание министр внутренних дел Вячеслав Плеве — один из самых влиятельных сановников империи.
П.А. Столыпин в Ковно (второй слева в первом ряду) с уездными предводителями дворянства. 1901 год
В начале ХХ века государственную карьеру в России делали медленно и чинно, через ступеньки не прыгали. В 40 лет Столыпин, возглавивший Гродненскую администрацию, стал самым молодым губернатором в России. Но меньше чем через год, по рекомендации Плеве, его перевели с западных рубежей империи в самую сердцевину России, в Поволжье. Он возглавил многонаселенную и обширную Саратовскую губернию, которую терзали так называемые аграрные волнения.
Главной проблемой губернии Столыпин считал нищету малоземельных крестьян. Волга веками не видела столь энергичного управленца: он постоянно разъезжал по уездам, успокаивая крестьянские мятежи, занимался электрификацией саратовских улиц, добился в Петербурге колоссального займа на реконструкцию мостовых и городского водопровода. Открывал больницы и училища, договаривался с бельгийцами о строительстве в Саратове трамвайных линий. В своем первом годовом губернаторском отчете он отчитался о повышении урожая: поставки зерна удалось увеличить почти на треть по сравнению с прежними годами.
Но, несмотря на старания Столыпина, в 1905 году по всей губернии начались крестьянские волнения, более яростные, чем прежде, а самое громкое политическое убийство случилось в губернаторском доме. От руки террористки Анастасии Биценко погиб генерал Виктор Сахаров, в недавнем прошлом — военный министр, приехавший в Саратов, чтобы умиротворять и подавлять восстания.
Кризисный управленец
И даже после этого в Петербурге именно в Столыпине увидели лучшего кандидата на роль «кризисного управленца» — министра внутренних дел, который должен был остановить красное колесо революции. Он понимал, что работать придется в «стране окровавленной» (это слова Столыпина), и не без колебаний принял должность. Не прошло и трех месяцев — и Столыпин стал еще и председателем Совета министров, то есть бесспорным вторым человеком в государстве, сосредоточившим в своих руках весь аппарат исполнительной власти.
Столыпин, министр внутренних дел, с супругой. 1906 год
Столыпина принято представлять эдаким «железным человеком», непоколебимым и мощным. Но высокий рост, горделивая стать — внешняя, обманчивая сторона. По складу характера, по убеждениям он не годился в «диктаторы». Его политическая деятельность разворачивалась в кризисные предреволюционные годы, во время бурных событий 1905–1906 годов — и в личных письмах друзьям и прежде всего жене «несгибаемый» Столыпин раскрывался как человек, которому свойственны сомнения, колебания и даже ощущение ужаса от разгоравшегося в России пожара.
«Олинька моя, кажется ужасы нашей революции превзойдут ужасы французской. Вчера в Петровском уезде во время погрома имения Аплечева казаки (50 чел.) разогнали тысячную толпу. 20 убитых, много раненых. У Васильчикова 3 убитых, еще в разных местах 4. А в Малиновке крестьяне по приговору перед церковью забили насмерть 42 человека за осквернение святыни. Глава шайки был в мундире, отнятом у полковника, местного помещика... А ещё много прольётся крови», — растерянно писал Столыпин супруге в начале событий 1905 года.
Не был Столыпин и былинным богатырем: с молодых лет его здоровье нередко давало сбои. После 1905 года Петр Аркадьевич нередко жаловался на сердце. Словом, столыпинский труд на посту премьера был ежедневным преодолением себя.
Первой его задачей было не допустить дальнейшего разгорания смуты. Выступая перед думскими депутатами, Столыпин заметил: «Государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада». Самой суровой чрезвычайной мерой стало введение военно-полевых судов. За несколько лет по обвинениям в бунте, терроризме и поджогах усадеб казнили около 4 тыс. человек. 66 тыс. отправились на каторгу. Пожар приутих.
Земля — крестьянам
Но еще до этого Столыпин начал проводить аграрную реформу. Он не сомневался, что в крестьянской стране начинать следует с преобразований в сельскохозяйственной отрасли. Премьер сделал ставку на «разумных и сильных, а не пьяных и слабых», то есть — на крепких хозяев. Одной из причин бедности он считал крестьянскую общину — и еще с саратовских времен стремился разрушить ее. Сделать экономический рывок и модернизировать сельское хозяйство без этой хирургической операции, по мнению Столыпина, было невозможно.
Председатель Совета министров Российской империи П.А. Столыпин во время знакомства с хуторским хозяйством. 1910 год
«Наша земельная община — гнилой анахронизм, здравствующий только благодаря искусственному, беспочвенному сентиментализму последнего полувека, наперекор здравому смыслу и важнейшим государственным потребностям». Это звучало необычно: критиковать устои в России после петровских времен не любили. Проект Столыпина — сильная и независимая от зарубежных партнеров буржуазная Россия. Вслед за ростом производства и экспорта зерна планировался промышленный бум. Требовалось только одно — годы мирного развития.
Кредитами и субсидиями премьер поощрял уход крестьян из общин, покупку ими земли в частную собственность. Таких, вышедших из круговой поруки, землевладельцев называли отрубниками или хуторянами. Около половины крестьянских хозяйств оказались готовы порвать с общиной. Свою знаменитую максиму — «Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!» — Столыпин произнес в Государственной думе, отстаивая права крестьян на частную собственность вне общины.
Столыпин принимает рапорт у волостного старшины села
Еще одно знаменательное начинание Столыпина — освоение Сибири. Сельских жителей из перенаселенной русской глубинки привлекали ссудами и кредитами — и около 3 млн направились далеко на восток. Не всем из них удалось счастливо устроиться на новом месте, но ощутимую пользу России этот проект принес. По крайней мере, им удалось освоить больше 3 млн десятин пустовавших земель. Сибирь стала давать не только пушнину, древесину и золото, но и хлеб, масло.
Великие оппоненты
И все эти годы у политики Столыпина было немало убежденных противников. Не только крайне левые, не только революционеры, с которыми он открыто боролся. С программой премьера не могли согласиться и многие монархисты, убежденные, что он уничтожает вековые устои, а вместе с ними — и самодержавие. Большая часть общества Столыпина отторгала. Многие из них сумеют высоко оценить его только в эмиграции, после Гражданской войны, когда бывшим оппонентам реформатора стало ясно, что белому движению не хватило именно такого лидера, как Столыпин, — решительного и профессионального.
Ревниво относился к Столыпину Сергей Витте — не менее выдающийся управленец более старшего поколения, находивший в молодом коллеге лишь одно достоинство — политический темперамент. Он язвительно комментировал и столыпинскую борьбу с революционерами, и экономические реформы, которые считал поспешными и непродуманными.
Но самым ярким и радикальным оппонентом Столыпина был, пожалуй, Лев Толстой. Его первый комментарий, касавшийся деятельности нового главы правительства, был таким: «Столыпин по западному рецепту собирает либеральное министерство. Хочет в семь месяцев ввести либеральные реформы, чтобы будущей Думе не осталось иного, как поддерживать попытки правительства. За это время могли бы ввести единый налог. Удивляюсь, почему правительство не делает этот удачный ход?» Единым налогом называли полное взимание земельной ренты. Это решение сразу уничтожило бы состояния всех крупных землевладельцев. Толстой, в отличие от Столыпина, вообще считал частную собственность на землю делом безнравственным и вредным.
Толстой никогда не забывал, что премьер-министр — сын его покойного друга. В личном письме Столыпину он выбрал назидательный, но откровенный тон: «Вам предстоят две дороги: или продолжать ту, начатую Вами деятельность не только участия, но и руководства в ссылках, каторгах, казнях и, не достигнув цели, оставить по себе недобрую память, а главное, повредить своей душе, или, став при этом впереди европейских народов, содействовать уничтожению давней, великой, общей всем народам жестокой несправедливости земельной собственности, сделать истинно доброе дело и самым действительным средством — удовлетворением законных желаний народа, успокоить его, прекратив этим те ужасные злодейства, которые теперь совершаются как со стороны революционеров, так и правительства».
Премьер-министр преклонялся перед литературным гением Толстого, «Войну и мир» считал русской «Илиадой», этот роман сильно повлиял на формирование столыпинского патриотического мировоззрения. Но следовать политическому курсу Толстого он, разумеется, не собирался. Его ответ писателю стал самым искренним изложением столыпинского кредо: «Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т. п., и одно из самых сильных чувств этого порядка — чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим, и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств».
По мнению Столыпина, разговор о свободах, как и о едином налоге, преждевременен, пока в России господствует нищета. Сначала нужно помочь встать на ноги самым энергичным и работоспособным крестьянам — а уж потом думать о гражданских свободах и толстовских социалистических идеях. В голодной стране они бессмысленны. Каждый остался при своем мнении. По большому счету, и история их не рассудила. Но к Толстому в те годы очень многие относились как к пророку — и слухи о его споре со Столыпиным не шли на пользу реформатору.
Киевская трагедия
Отношения Столыпина с императором тоже с годами усложнились. В окружении Николая II казалось, что премьер с его монументальной наружностью и постоянными инициативами «заслоняет» царя и, несмотря на заверения в верности самодержавию, является тайным сторонником конституционной, ограниченной монархии. С другой стороны, Столыпин брезгливо относился к Григорию Распутину и его влиянию на царскую семью. Это сильно осложняло его отношения с императором в последние годы столыпинского премьерства.
В августе 1911 года в Киеве в честь 50-летия отмены крепостного права открывали памятник Александру II. В город съехались первые лица империи, вельможи и знатные иностранные гости. В оперном театре шла «Сказка о царе Салтане» Николая Римского-Корсакова, на спектакль явились все высокие гости города во главе с императором. Собирался на оперу и Столыпин. Киевский губернатор Алексей Гирс утверждал: «За театр можно было быть спокойным, так как та публика, которую предложено было допустить туда, была строго профильтрована». Однако анархист (и полицейский осведомитель) Дмитрий Богров подошел к премьеру в зрительном зале и дважды выстрелил в него с близкого расстояния.
Первая пуля ранила Столыпина в руку, вторая, ударившись об орден Святого Князя Владимира, изменила траекторию и задела печень. Врачи надеялись спасти 49-летнего главу правительства — и боролись за его жизнь четыре дня, но тщетно.
Террористы давно охотились за Столыпиным, совершили на него 11 покушений. Но ни одно политическое движение не взяло на себя ответственность за этот теракт. Скорее всего, убийство Столыпина было импровизацией странного, запутавшегося человека. Одно очевидно: противостояние с террором Столыпин всё-таки проиграл.
Траурная процессия с телом Столыпина. 1911 год
Премьер — человек несуеверный — завещал похоронить себя в том городе, где будет убит или умрет. Он нашел упокоение в Киево-Печерской лавре, у северной стены Трапезной церкви во имя преподобных основателей первого русского монастыря — Антония и Феодосия.
С грандиозным киевским памятником Столыпину расправились уже в марте 1917 года, устроив рядом карикатурную виселицу. До конца 1980-х в России его вспоминали только как реакционера, «потопившего в крови протест 1905 года». Но для противников революционных потрясений именно он оставался символом возможности реформ без кровопролития и гражданской войны.
В наше время Столыпин стал настоящей легендой, одним из символов мощной и процветающей России, за которую премьер боролся. Это заслуженная слава. И сегодня у него куда больше сторонников, чем при жизни.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»
