На ножах: открытия британского судмедэксперта
Работа судебно-медицинского эксперта — не для слабонервных. Да и воспоминания о такой работе — тоже. Тем не менее критик Лидия Маслова собрала нервы в кулак и ознакомилась с мемуарами одного из самых известных британских патологоанатомов. Рассказы о жизни и смерти впечатлили ее настолько, что она выбрала записки Ричарда Шеперда как книгу недели для «Известий».
Ричард Шеперд
Неестественные причины. Записки судмедэксперта
М.: Издательство Бомбора, 2019. — 416 с. Пер. с англ. И. Чорного
Мемуары Ричарда Шеперда, одного из крупнейших судмедэкспертов Великобритании с 40-летним стажем, предваряет в качестве эпиграфа изрядный фрагмент «Опыта о критике» Александра Поупа. Строки из этой апологии спокойного чистого разума, освещающего всё своим безмятежным сиянием и не боящегося признавать ошибки («некий кодекс правильной жизни и культурного поведения»), мемуарист не раз вспомнит на протяжении книги. Да и сам Ричард Шеперд производит впечатление такого же «классициста», как Поуп, в самом широком смысле слова — с уравновешенным и здравым подходом к жизни и своей необычной работе, с четкими морально-этическими принципами. По контрасту Шеперд иронизирует над расхожим представлением о людях его брутальной профессии, царившим в начале его карьеры: «В те дни, в конце 1980-х годов, в судмедэкспертах видели беспробудно пьянствующих, умеющих вставить крепкое словечко альфа-самцов, ведущих себя на равных со старшими офицерами полиции».
Этакой разухабистости, честно говоря, порой немного не хватает в благопристойной книге Шеперда, который выглядит безупречным, всегда застегнутым на все пуговицы джентльменом, неизменно сохраняющим трезвость мысли и невозмутимость. Поэтому удивительно ближе к финалу книги обнаружить его в состоянии тяжелейшего посттравматического расстройства, которое, как считает автор, настигло его по совокупности всего профессионального опыта, включающего 23 000 вскрытий, — создание книги стало для него одним из компонентов психотерапии. А возможно, как раз наоборот, ничего удивительного в нервном срыве и нет: человек столько лет держался молодцом, нес на себе всю тяжесть чужих трагедий, успокаивал падающих в обморок на вскрытии полицейских, утешал безутешных родственников, внезапно потерявших близких, не позволял себе ни малейшей слабины, но в итоге сам вскрылся, оказавшись едва ли не на грани безумия.
Вероятно также, что посттравматический синдром Шеперда был связан не только с накопившейся моральной усталостью, но и с тем, что за несколько десятилетий ни разу не давший осечки судмедэксперт впервые переживает один из самых неприятных опытов, куда более тяжелых для него, чем препарирование давно разложившегося трупа: его самого «препарирует» Генеральный медицинский совет, проверяющий, не проворонил ли Шеперд насильственную смерть одного ребенка, поставив диагноз СВДС (синдром внезапной детской смерти, о различных аспектах которого в книге содержится много любопытных рассуждений). Но слава Богу (которого Шеперд только один раз упоминает как фигуру речи, не вдаваясь в свои с ним отношения, если они и есть, да и вообще не затрагивая метафизические аспекты смерти), дело против героя, уже было приготовившегося пойти под медицинский трибунал, оказывается закрыто. Он снова может взять в руку свой верный нож PM40 — главный инструмент его «разговора» с трупами, а примерно так определяет герой характер своих отношений с «изначально мертвыми пациентами», рассказывающими ему свои тайны. Еще одна наглядная аналогия — с чтением: «Теперь я мог отвернуть складки кожи наружу и в стороны, словно открывая книгу».
В «Неестественных причинах» много патологоанатомической фактуры, представляющей порой художественный интерес («Желчный пузырь был не просто зеленым — это был зеленый цвет листвы в джунглях. Мозг белый и серый — причем серый не как ноябрьское небо, а как серебристая рыба в воде. Печень не просто коричневая, как школьная форма, а насыщенного коричнево-красного цвета свежевспаханного поля»), а порой и общественно-политический (принцесса Диана, скорее всего, не была беременна в момент гибели, а стало быть, у королевской семьи не было причин заказывать ее убийство, чтобы предотвратить надвигающийся позор). Но в целом психологическая эволюция Ричарда Шеперда (или, как это принято печально называть, профессиональная деформация личности) гораздо интересней даже самых увлекательных физиологических и биохимических подробностей вроде стадий распада человеческой плоти (способной, оказывается, не только на обычное разложение, но при определенных условиях и на более редкие, экзотические посмертные трансформации — самостоятельная мумификация или так называемое омыление, когда «тело или его часть сохраняется, внешне напоминая восковую фигуру»).
В первых главах книги чувствительная манера Шеперда, вспоминающего первые дела юного эксперта («Внезапно меня захлестнул весь ужас того, что я в тот день увидел. Вся невообразимая чудовищность произошедшего») иногда вызывает желание поторопить в бесцеремонной манере Глеба Жеглова: «Да что ты раскудахтался, как баба — «ужасно, чудовищно...» Ты дело говори». В конце же умудренный автор словно взмывает над своей жизнью, подобно тому, как периодически отрывается от земли за штурвалом «Сессны» в качестве мощнейшего антистрессового средства: «Тела, сваленные в высокую кучу, смрад разложения и жара, молодые люди, танцевавшие в момент взрывов, когда прогулочный корабль пошел ко дну, молодые люди без рук, эксгумированные дети в своих гробах, беззащитные свидетельства человеческой жестокости на крошечных телах младенцев, обугленные тела, утонувшие тела, тела, изуродованные в железнодорожной аварии. Глубокая, глубокая выгребная яма человеческих страданий».
Надо отдать должное переводчику Ивану Чорному, который практически безболезненно одолел этот поэтический пассаж, не допустив ни одного из досадных ляпов, которые то тут, то там проскакивают в «Неестественных причинах», вызывая острое желание выковырять их скальпелем без наркоза. Так, вместо русского выражения «в результате» используется калька с английского as a result — «как результат», а вместо «была подвергнута сексуальному насилию» можно встретить «была подвержена сексуальному насилию», что производило бы и вовсе комический эффект, если бы не страшные обстоятельства, в которых разворачивается описание жертвы серийного убийцы, сопоставимого по жестокости с Джеком Потрошителем.
