Когда святые фаршируют: роман о старинных часах и очерк об армейском каннибализме
Кинематографисты на литературном поприще тяготеют к мемуарному жанру, церковнослужители, естественным образом, — к назидательному. Иван Охлобыстин, совмещающий обе профессии, пишет романы — но при этом не чужд ни воспоминаниям, ни проповеди. Критик Лидия Маслова прочитала новейшее творение Ивана Ивановича и вынесла суждение — специально для «Известий».
Иван Охлобыстин
«Улисс»
М:. Издательство АСТ, 2019. — 288 с.
Обложка новой книги Ивана Охлобыстина «Улисс» украшена сзади аннотацией, начинающейся в несколько издевательском тоне: «Если вы подумали, что перед вами роман Джойса, то это не так». Поскольку некоторые из нас имели случай пролистать одноименный джойсовский роман и примерно помнят, что он как минимум раз в пять толще и тяжелее, то у нас и в мыслях не было, что неугомонный ирландец встал из гроба для создания ремейка или что, упаси Посейдон, старик Гомер снова надул тугие паруса. Тем более, что в аннотации секрет названия и разъясняется без лишних проволочек: Uliss — это старинные каминные часы с уникальным музыкальным механизмом, созданные любимым учеником Леонардо да Винчи. В швейцарском прологе их собирается купить за несусветную каббалистическую сумму главный герой, 54-летний русский часовщик, готовый ради этого продать дом отца, тоже выдающегося мастера часовых дел, недавно утонувшего в дачном озере при загадочных обстоятельствах, — начиная с пропажи утопленного тела.
Читатели, хоть раз державшие в руках предыдущие издания беллетристики Ивана Охлобыстина, где обычно изображены брутальные мужские физиономии, будут, вероятно, немного удивлены нежной обложкой «Улисса» с каким-то юным кудрявым андрогином, томно прикрывшим глаза, и карманными часами, полуутопленными не то в песке, не то в воде, как морская мина. Поверх красоты выведено округлым девичьим почерком: «задумчивый роман». На фоне связанных с волшебными часами перемещений во времени и одиссеи по альтернативным версиям реальности «Улисс» рассказывает love story, завязка которой происходит в непростом дачном кооперативе, где «нет времени, здесь всё всегда».
Иван Охлобыстин
Дача вообще один из любимых локейшенов Охлобыстина, написавшего обширный корпус колонок в жанре «дачное поверье», и действительно, с драматургической точки зрения очень удобно, когда вдруг перестают ловить мобильные телефоны и надолго выключается электричество, зато запас оставшегося в наследство от папы самогона и не собирается иссякать. При таком раскладе герою ничего не остается, как сблизиться с дачной соседкой, матерью семейства, парящейся по поводу ипотеки, а в параллельной действительности оказывающейся всемирно известной оперной дивой, на ходу формирующей дерзкий план перетащить певичкины бриллианты в прошлую жизнь, чтобы расплатиться с банком.
Хотя широкой публикой больше востребован имидж Ивана Охлобыстина как насмешника, грубияна и провокатора (см. сериал «Интерны»), однако лирический герой его книг — неисправимый романтик, попадающий в нештатные ситуации преимущественно из-за готовности в любой момент заворожиться очередным женским фантомом (нечто подобное происходит и в предыдущем охлобыстинском опусе — «Запах фиалки», про журналиста, испытывающего на войне в Сирии сильнейшее любовное переживание при встрече с местной принцессой-врачом). Но это не вульгарный тестостерон играет, а душа тянется к высокому и несбыточному, обещающему лазейку из надоевшей повседневности, которая у героя «Улисса» по форме хоть и приближается к идеальной, но по содержанию — «какая-то бессмыслица» и «вечное ожидание завтрашнего дня».
Продолжая эту тему в литературном творчестве И.И. Охлобыстина, нельзя не упомянуть одну из его вершин — сценарий «Даун Хаус» по роману Достоевского «Идиот», подвергшемуся нещадному ироническому остранению, но тем не менее тема чистейшей божественной любви князя Мышкина к Настасье Филипповне от этого высветилась лишь ярче и свежее.
Диалоги «Улисса», особенно романтические, лучше читать, держа перед мысленным взором лучшие образы Ивана Охлобыстина как артиста кино и слышать реплики с его интонацией и грассированием. Например, блистательный Рогожин из «Даун Хауса» отчетливо вспоминается во время такого диалога:
«— Что у вас?
— Отчаяние, — коротко признался Павел.
— Могу чем-нибудь помочь? — искренне сказала Елизавета.
— Можете, — неожиданно согласился он и уточнил, — Отдайтесь мне. Наденьте бриллианты на голое тело и отдайтесь. Вас здесь ничего не сдерживает. Женщина вы состоятельная, можете себе позволить».
Ближе к финалу книги даже возникает что-то вроде саспенса — отопрет ли Елизавета отчаявшемуся часовщику спальню президентского люкса гостиницы «Континенталь» или так и проспит в альтернативных бриллиантах незадавшуюся ночь любви. Но гораздо интересней следить не за развязкой мелодрамы, а за тем, с какой легкостью Охлобыстин, способный устно импровизировать на любые темы, в своей писательской ипостаси нанизывает слова в гирлянды, не заботясь о неотразимом художественном эффекте или небывалой оригинальности сюжетов и характеров, но иногда как бы невзначай рождая словесные сочетания, вызывающие непреодолимое желание включить их в повседневный обиход.
Чтобы не по-джойсовски лаконичный «Улисс» не показался слишком быстро закончившимся, книгу в качестве бонуса дополняет раздел «Записки на полях и лесах (очерки душевной жизни)», где по примеру многих рачительных литераторов Охлобыстин собрал кой-какие старые эссе и колонки из периодики, которые и прежде, кажется, уже выходили под одной обложкой, однако от лишнего исполнения на бис хуже не становятся.
Взять, например, апокриф о приключившемся с автором во время срочной армейской службы случае непреднамеренного каннибализма, имеющий все признаки откровенной брехни, да именно под таким заголовком — «Вкус. Откровенная брехня» — и фигурирующий. Ключевое слово тут — «откровенная», и оно смягчает негативные коннотации термина «брехня» в глазах поклонников Ивана Охлобыстина не как мастера тонкой психологической прозы, а как философа-трикстера, да и еще шире — как явления природы.
