«Девяностые многих развратили, люди допустили то, что недопустимо»
Искусство — это отрыв от природы, выход в Космос, а наша жизнь — это обмен энергиями, уверена Алиса Фрейндлих. Она и сегодня — в 87 лет — на сто процентов отдается профессии и готова подчиняться режиссеру, даже если это ее собственный внук. О том, как стать бабушкой-диктатором и не поссориться с родными, каким будет отмщение, если играть в полноги, и чем рискуют актеры без образования, народная артистка СССР рассказала «Известиям» накануне выхода в прокат картины Никиты Владимирова «Родители строгого режима», в котором сыграла главную роль. Принял участие в интервью и сам режиссер.
«Как показал опыт, я была ему только вредна»
— Алиса Бруновна, ваш внук Никита Владимиров, чтобы снять свой продюсерский дебют «Карп отмороженный» с вашим участием, заложил квартиру, назанимал денег. На какие жертвы он пошел ради режиссерской работы «Родители строгого режима»?
Никита: Продал бабушкину квартиру, переселил ее в общежитие Театрального института… (Смеется.)
— Насколько я знаю, он очень долго трудился над сценарием. Мне сначала дали прочитать первые наброски. Потом мы вдвоем в пандемическом тумане сидели на даче. И помню, что даже сначала немножко испугалась такой экстравагантной постановке вопроса, как была в том сценарии. А потом он немножко сглаживался, приводился к общей интонации.
И, честно вам признаюсь, я не была склонна сниматься. Потому что считала, что роль не совсем моя. У меня не было для этого никаких внутренних позывов, что ли. Потом Никита как-то хитро, настоятельно все-таки…
— ...добился своего?
— Добился. И поэтому я не по доброй воле пошла на эту работу. Но не пожалела. Потому что попала в чудную компанию.
— А чем режиссер вас соблазнил, как убедил?
— Никита мне лишний раз напомнил, что он мой внук. Хотя иногда забывает об этом, и возникает что-то такое, отнюдь не родственное. Но тут он мне напомнил. А может быть, он просто не хотел меня обидеть, а на самом деле хотел кого-то другого снимать? Не знаю, трудно сказать. Сейчас самое время спросить.
Никита: Я хотел другого режиссера. Более опытного, мастеровитого. Чтобы с таким материалом и с такими артистами мог работать профессионально, а не дебютировать.
— Нет, то, что из него получился хороший продюсер, в этом я убедилась на «Карпе отмороженном». Снимал фильм Владимир Котт. А тут вдруг — Никита режиссер. Но надо заметить, это был не дебют. До этого он успел снять фильм «Бабки». Я посмотрела его. Мне показалось это убедительным. Я почувствовала даже, что у него назревает какой-то свой режиссерский почерк. Наверное, гены взбунтовались и решили: какого черта, давай-ка все-таки вызревай, режиссер! Я почувствовала в нем деда, Владимирова Игоря Петровича. Он режиссер, а я-то актриса, это все-таки другая профессия. Но у Никиты есть какой-то генетический зуд. И я подумала: а что если и он? Может быть, я помогу, буду ему полезна. Но, как показал опыт, я была ему только вредна.
— Это почему?
— Потому что была не всегда послушна, и это его очень нервировало, огорчало режиссера.
— А вы не привыкли доставлять такие эмоции своим близким? Вам хочется больше позитива в отношениях с ними?
— Ну я просто элементарно прошу уважения. Больше у меня никаких претензий нет.
— Вам не кажется, что Никита замахнулся на лавры Эльдара Рязанова?
— Показалось, я с детства наблюдаю, Никита — человек с юмором, так же как Эльдар Александрович. Он всегда вздымал любую детскую, а потом подростковую и, когда подрос, взрослую компанию. В нем это вспыхивало спонтанно, импровизационно, и сразу взбудораживал всю компанию. Он и бросил свой взгляд и усилия в эту сторону. Я могу только пожелать ему удачи.
Мне доводится давать ему какие-то советы. И как только дело касается актерства, вот тут на площадке я иногда оказываю сопротивление. Это его, безусловно, не устраивало. Так что у нас были маленькие «царапки».
«Во мне нет командирского начала»
— А что не устраивало режиссера Владимирова в вашем исполнении? Какие он претензии к вам предъявлял?
— Ну мне хотелось больше мягкости, кое-где лирики. А он хотел, чтобы это было жестко и бабушка выглядела почти диктаторски. Я имею в виду характер моей героини.
Он всё время делал из меня командира. А во мне нет командирского начала. Потому возникало сопротивление. Притом что я имею собственное мнение, но я еще и школу дисциплинарную имею. Я понимаю, что актер должен слушаться режиссера и подчиняться его воле. Где-то может предлагать свое, про себя сочинить. Режиссер если с этим согласится — слава Богу. Как мы с Эльдаром Александровичем иногда на импровизации сходились. Наша импровизация, актерская, и его, режиссерская, мы друг друга всё время подпитывали. Но дисциплина все-таки главенствует.
Кадр из фильма «Родители строгого режима»
— У вас чудные партнеры на площадке. Александр Адабашьян тоже редкий гость нынче в нашем кино. Как вам удалось создать такой интеллигентный союз?
— Это исключительно режиссерская воля. И, слава Богу, с моей точки зрения, удачная. Александр Артемович замечательный, мягкий, я бы сказала, пушистый человек. Он очень-очень славный. Я уж не говорю, что мы оба курильщики. И все наши курительные паузы были заполнены рассказами и воспоминаниями из актерской кинематографической среды. Он абсолютный фонтан всяческих интересных историй. Так что атмосфера была дружелюбная, сверхкомпанейская.
— Вы с Александром Артемовичем в кадре — старики-разбойники. Украли собственного сына в надежде перевоспитать его, потому что он стал мэром-казнокрадом. А вообще не поздно ли взрослого человека переделывать?
— Не знаю. По-моему, никогда не поздно. Кстати, в подготовительное время один из вариантов названия фильма был «Лучше поздно, чем никогда». Но он был отвергнут, и, наверное, справедливо.
По сюжету мы — родители — понимали, что занялись воспитанием поздно. И очень важно было осознать, в какой момент произошла потеря сына, которого играет Евгений Ткачук. Это тоже довольно важный момент сюжета.
— И в какой момент?
— В какой-то подростковый. Если я правильно считаю, потому что у меня башка уже дурная, по-моему, это были 1990-е годы. Не самые, так сказать, благополучные годы в нашей жизни. Эти годы очень многих развратили, многие допустили то, что недопустимо. И вот наш сын в своем подростковом качестве где-то утратил влияние нравственного кодекса, который был изначально в семье.
— А какова система воспитания ваших правнуков?
— В моей семье подрастает уже четвертое поколение. Поэтому я не смею им диктовать. У них будут свои нравственные кодексы. Я еще как-то могла влиять на собственную дочь, второе поколение. Потом появились внуки, и сейчас правнуки — четвертое поколение. Они свободные раскованные дети. И если они из нашего нравственного кодекса возьмут главное, то дай бог.
Алиса Фрейндлих, Евгений Ткачук и Александр Адабашьян на съемках фильма «Родители строгого режима»
— А что в вашем нравственном кодексе главное?
— Главное — совесть, честь, достоинство. Вот такие вещи произрастают, между прочим, из элементарного, из десяти заповедей. В мире нравственный кодекс уже заявлен раз и навсегда. И надо только трансформировать его по времени, по жизненным обстоятельствам.
«Искусство — это отрыв от природы, выход в Космос»
— Сейчас такие времена, что многие считают эгоизм самым главным качеством человека. Даже психологи советуют думать только о себе, а все остальные подождут.
— Тут и начинается то самое, за что надо потом бить. Бить или не бить. Бить или не бить.
— Если ты не будешь эгоистом — пропадешь. Вы не разделяете такую точку зрения?
— Боже сохрани, нет! Я очень старинный человек. Думаю: поступай с людьми так, как хотел бы, чтобы они поступали с тобой. Так просто. Мне кажется, проще не скажешь. Евангелие. Надо почаще туда заглядывать. Там есть ответ на все вопросы.
Все эти пандемические наказания, все эти наводнения, ураганы и прочие катаклизмы, которые трясут Землю уже не одно десятилетие, оттого что очень много отрицательной энергии сейчас появилось в людских отношениях. А там, наверху присутствует бункер отрицательных энергий и положительных. Наша жизнь — это обмен энергиями. Вот поэтому Космосу не нравится такое изобилие негатива. И он начинает тормошиться. Надо больше любить друг друга. Больше положительных эмоций.
— А люди искусства могут поспособствовать этому?
— А как же, конечно. Искусство — это отрыв от природы, выход в Космос. Всякое талантливое проявление в любой области — в музыке, театре, живописи — это отрыв от бытовой среды. И всё это посыл в бункер положительных эмоций.
Алиса Фрейндлих и Александр Адабашьян на съемках фильма «Родители строгого режима»
— Сейчас люди живут в гаджетах. А у вас с техникой как?
— У меня никак. Но айфон освоила. С единственной целью — видеть своих правнуков. Они живут по разным городам и весям. И таким образом я имею возможность общаться уже с четвертым поколением, представляете!
— Вам хочется, чтобы правнуки продолжили вашу династию?
— Ну, видите, династия наша, в общем, в какой-то мере и так продолжается. В этом моей воли нет. Я никогда не давила ни на дочь, ни на внуков в этом плане. Если душа лежит — занимайся, если нет, то не надо. Но знай, если ты не склонен всю жизнь посвятить актерской профессии, заниматься ею не нужно. Только полная, стопроцентная отдача.
— То есть актерством заниматься в полноги невозможно?
— В полноги — боже сохрани, нет! Будет отмщение.
— В чём?
— Отмщение — в абсолютном равнодушии зрителей.
— А как вы относитесь к тем, кто снимается в кино, не имея актерского образования?
— Ну как… Они рискуют своим будущим. Но иногда режиссер усматривает что-то в человеке без образования, находит какое-то зернышко и начинает его взращивать. Если что взрастет — слава Богу, значит, повезло, человек угадан. А если нет, значит, он чуть подломил свою жизнь, потратил на это время, и напрасно. Тут вопрос, насколько ты склонен распоряжаться своей судьбой.
Алиса Фрейндлих
— То есть вы не категоричны в том, что людям без образования в кино не место?
— Нет, если человек, так сказать, выловленный с улицы, типажно подошел режиссеру, думаю, что у юноши или девушки хватит здравого смысла пойти и поучиться. Потому что профессия, ремесло, в самом высоком смысле этого слова, совершенно необходимо. Сколько бы тебе Бог ни дал таланта, талант этот надо еще умножить. А иначе ты так и останешься типажным элементом, и не больше.
«Мы с Олегом Валерьяновичем одновременно сели на горшок. Нам по 87 лет»
— Вы человек, преданный профессии, уже 40 сезонов служите в БДТ.
— В БДТ — да, а вообще 65 лет на сцене.
— Вашим постоянным партнером по сцене остается Олег Басилашвили. Недавно в афишу БДТ вернулся спектакль «Лето одного года», который вы с ним не играли несколько лет. Сложно ли вам было заново входить в материал?
— Конечно, очень сложно в нашем-то возрасте. Мы с Олегом Валерьяновичем одновременно сели на горшок. Нам по 87 лет. Мы родились с разницей в три месяца. Поэтому еле-еле находим в себе какие-то силы. Постпандемические последствия совершенно одинаковые, они дают о себе знать. Тяжело было.
Мы без малого три года не играли этот спектакль. В нем всегда можно найти что-то, что упущено, еще не сыграно. Спектакль подлежит возрождению, если он не умер еще в ту пору, когда шел регулярно. Есть постановки, которые на третий, четвертый сезон уже начинают выдыхаться. Но это не наш случай. Все-таки «Лето одного года» уже очень возрастной спектакль — ему 13 лет.
— Долгожитель!
— Да, но он сохранил свою энергию. Каждый раз, когда мы с Олегом Басилашвили его играли, зал был благодарен. И благодарность зрителей строилась не только на том, «смотри, какие старенькие, а еще выходят на сцену, что-то говорят, что-то играют, что-то чувствуют». Был не только зоологический интерес. Все-таки зрители были в какой-то мере нами растревожены душевно.
Пьеса простая, добрая, с юмором, что очень важно. И она нашла сегодня отклик — зал полон, и чувствуется безусловная благодарность.
Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили в спектакле «Лето одного года», 2010 год
— А может ли спектакль постареть? Или же старость спектакля зависит от энергии артиста и желания или нежелания его играть?
— Ну конечно, зависит. А как иначе. Или пьеса так глубока, что копай ее, копай, всё равно не докопаешься. Спектакль — живой организм. Когда выходит премьера — это детство спектакля. И мы все находимся в какой-то жеребячьей эйфории. А потом наступает подростковый период, тинейджерство. Мы начинаем понимать, что что-то недодали зрителю. Он нам транслировал, ему что-то хотелось, а мы не поняли. А потом наконец наступает пора зрелости, которую надо уметь сохранить не формальным путем, а именно вдыхая в это свежую энергию. Только так.
Если спектакль симпатичный, если он нам дорог — мы его можем сохранить только абсолютно живой сиюминутной, сегодняшней энергией. И еще энергообменом со зрительным залом.
— Вы признавались: девять десятых жизни думали, что всё еще впереди, а жизнь-то проходит.
— Главная моя ошибка в жизни — это то, что я думала, что всё еще впереди.
— Но разве посыл, что всё еще впереди, не лозунг оптимиста? Он не живет прошлым, смотрит только вперед. Разве нет?
— Все-таки надо вкушать день сегодняшний здесь и сейчас. Это не значит, что не нужно строить планов на будущее. Тогда бы это был абсолютный стоп-кадр. Тем не менее надо наслаждаться тем, что есть сегодня.
