Жилец глубин: человек, который придумал Ктулху
Стало известно, что шоураннеры знаменитого сериала «Игра престолов» Дэвид Бениофф и Дэниел Уайсс займутся съемками фильма ужасов «Лавкрафт» — вольного переложения биографии американского писателя Говарда Филлипса Лавкрафта, создавшего один из самых пугающих фантастических миров в литературе ХХ века. Фильм будет основан на графическом романе Ганса Родионоффа и Кита Гиффса, поместивших писателя в одну реальность с его жуткими творениями. «Известия» решили вспомнить о настоящем, не нарисованном Лавкрафте, короткая жизнь которого хотя и не изобиловала событиями, сама по себе способна порядком напугать привыкшего к добродушным удачливым литераторам современного читателя.
За стеной сна
Родившийся 20 марта 1890 года в Провиденсе, столице штата Род-Айленд, Говард Филлипс Лавкрафт был одним из тех блистательных неудачников, которыми так богата история американской литературы, — во многом его судьба полна параллелями с биографией его кумира и явного предшественника Эдгара Аллана По. Бедность, болезнь, ранняя смерть (По умер в 40, Лавкрафт — в 46 лет), а главное — отсутствие признания. Впрочем, для По прижизненная слава всё же состоялась — хотя бы как для поэта; его мистическую и детективную прозу долго считали пустяками, не заслуживающими внимания плодами литературной поденщины. На долю Лавкрафта не выпало и такого — он и после смерти, до 1960-х, когда состоялось «второе открытие» придуманных им жутких миров, населенных пугающими богами и потусторонними монстрами, оставался в глазах читающей публики сочинителем «страшилок» для дешевых журналов фантастики (которая сама по себе считалась до появления Азимова и Брэдбери жанром низковатым).
Впрочем, что фантастика — в известной мере можно провести параллели и с Фолкнером, получившим признание на родине лишь после нобелевки в 1949 году, а до того перебивавшимся сценариями для Голливуда. Фолкнер поместил на литературную карту США придуманный им округ Йокнапатофа в штате Миссисипи — Лавкрафт обогатил географию и топонимику родной ему Новой Англии Аркхемом, Данвичем и Иннсмутом. «Южная готика» Фолкнера открывала безумие в реальности американской глубинки; у Лавкрафта же сама эта глушь (разве что не на диком Юге, а в просвещенных штатах Восточного побережья) оказывалась населенной кошмарными существами, несущими в своих перепончатых лапах гибель и разрушение всему человечеству.
Реаниматор
Реальный Лавкрафт был мало похож на трансцендентального героя комикса Родионоффа и Гиффса — но монстры из бездны определенно преследовали его с самого юного возраста. Отец-коммивояжер попал в сумасшедший дом, когда Говарду было всего два года, и умер, когда мальчику исполнилось восемь. По рассказам очевидцев, весь последний год перед госпитализацией Лавкрафт-старший «говорил странные вещи и вел себя странно»; диагноз в свидетельстве о смерти — «прогрессивный паралич» — в те времена часто служил эвфемизмом для финальной стадии сифилиса. Некоторые биографы ставят под сомнение факт болезни Уинфилда Скотта Лавкрафта: ни у сына, ни у жены симптомов сифилиса не наблюдалось. Впрочем, с психическим здоровьем в этой семье у всех было не очень. По странной иронии судьбы спустя почти 30 лет в ту же больницу Батлер была помещена и мать писателя, Сьюзан. Что случилось с ней на самом деле, неизвестно в точности до сих пор: женщина находилась в тяжелейшей депрессии и галлюцинировала. «Она описывала странных тварей, которые выбираются из-под фундаментов домов», — рассказывала много позже ее соседка Клара Хесс. Сам Говард Филлипс рос болезненным мечтательным ребенком, рано начавшим сочинять рассказы по мотивам собственных жутковатых сновидений и подражая любимым им романтикам — Энн Рэдклифф, Чарльзу Мэтьюрину и, конечно, По. В 18 лет он пережил тяжелый невротический кризис и так и не сумел получить свидетельство об окончании школы (чего стыдился до конца жизни). «Он постоянно дергался», — вспоминал годы спустя одноклассник будущего писателя. Судя по всему, Лавкрафт страдал хореей Сиденхема, болезнью, известной в Средние века как «пляска св. Витта».
Юноша рискнул отправить несколько рассказов в журнал «Аргоси», специализировавшийся на том, что позднее назовут pulp fiction: истории о принцессах из джунглей, живых мертвецах и склонных к похищению землянок монструозных пришельцах с иных планет. Сочинения Лавкрафта понравились редактору; вскоре его рассказы начали появляться и в других подобных изданиях. Одновременно начинающий литератор пробовал себя и в поэзии; его первое опубликованное стихотворение странным образом перекликается с нынешними временами: в «Провиденсе в 2000 году» говорилось о родном городе автора, в будущем населенном иммигрантами, изгнавшими из Новой Англии людей белой расы. Страх перед неведомыми пришельцами вообще был одним из лейтмотивов творчества Лавкрафта — будь то рыбоподобные монстры «Морока над Иннсмутом» или таинственные азиатские язычники «Кошмара в Ред-Хуке» (что впоследствии дало Мишелю Уэльбеку, посвятившему Лавкрафту одну из ранних своих литературоведческих работ, небезосновательный повод обвинить его в расизме).
Забвение
Лавкрафт постепенно сам превращался в одного из своих героев-сновидцев; реальная жизнь за окнами викторианского дома на Барнс-стрит, 10, который он снимал, интересовала его всё меньше. Он часто не отвечал на письма издателей журналов, требовавших новых рассказов, и игнорировал пожелания читателей — он описывал неведомый страшный мир, видимый лишь ему одному. При этом Лавкрафт был в самом буквальном смысле графоманом — его эпистолярное наследие оценивается примерно в 100 тыс. писем; больше, кажется, удалось написать лишь Вольтеру. В 34 года он внезапно женится на энергичной журналистке и самодеятельной издательнице Соне Грин (Шафиркиной), уроженке Черниговской губернии, на семь лет старше его самого. Брак распался довольно быстро: Лавкрафт на какое-то время переехал в дом жены в Бруклине, но Нью-Йорк ему категорически не нравился (после разрыва отношений, вполне, однако, дружелюбного, он вернулся в Провиденс). По воспоминаниям Сони, написавшей одну из первых биографий Лавкрафта, Говард вступил в брак девственником — и хотя он тщательно изучил все немногие доступные тогда пособия по «семейной жизни», сама мысль о сексе внушала ему отвращение.
Соня и Говард официально оформили развод в 1933 году; Лавкрафту оставалось жить уже очень недолго. Эти годы, проведенные по большей части в недорогой квартире в двухэтажном старом доме на Проспект-стрит, 65, в компании престарелой тетушки писателя, были для него и самыми плодотворными. Именно тогда были написаны самые объемные повести Лавкрафта — «Хребты безумия» и «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата». Тетка вскоре умерла, оставив племяннику небольшое наследство, на которое он и существовал — часто впроголодь, отказывая себе в еде, чтобы оплатить расходы на переписку. Самоубийство в 1936 году одного из его корреспондентов — писателя Роберта Хоуарда (придумавшего могучего киммерийца Конана-варвара, большинству из нас знакомого в экранном воплощении Арнольда Шварценеггера) нанесло еще один удар по и без того болезненной психике Лавкрафта. А в начале 1937 года ему самому был поставлен страшный диагноз: рак кишечника. 15 марта того же года он умер, страдая от жутких болей, всеми забытый. Писателя похоронили вместе с родителями на семейном участке на кладбище Суон-Пойнт. Спустя 40 лет после смерти поклонники установили неподалеку от семейной могилы кенотаф в честь Лавкрафта.
Шепчущий во тьме
Вспомнили о нем спустя четверть века после смерти. В 1962 году британский философ и мистик Колин Уилсон в своем исследовании «антиреализма» («Сила мечтать») поставил Лавкрафта в один ряд с Гербертом Уэллсом, Олдосом Хаксли и Дж. Р.Р. Толкином, как одного из пионеров «атаки на рациональное» в литературе ХХ столетия. Мода на всё странное, от старомодного оккультизма до визитов инопланетян, в 1960-е вызвала и новую волну интереса к творчеству автора «Хребтов безумия» (в немалой степени повлиявших на разнообразные конспирологические теории, связанные с Антарктидой). Свою роль сыграл и кинематограф — из-за хитростей американского законодательства и беспечности самого Лавкрафта большая часть его произведений оказались не защищены авторским правом, что развязало руки (и помогло сэкономить бюджеты) создателям десятков хорроров по его рассказам. Вдохновения у Лавкрафта искали и находили и рок-музыканты — достаточно вспомнить Beyond the Wall Of Sleep группы Black Sabbath (по рассказу «За стеной сна») и ставшую знаковой для Metallica инструментальную пьесу The Call Of Ktulu («Зов Ктулху»). Правда, «металлисты» изменили написание имени зловещего морского божества, Cthulhu — то ли для простоты, то ли, как уверяли в давнишнем интервью, из боязни вызвать «чудовище, жильца глубин» (перефразируя известное стихотворение Велимира Хлебникова). Кстати, сам Лавкрафт в одном из писем объяснял, что «имя этой адской сущности было придумано существами, чьи голосовые органы не схожи с человеческими, посему оно не имеет никакого отношения к нашему речевому аппарату <...> и не может быть правильно произнесено человеческим горлом. <...> Приблизительно оно звучит как что-то вроде Khlûl’-hloo». Как верно заметил один из исследователей, «это имя проще прохрипеть, чем выговорить».
Несмотря на все лингвистические сложности, мир и мифология Лавкрафта органично вписались в современность, вплоть до пародийного уровня: в одной из серий «Южного парка» явившийся в город Ктулху убивает Джастина Бибера. Но в отличие от многих своих коллег по цеху pulp fiction первой половины прошлого века, оставшихся в культуре лишь придуманными ими персонажами, Лавкрафт не теряет популярности и как писатель. Того же Хоуарда, Марселя Аллена («Фантомас»), Сакса Ромера («Доктор Фу Манчу») или даже, страшно сказать, Уэллса с его марсианами и морлоками читать сегодня невыносимо скучно. Лавкрафт пугает — по-настоящему — и читателя XXI столетия. Дело и в том, что Лавкрафт был действительно большим писателем — и блестящим стилистом (что, увы, часто теряется при переводе), и виртуозным рассказчиком. И, конечно, в том, что его космогония практически всегда построена на древнейших архетипах человечества — море и сне. Сон — временная смерть древних, и приходящие в нем сны — «смерти лоскутки» Эдгара По. И море — пугающий первобытный океан, скрывающий в себе неведомые опасности и ужасы, жутких монстров глубины и «Иных богов» Лавкрафта. Сам Лавкрафт при этом свято верил в науку — чудовищ в его рассказах губят не заклинания, а глубинные бомбы — и сожалел, что недостаток образования не позволил ему поступить в университет. В конечном счете всё его творчество — рассказ о столкновении рационального реального мира с миром хаоса, становящимся в руках Лавкрафта едва ли не более настоящим, чем наш.
