Русский лесничий: ангелы и демоны Леонида Леонова
120 лет назад, 31 мая 1899 года, родился Леонид Леонов, один из самых таинственных классиков русской литературы XX века. Журналист Алексей Королев для «Известий» вспомнил основные этапы творческой биографии Леонова.
Молодой лев
Леонид Леонов прожил три жизни. Дело даже не в его более чем почтенном возрасте (в советских словарях статьи о нем начинались сразу же с монументального «р. 1899») — эти жизни он проживал зачастую параллельно.
Его отец был литератор и издатель, писавший под псевдонимом Максим Горемыка. Среди его наследия есть и стихи на рождение сына Леонида:
«Мой сын, а если суждено
Тебе в столице жить
И, как отцу, судьбой дано
Певцом народным быть,
То в песнях пламенных твоих
Ты не криви душой...»
В редактируемой отцом газете 15-летний Леонов и дебютировал. Писал всё — стихи, заметки, короткую прозу. После гимназии участвовал в Гражданской войне, причем на обеих сторонах (случай вовсе не редкий в то время). В официальной биографии, впрочем, указывалось, что за белых Леонов сражался по призыву, а за красных — добровольцем. Как там было в точности, уже не установишь, но некоторую амбивалентность по отношению к внешнему миру — амбивалентность, впрочем, не политическую, а скорее эстетическую и особенно этическую Леонов явно ощущал всегда.
В двадцатые годы он считался «попутчиком». Слово это было вовсе не ругательным, так назывались писатели, разделявшие идеи новой власти, но в партии не состоявшие (ни в ВКП(б), ни в КПСС Леонов, кстати, так и не вступил). Молодого Леонова и впрямь мало интересовала романтика революции — напротив, предметом его писательского любопытства стал типаж абсолютно контрреволюционный: мелкий обыватель, городское дно, «золотая рота». В общем, при распределении ролей в юной советской литературе Леонову досталась «борьба с мещанством» — и в этой борьбе он преуспел невероятно.
Сцена из спектакля «Барсуки» по пьесе Леонида Леонова, 1927 год
«Прикатил на Казанскую парень молодой из Москвы к себе на село, именем — Егор Брыкин, званьем — торгаш. На Толкучем в Москве ларь у него, а в ларе всякие капризы, всякому степенству в украшенье либо в обиход: и кольца, и брошки, и чайные ложки, и ленты, и тесемки, и носовые платки...»
Так начинаются «Барсуки», первый леоновский роман, опубликованный когда автору едва исполнилось 25. Многие до сих не верят, что «Тихий Дон» написан Шолоховым просто на основании того, что не мог такой роман создать человек столь молодого возраста. «Барсуки» — книга, во всем «Тихому Дону» почти ровня и тоже создана человеком безо всякого творческого (да и жизненного) багажа. Еще больший успех выпал на долю «Вора», внешне — захватывающей хроники московского криминального мира, по сути же — виртуозном препарировании пресловутого «нового человека», который вчера был комиссаром Красной армии, позавчера — сознательным рабочим, а ныне стал медвежатником высочайшего класса.
И «Барсуки», и «Вор» — плотная, густая, «достоевская» проза, когда без единой щелочки для воздуха, когда читать можно только на пределе дыхания и сознания. Ничего значительнее с литературной точки зрения Леонову написать так и не удалось — а ведь на момент выхода «Вора» писателю было всего 28.
Академик и герой
Что делать писателю, который мог бросить свое ремесло неполных тридцати лет от роду и тем не менее остаться в истории литературы? Можно уйти во внутреннюю эмиграцию, как Юрий Олеша. Можно действительно бросить, как тот же Шолохов. Леонид Леонов выбрал третий путь: он продолжил усердно писать. Правда, более не о мещанах и ворах — о новой жизни. «Соть», «Скутаревский», «Дорога на Океан» — три больших романа за пять лет (1930–1935), добротные, идейно выдержанные тексты на актуальные темы — первые пятилетки, индустриализация, инкорпорирование старой интеллигенции в социализм. Леонов, впрочем, не мастер компромисса — если его что-то действительно интересует, то он будет об этом писать, даже если это кому-то покажется несвоевременным. (Таковы например, размышления главного героя «Дороги на Океан» о природе божественного.)
К началу войны Леонов — безусловный, стопроцентный советский классик, пусть существующий несколько наособь, но всеми атрибутами, положенными своему рангу, обладающим — тут и орден Трудового Красного Знамени к сорокалетию, и если уж разгром — Леонову досталось за пьесу «Метель» — то уж прямо на заседании политбюро.
Сцена из спектакля по пьесе Леонида Леонова «Золотая карета». Мария Щелканова — актриса Клавдия Еланская, Марька, ее дочь, — Элла Позднякова. МХТ им. А.П. Чехова. Москва, 1957 год
В это время он переключается на театр. Пьесы Леонов писал и раньше, но теперь они — его основное занятие. Помимо «Метели» это выдающееся «Нашествие» и более проходные «Волк», «Ленушка» и «Золотая карета». За новый роман Леонов сядет только через несколько лет после войны. «Русский лес» (1953) — огромный, многословный, трудночитаемый сейчас текст, в котором все любимые леоновские темы разом: грехи прошлого, охрана природы, моральный выбор в эпоху перемен, предательство и сильные женщины.
Здесь начинается самый интересный эпизод жизни Леонова-классика. По большому счету больше он не будет публиковать ничего существенного. Леонов перелицовывает старые тексты («Золотую карету», например, он перепишет трижды), выпускает давно лежащую в столе повесть Evgenia Ivanovna о русской эмиграции, да странный киносценарий «Бегство мистера Мак-Кинли», который будет ждать экранизации полтора десятилетия.
Всё это время он исправно получает награды (одних орденов Ленина — шесть да звезда Героя Социалистического Труда в придачу), дважды номинируется (финским славистом Валентином Кипарским) на Нобелевскую премию, избирается членом Академии наук. В статусе живого памятника ему явно вполне комфортно. И мало кто знал, что Леонов давно, еще с 1940 года уже живет третьей жизнью.
Мироздание по Леонову
В ноябрьском номере «Науки и жизни» за 1974 год появился небольшой текст Леонова под названием «Мироздание по Дымкову». Подразумевалось, что это — фрагмент нового романа. Пять лет спустя в журнале «Москва» — еще один, «Последняя прогулка». В 1984-м в «Новом мире» — третий. О том, что Леонид Леонов работает над большим и важным (самым важным, вероятно) романом в своей жизни, слухи ходили давно. Того, что главный герой этого романа — ангел, автор тоже вроде бы не скрывал. Фрагменты, которые Леонов отдавал в разные журналы, — словно тест на совместимость его труда с читательским слухом, с современностью. Вероятно, тест этот пройден не был — реакция на фрагменты была сдержанно-никакой.
Писатель, драматург и публицист Леонид Максимович Леонов с участниками дипломного спектакля Якутской студии Высшего Московского театрального училища им. М.С. Щепкина. 1974 год
Это была очень сложная даже по леоновским меркам проза — перенасыщенная аллюзиями и философскими обобщениями, наивными до дерзости, написанная языком, красота которого лучше всего описывается словом «избыточная». Тут действует не только ангел Дымков, но и сатана Шатаницкий, и девушка-медиум, и даже Сталин. За несколько месяцев до смерти в 1994 году Леонов всё же решается выпустить пусть и незаконченный полностью роман, который называется «Пирамида».
Книга, которую Леонов мыслил как первую в истории человеческой мысли попытку убедительно примирить научную и теологическую картины мира, которую считал главной в своей жизни, осталась практически незамеченной. По крайней мере на полтора десятка лет.
Мода на Леонова, возникшая несколько лет назад, как всякая мода, разумеется, имела несколько гипертрофированный характер. Его объявили чуть ли не главным русским прозаиком минувшего века, обнаружили влияние на всё и на всех, издали несколько биографий. Вряд ли Леонов нуждался в подобной реабилитации — в конце концов в категорию забытых (а тем более непризнанных) гениев он никогда и не входил. Но перечесть «Вора» и «Барсуков» — пусть как дань моде — конечно, совершенно необходимо. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что поэтический отцовский наказ Леонид Леонов исполнил до конца.
