Деррида без труда: укротители дискурса в погоне за химерой
«Седьмая функция языка» — второй роман Лорана Бине, в 2010-м получившего «молодежную» Гонкуровскую премию за дебют «ННhН» о покушении чехословацких антифашистов на рейхспротектора Богемии и Моравии Гейдриха. Здесь Бине вновь берется за документальный материал — на сей раз основой для фантазии автора стали факты биографий французских пост- и просто структуралистов, от Барта до Деррида. Фантазия, как и сами факты, оказались столь сложны для восприятия, что книгу, первоначально вышедшую в России в конце весны, издательству пришлось срочно исправлять — и выпускать вторым изданием к началу осени. Разумеется, критик Лидия Маслова не могла пройти мимо и представляет исправленную и очищенную от огрехов русскую версию «Седьмой функции языка» как книгу недели — специально для «Известий».
Лоран Бине
Седьмая функция языка
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019. — 536 с. Изд. 2-е, испр. Пер. с фр. А. Захаревич
Дебютная книга Бине не только демонстрировала фундированный подход въедливого автора, десять лет собиравшего материал, к предмету исследования, но и содержала принципиальные формулировки насчет соотношения «правды» и «вымысла» в так называемой исторической литературе.
В начале «ННhН» Лоран Бине с присущей ему доброй, но издевательской насмешкой вспоминает «Книгу смеха и забвения» Милана Кундеры, стыдившегося придумывать персонажам вымышленные имена: «И хотя в это трудно поверить, читая его романы, густо населенные Томашами, Таминами и всякими там Терезами, здесь и без рассуждений очевидно: что может быть пошлее, чем в наивном стремлении к правдоподобию или, в лучшем случае, просто ради удобства наградить вымышленным именем вымышленного персонажа? По-моему, Кундере следовало пойти дальше: действительно, что может быть пошлее вымышленного персонажа?»
«Седьмая функция языка» при всей изощренности тонко вплетенного в реальные биографии вымысла мало уступает философскому словарю по густонаселенности реально существовавшими гигантами мысли и отчетливо напоминает частушку «Как-то раз восьмого марта Бодрийяр Соссюр у Барта», написанную героем пелевинской повести «Македонская критика французской мысли», новотатарским философом Кикой Нафиковым.
У французского инсайдера Лорана Бине диспозиция персонажей немного другая — соотечественники, хоть и комичные в своем семиотическом словоблудии, не вызывают у него такой огнестрельной ярости, как у беспощадного македонского критика.
Бедняга Барт, задумавшись о разных печальных вещах (смерть матери, неспособность написать роман, очевидное охлаждение к юношам), попадает под грузовик, обслуживающий прачечные, в самом начале книги и вскоре умирает (или оказывается убит таинственными злоумышленниками) в госпитале Питье-Сальпетриер (одна из самых смешных сцен романа описывает реакции основных действующих лиц французского структурализма на услышанную в теленовостях трагическую весть).
Бодрийяр на страницах романа как-то вообще удивительно милосердно остается в тени. А покойный отец лингвистики Фердинанд де Соссюр, еще в 1906-м предсказавший появление семиологии, цитируется уже во второй главе с большим пиететом и искренним желанием передать «если не смысл, то хотя бы красоту его слов» (тот, кто найдет мужество дочитать довольно толстую «Седьмую функцию» до конца, согласится с одной из ее главных идей: красота вообще важней смысла).
Завуалированную словесную игру с фамилией Соссюра можно углядеть, если очень пристально всматриваться, в последней трети романа, когда действие переносится в американскую Итаку, на конференцию в Корнеллском университете («Лингвистический поворот: большой форсаж»), где Камилла Палья едва не выцарапывает глаза Юлии Кристевой, а сторонники конкурирующих философских школ не гнушаются самыми смелыми полемическими эпитетами.
Самым же диким среди философско-филологической братии в романе выглядит Мишель Фуко, который не вылезает из гей-притонов, не расстается с молодыми арабами и уважает ЛСД (Лоран Бине уверяет, что ничего не присочинил от себя к портрету выдающегося мыслителя, а руководствовался исключительно комплиментарными мемуарами людей, лично знавших Фуко).
Действие «Седьмой функции» разворачивается в 1980–1981 годах и захватывает не только смерть величайшего критика ХХ века, но и президентские выборы, на которых вечный лузер Франсуа Миттеран совершенно неожиданно обыграл аристократа Жискара д’Эстена. Как раз по дороге с торжественного обеда у Миттерана Ролан Барт и попадает в роковое ДТП. «Совпадение? Не думаю», — как сказал бы вдумчивый аналитик.
В роли такого аналитика, то и дело спотыкающегося о невероятные совпадения, в романе выступает полицейский комиссар Байяр, хоть и обучавшийся на факультете права, но при первой же попытке прослушать лекцию Мишеля Фуко задающийся закономерным вопросом здравомыслящего человека: «Интересно, этот тип зарабатывает больше, чем я?» — и пытающийся разъяснить смысл деятельности погибшего Барта по злопыхательским брошюркам «Ролан-бартский для начинающих».
Но главный сюжетный стержень, на который накручиваются события, — давший название роману и сулящий его обладателю мировое господство волшебный артефакт, изобретенный в ряду прочих языковых функций лингвистом Романом Якобсоном, который еще удивительным образом жив и метко охарактеризован как человек с «кустом» на голове: «Байяр хочет разобраться: что такое седьмая функция — практическая инструкция? Чародейство? Руководство по эксплуатации? Химера, поставившая на уши братию ничтожных политиков и мудрил, решивших, что это джекпот, который светит тому, кто до нее доберется?»
Кроме знаменитых колдунов Барта и Якобсона и двух ведущих расследование главных героев — по-ватсоновки простодушного сыщика и молодого преподавателя «семиологии образа» с шерлок-холмсовскими ухватками, — ключевым персонажем «Седьмой функции» является деконструктор Жак Деррида («один из самых интересных живущих мыслителей в МИРЕ»), очень кинематографично-зрелищно погибающий (гораздо раньше назначенного «Википедией» официального срока) в схватке с силами зла, к которым в руки не должна попасть «седьмая функция». Более того, эпиграф к «Седьмой функции» тоже подписан Деррида: «Переводчики — они везде. Каждый говорит на своем языке, даже немного зная чужой. Лукавства переводчику не занимать, и свой интерес он помнит».
В принципе, перевести «ролан-бартский» на человеческий язык, удовлетворив праздный читательский интерес, не сложно: главное — не слушать критиков, предупреждающих, что для полноценного понимания «Седьмой функции языка» желательно, а то и необходимо знать, кто все эти люди, вешающие друг другу на уши хитровылепленную лапшу.
На самом деле для игры в наперстки совершенно не обязательно быть уверенным, что под одним из наперстков точно есть шарик, — достаточно одной смятой купюры в заднем кармане джинсов. Но даже если нет и ее — вас в худшем случае слегка отмутузят.
