Тюрьма центральная: почему парижане решили взять Бастилию
230 лет назад, 14 июля 1789 года, парижские горожане захватили крепость-тюрьму Бастилию, которая чуть позже была разрушена до основания. Это событие считается важной датой в национальной истории, порой ее даже связывают с началом революционных событий во Франции. В любом календаре можно прочесть, что 14 июля — это национальный праздник Французской республики, именуемый День взятия Бастилии. Но в самой Франции праздника с таким названием нет, а есть Праздник Федерации и единства нации, или просто La Fête Nationale — Национальный праздник. О Бастилии же в этот день вспоминают в последнюю очередь. «Известия» разбирались в делах давно минувших дней.
От Вольтера до де Сада
Бастилия представляла собой величественное четырехугольное сооружение с восемью могучими круглыми башнями, соединенными высокими стенами. По периметру оно было окружено широким и глубоким рвом, через который был перекинут висячий мост. Единственные ворота смотрели в сторону Сент-Антуанского предместья, а сама крепость именовалась la Bastille Saint-Antoine — крепость (или укрепление) святого Антония. Собственно, само слово «бастилия» восходит к позднеримскому термину bastillio — укрепление (можно вспомнить более поздний однокоренной термин бастион). Построена она была в 70-е годы XIV века, во времена Столетней войны, и входила в систему обороны Парижа, прикрывая его восточную часть. Кстати, англичан с бургундцами крепость не остановила, да и сами французы в своей бурной истории минимум три раза брали Бастилию штурмом.
Бастилия перед революцией
В последующие столетия Бастилия стала одним из королевских замков, в котором хранилась часть казны, а при случае останавливались делегации европейских монархов. Лишь в XVII веке, при знаменитом кардинале Ришелье, крепость переоборудовали и стали использовать как тюрьму для высокопоставленных узников или, скорее, как изолятор временного содержания, поскольку отправляли туда не по решению суда, а по личному указанию короля. Рассчитана тюрьма была всего на 42 персоны, причем рядом с камерами для «особых гостей» были устроены помещения для их прислуги, а на башнях — площадки для прогулок. Арестанты получали из казны довольствие соответственно своему сословию и званию. Так, на содержание принца выделялось 50 ливров в день, маршала — 36, генерала — 16, советника парламента — 15, судьи и священника — 10, адвоката и прокурора — 5, буржуа — 4, лакея или ремесленника — 3 ливра. Напомним, что, если верить Дюма, Д`Артаньян в те времена платил своему слуге Планше по полтора ливра в день.
Когда в 1774 году на престол вступил добросердечный Людовик XVI, Бастилия потеряла статус королевской тюрьмы и превратилась в обычную, с той лишь разницей, что преступников в ней содержали в сравнительно приличных условиях. Например, в Бастилии отменили пытки и запретили сажать заключенных в карцер. 11 сентября 1775 года министр королевского двора Кретьен де Ламуаньон де Мальзерб, много способствовавший смягчению тюремных правил, писал коменданту крепости:
«Никогда не следует отказывать заключенным в занятиях чтением и письмом. Ввиду того, что они так строго содержатся, злоупотребление, которое они могли бы сделать при этих занятиях, не внушает опасений. Не следует также отказывать тем из них, которые пожелали бы заняться какого-либо другого рода работой. Надо только следить, чтобы в их руки не попадали такие инструменты, которые могут послужить им для бегства. Если кто-либо из них пожелает написать своим родным и друзьям, то это надо разрешать, а письма прочитывать. Равным образом надлежит разрешать им получать ответы и доставлять им таковые при предварительном прочтении. Во всем этом полагаюсь на ваше благоразумие и человечность»
Король Франции Людовик XVI
В разные годы в Бастилии «гостили» писатель и моралист герцог де Ларошфуко, драматурги Бомарше и Мармонтель, дважды узником Бастилии был философ Вольтер. А еще всемогущий королевский суперинтендант Николя Фуке, граф Калиостро и множество других знаменитых узников. Но «славные времена» аристократической тюрьмы остались в прошлом, и при Людовике XVI Бастилия стояла почти пустой. К 14 июля в ней находилось всего семь узников, и никого из них нельзя назвать борцом за свободу, ради которого стоило бы штурмовать замок. Четверо — Жан Бешад, Бернар Лярош, Жан Лякореж и Жан Антуан Пюжад — сидели за подделку банковских векселей. Граф де Солаж был заключен в тюрьму за распутство, причем по просьбе собственного отца. Шестой — Тавернье — был причастен к покушению на Людовика XV в 1757 году, он пробыл в одиночной камере уже более трех десятилетий и сошел с ума. Седьмым был некий ирландец по фамилии Уайт, иначе известный как граф де Мальвиль, капитан в полку Лалли-Толендаля (сформированного из ирландских иммигрантов). В 1781 году родственники объявили его сумасшедшим и спровадили в лечебницу в Венсене. Тремя годами позже это заведение (в те времена они были, пожалуй, похуже тюрем) закрылось и заросшего бородой капитана перевели в Бастилию. Интересно, что незадолго до штурма узников было восемь, и этим восьмым заключенным был знаменитый маркиз де Сад, также содержавшийся в венсенской лечебнице. Но накануне известных событий его перевели в тюрьму Шарантон — где, впрочем, он скоро встретился с несчастным Уайтом де Мальвилем, проведшим на воле ровно сутки.
Цвет революции — зеленый
К середине июля 1789 года Париж кипел. 5 мая были созваны генеральные штаты, депутаты которых потом объявили себя Национальной конституционной ассамблеей. 11 июля маркиз де Ла Файет представил проект Декларации прав человека — прообраз новой конституции. Люди вышли на улицы. Король приказал ввести в город войска для поддержания порядка, но никаких мер не принимать. Так в Париже появились немецкая гвардия, швейцарцы и французские полки, которым Людовик доверял в наименьшей степени. Депутаты попросили короля вывести солдат из города, он отказал. Ситуация обострялась: аристократы и двор с одной стороны, а депутаты и горожане с другой подозревали друг друга в подготовке силовых акций. Катализатором стало решение короля отправить в отставку лояльное правительство Жака Неккера и вручить исполнительную власть барону де Бретейлю, который выразил свое политическое кредо весьма лаконично: «Если нужно будет сжечь Париж, мы сожжем Париж».
Маркиз де Ла Файет
12 июля адвокат Камиль Демулен впервые открыто произнес лозунг «К оружию!», который был подхвачен парижанами. Он же первым прикрепил к шляпе зеленую ветвь, которая в тот момент стала символом революции и свободы. На следующий день загудел набат, народ вышел на улицы. Парижские депутаты организовали свое правительство — Постоянный комитет и объявили о создании Гражданской милиции — прообраза Национальной гвардии. Французские солдаты и генералы массово переходили на сторону восставших, начались стычки с немцами и швейцарцами. Парижанам нужно было оружие, и они раздобыли его в арсенале Дома инвалидов, где хранилось несколько пушек и более 30 тыс. ружей. Но запас пороха хранился в Бастилии.
Стычка драгун немецкого полка с солдатами французской гвардии на улице Шоссе-д’Антен. 12 июля 1789 года
Париж погрузился в хаос, а рядом с искренними борцами за свободу оказалось множество обыкновенных разбойников и убийц. Очевидец вспоминает, что в ночь на 14 июля «целое полчище оборванцев, вооруженных ружьями, вилами и кольями, заставляли открывать им двери домов, давать им пить, есть, деньги и оружие». Все городские заставы были сожжены. Средь бела дня пьяные «твари выдергивали серьги из ушей гражданок и снимали с них башмаки», нагло потешаясь над своими жертвами. Банда таких негодяев ворвалась в Лазаристский миссионерский дом, круша всё на своем пути, и разграбила винный погреб. После их ухода в приюте осталось 30 трупов, среди которых была беременная женщина.
Штурм, которого не было
Утром 14 июля толпа примерно из 800 парижан оказалась под стенами Бастилии. Крепость охраняли 32 швейцарских гренадера из полка барона де Салис-Самада под командованием лейтенанта Луи де Флю и 82 французских «инвалида». Это были пожилые заслуженные солдаты, которым физически уже трудно было выносить армейские тяготы, но для гарнизонной службы они были вполне пригодны. Командовал ими 50-летний комендант крепости маркиз де Лонэ. Крепость была готова к обороне, три десятка орудий были заряжены. Впрочем, стрелять поначалу никто не собирался.
Комендант де Лонэ принял делегацию муниципалитета, галантно пригласив их позавтракать вместе с ним. Сели за стол, выпили вина. Делегаты уверяли, что их совершенно не интересует сама Бастилия, но им нужен складированный в ней порох. Комендант отвечал, что он всячески приветствует народное проявление патриотизма, но не имеет приказа из Версаля выдать запасы восставшим и не может открыть ворота перед неорганизованной толпой. Встреча закончилась ничем, но де Лонэ уверил депутатов, что не собирается открывать огонь, и даже приказал убрать орудия из амбразур.
Потом была вторая делегация, третья. Всё оставалось по-прежнему. А народ начинал нервничать — горячие головы стали призывать к штурму. Начался хаотичный ружейный обстрел крепости, впрочем, не имевший никакого смысла. Гарнизон огонь не открывал. В какой-то момент четверо молодых людей сумели взобраться по крышам примыкавших к стене лавок и топорами перерубили цепь наружного подъемного моста. Народ ринулся во внешний двор и попытался с ходу захватить второй подъемный мост во внутренний двор, но здесь его встретил ружейный залп — десятки горожан были ранены и убиты. Ситуация вышла из-под контроля.
К осаждавшим Бастилию присоединились солдаты Национальной гвардии, узнавшие о том, что ранены их товарищи. Подтащили даже несколько пушек. Их поставили напротив ворот и пытались разнести их. Гарнизон отвечал картечным огнем двух маленьких орудий, прикрывавших ворота, и ружейными залпами. Большие орудия крепости молчали, как и обещал де Лонэ, иначе в тесноте парижских улочек они разнесли бы половину Сент-Антуанского предместья.
В захваченных и сожженных казармах (они находились на внешнем дворе) восставшие захватили молодую девушку, которую приняли за дочь коменданта. Но это была дочь командира инвалидов Мансиньи. Перед стенами ее обложили сеном и собрались сжечь живьем, если комендант не откроет ворота. Отец отчаянно бросился на помощь, но был немедленно застрелен. Бесчувственную девушку действительно чуть не сожгли, лишь чудом кому-то удалось вырвать ее из рук озверевшей толпы.
Арест маркиза де Лонэ
Но взять крепость осаждавшие не могли, а потери их росли с каждым часом. Переговоры еще дважды возобновлялись и снова завершались без результата. Де Лонэ даже собрался взорвать окаянный порох, чтобы в дыму вырваться из крепости, но офицеры его остановили. Швейцарцы хотели продолжать оборону, а их лейтенант Луи де Флю предлагал провести вылазку и очистить внешний двор от нападавших. Но ветераны, у которых в городе были жены и дети, обострять конфликт не хотели. В итоге оборонявшиеся вступили в диалог с осаждавшими, и командиры Национальной гвардии пообещали сохранить им жизнь, если они откроют ворота.
Жакоб Эли, участник штурма Бастилии, впоследствии генерал:
Бастилия была взята не приступом, она сдалась еще до атаки, заручившись моим обещанием, что никому не будет сделано никакого зла. У гарнизона, обладавшего всеми средствами защиты, просто не хватало мужества стрелять по живым телам; с другой стороны, он был сильно напуган видом этой огромной толпы. Осаждающих было всего 800–900 человек; это были разные рабочие и лавочники из ближайших мест, портные, каретники, суровщики, виноторговцы, смешавшиеся с Национальной гвардией; но площадь Бастилии и все прилегающие улицы были переполнены любопытными, которые сбежались смотреть на зрелище.
Вторит бравому солдату и Этьенн Дени Паскье — тогда совсем молодой человек, а впоследствии префект парижской полиции и даже канцлер Франции:
Этьенн Дени Паскье «Мемуары»:
То, что называют «боем», не было чем-то серьезным: сопротивления практически не было никакого. <...> На самом деле это «сражение» ни на миг не испугало многочисленных зрителей, собравшихся, чтобы посмотреть на результат. <...> Среди них находилось много весьма элегантных дам, и они, чтобы было удобнее смотреть, оставили свои кареты на большом расстоянии. Я был с мадемуазель Конта из «Комеди-Франсэз», и мы оставались до самой развязки, а потом я проводил ее до экипажа...
Командиры гвардейцев Жакоб Эли и Пьер-Огюстен Юлен действительно пытались сдержать слово и сохранить сдавшимся защитникам крепости жизнь, но удержать обезумевшую толпу им было не под силу. Как только были открыты ворота, началась расправа. Погибли две трети швейцарцев, почти все офицеры и несколько ветеранов, хотя они всячески пытались показать восставшим, что они на их стороне. Коменданта де Лонэ пытались увести в мэрию, но по дороге толпа буквально терзала его на части. Тогда он сильно ударил одного из изуверов ногой в пах и гордо заявил: «Пусть меня убьют». Его подняли на штыки, потом отрезали голову и, нацепив на пику, носили ее по Парижу.
В тот же день 14 июля по предложению Жоржа Дантона городской комитет создал комиссию по разрушению крепости. Работы возглавил некий предприимчивый гражданин, которого звали Пьер Франсуа Паллуа. Из камней ее стен и башен делали миниатюрные модели крепости, которые были проданы с аукциона почти за миллион франков. Окончательно крепость сравняли с землей 21 мая 1791 года. Наполеон хотел поставить на ее месте фонтан в виде слона, а в 1833 году здесь появилась символическая стела в память о событиях Июльской революции 1830 года. Она стоит на площади Бастилии и сегодня.
«Гражданская клятва» и поиск национальных символов
В Версале узнали о взятии Бастилии только ближе к полуночи. Королю об этом доложил герцог де Лианкур. «Но ведь это бунт!» — удивленно воскликнул Людовик XVI, услышав новость. «Нет, ваше величество, это не бунт, а революция», — уточнил герцог.
А уже 17 июля король лично явился в Парижский муниципалитет, ставший центром восстания. Он не хотел кровопролития и, можно сказать, перешел на сторону своего народа. Людовику вручили кокарду красно-синего цвета (цвета города, которые носили парижские гвардейцы), которую он гордо нацепил на шляпу. Тогда же мэру Парижа Жану Сильвену Байи пришла идея добавить к красно-синим цветам белый, в знак того, что король остался со своим народом. Так родился французский триколор.
Епископ Отенский Талейран
Это было время надежд и единения. И тогда родилась идея торжественно отметить годовщину июльских событий как праздник национальной конфедерации и единения. Король выпустил указ о сооружении на Марсовом поле огромного деревянного амфитеатра. Но средств в казне не хватало, и муниципалитет объявил приготовления на Марсовом поле народной стройкой. Людовик лично пришел туда, снял камзол и взял в руки кирку!
Утром 14 июля 1790 года на Марсово поле прибыли король и его семейство, весь двор, депутаты национального собрания, общинный совет Парижа, делегации городов и департаментов. Дождь лил как из ведра, но патриотические эмоции восторжествовали над плохой погодой, длинными переходами и плохими дорогами. Посреди поля стоял символический «алтарь отечества», у которого епископ Отёнский Талейран (в будущем знаменитый министр иностранных дел) отслужил обедню. После этого была принесена гражданская клятва: «Мы клянемся в верности закону, нации, королю». Затем присягу нации принес и сам король, поклявшийся «Национальным собранием установленную и мною принятую конституцию честно соблюдать». По воспоминаниям присутствовавших, в эту самую минуту солнечный луч прорвался сквозь облако и королева подняла дофина вверх — восторг публики достиг высшей степени. Торжество продолжалось еще несколько дней. На площадях и скверах, в том числе на руинах Бастилии, были накрыты столы, люди пели и танцевали. Именно тогда на полуразобранной Бастилии появилась надпись: «Здесь танцуют. И всё будет хорошо».
Казнь Людовика XVI
Но оптимизм быстро прошел, а равенство и братство утонуло в начавшемся революционном терроре. Людовика XVI и Марию Антуанетту казнили, страна погрузилась во мрак. В наполеоновское время, как и в годы реставрации Бурбонов, Второй республики и Второй империи, 14 июля не отмечали.
Вспомнили об этой дате лишь через 90 лет, в мае 1880 года. Франция еще не отошла от позорно проигранной Пруссии войны и расстрела Парижской коммуны, она остро нуждалась в единении и сплочении. Для этого нужны были объединяющие символы и государственные праздники. «Марсельеза» снова стала гимном Третьей республики. И когда депутат Бенжамен Распай предложил для учреждения национального праздника день 14 июля, то это было принято с восхищением — все согласились, что именно праздник 90-летней давности «дал нации самосознание», как выразился представлявший эту идею в сенате Анри Мартен. Эта дата устроила всех: левых и правых, республиканцев и монархистов.
Праздничные гулянья 14 июля 2015 года на Марсовом поле в Париже
6 июля 1880 года сенат принял закон, объявивший 14 июля La Fête Nationale — Национальным праздником. И что важно, о штурме Бастилии в тексте закона даже не было упомянуто. Много позже и вовсе не во Франции люди стали ассоциировать 14 июля с этим кровавым и бесполезным мероприятием, в котором не было победителей, ведь, по сути, одни так и не смогли взять Бастилию, другие не смогли ее защитить. Взятие (точнее, сдача) крепости обросло легендами, стало неким символом разрушения старого мира и освобождения от рабства, а о празднике 1790 года вспоминали только историки.
Во Франции 14 июля особенно широко стали отмечать после победы в Первой мировой. Тогда же появилась традиция военных парадов на Марсовом поле, оркестров в парках и скверах, непременных танцев и фейерверков. Таким этот день остается для французов и сегодня.
