Урок Версаля: проигравший будет унижен
Ровно сто лет тому назад, 28 июня 1919 года, был подписан Версальский мирный договор. Этот документ подвел итоги Первой мировой войны, самой страшной на тот момент бойни в истории человечества. Однако всего через двадцать лет мир настигла еще более чудовищная катастрофа. Почему это случилось, было ли новое кровопролитие неизбежным и какие уроки следует извлечь из прошлого — выясняли «Известия».
«Их не беспокоило, как и за счет чего Европа будет жить дальше. Все их заботы — к добру или к худу — были связаны с границами и национальностями, балансом сил, расширением границ империй, ослаблением на будущее сильного и опасного врага, с местью и с тем, как переложить невыносимое финансовое бремя с плеч победителей на плечи побежденных».
Так сто лет назад экономист Джон Мейнард Кейнс, один из отцов современной экономической теории, описывал происходившее на Парижской мирной конференции. Она длилась полгода, завершилась заключением Версальского мира. Он был подписан 28 июня 1919 года — ровно сто лет назад и ровно через пять лет после того, как пуля серба Гаврилы Принципа оборвала жизнь австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда. Череда последовавших за этим событий привела к началу Первой мировой — «войны, которая положит конец всем войнам», как принято было тогда считать.
Пока простые люди в Европе и Америке радовались окончанию глобальной бойни и тому, что больше не нужно проливать кровь и гнить в окопах, политики в Париже делили добычу. Раздел получился неудачным: всего через двадцать с небольшим лет мир сполз в новую, еще более страшную войну.
Момент подписания Версальского мирного договора
Перемирие
К моменту подписания Версальского договора пушки в Европе молчали уже больше полугода: еще 11 ноября 1918-го в Компьенском лесу в вагоне французского маршала Фоша было подписано перемирие. К этому моменту со стороны положение Германии и ее союзников отнюдь не казалось безнадежным: бои шли на чужой земле, немецкая армия еще одерживала локальные победы, с верфей сходили всё новые подводные лодки, наносившие заметный ущерб торговле Антанты. Но в штабах уже ясно понимали, что война проиграна.
Экономика Германии задыхалась в тисках блокады, любой выход Флота открытого моря в условиях полного господства союзников на море означал самоубийство, людские резервы были растрачены в предыдущих битвах. Но главное — в августе 1918 года генералы Антанты наконец нашли путь, который позволил выйти из позиционного тупика. Концентрация огромных сил на узком участке фронта и массированное применение танков позволило наконец прорвать немецкие позиции. Началось Стодневное наступление. Германские армии покатились назад; все попытки задержать победное продвижение союзников оканчивались неудачей. К октябрю 1918 года стало ясно, что Западный фронт вот-вот развалится. Германия запросила мира.
Немецкие заключенные, Западный фронт, 1918 год
Условия этого мира обсуждали без нее: с января 1919 года более 70 делегатов от 27 стран-победительниц делили шкуры немецкого и австро-венгерского медведей. По крайней мере так казалось со стороны. На самом же деле судьбу побежденных решали представители пяти великих держав — Британии, Франции, США, Италии и Японии. Вскоре обнаружилось, что некоторые великие державы более великие, чем другие: итальянские требования были удовлетворены лишь частично, японская попытка вставить в текст мирного договора упоминание о равенстве всех рас была отвергнута. Судьба мира оказалась в руках тройки лидеров — Дэвида Ллойд Джорджа, Жоржа Клемансо и Вудро Вильсона. Проблема состояла в том, что каждый из них хотел своего.
Каждому свое
Франция жаждала мести. Она принесла на алтарь победы самые большие жертвы: полтора миллиона солдат и 400 тыс. гражданских лиц. Северо-восток страны лежал в руинах, цветущие некогда поля превратились в лунный ландшафт. Ответить за это должна была ненавистная Германия. Нужно было нанести ей такой удар, чтобы она никогда в будущем и помыслить не могла о вторжении на французскую землю.
Французы не собирались ограничиваться возвращением Эльзаса и Лотарингии, потерянных по итогам франко-прусской войны 1870–1871 годов. Генералы мечтали оккупировать Рейнскую область — стратегический плацдарм, который открывал французским войскам путь в сердце Германии. И, разумеется, требовалось заставить Германию платить — истощить ее репарациями настолько, чтобы она и подумать не могла о возрождении.
Британцы хотели совершенно иного. Да, неплохо было бы лишить немцев колоний и стребовать с них побольше денег (желательно при этом, чтобы британская доля репарации была увеличена, а французская уменьшена); но Лондон совершенно не устраивало уничтожение Германии как сильного игрока. В этом случае Франция превращалась в самую мощную силу на континенте, а это полностью меняло баланс сил и угрожало британским интересам. Кроме того, Британии нужен был немецкий рынок. Германия была крупнейшим английским торговым партнером до войны, и в Лондоне не собирались резать курицу, несущую золотые яйца.
Французская «стража на Рейне»
Цели США принципиально отличались от целей европейских колониальных империй. Штаты вступили в войну уже ближе к концу, в апреле 1917 года, и сделали это неохотно. Значительная часть политической и экономической элиты не желала дальше влезать в европейские дела, предпочитая старый добрый изоляционизм, — сиречь укрепление своего господства в Западном полушарии и насыщение внутреннего рынка, который рос с колоссальной скоростью.
Американский президент Вудро Вильсон в январе 1918 года предложил свою программу нового мирового переустройства — знаменитые «Четырнадцать пунктов», идеалистический проект создания нового прекрасного мира. Никакой тайной дипломатии, полная свобода судоходства, ликвидация экономических барьеров, беспристрастное разрешение колониальных споров — и, наконец, создание общего объединения наций. Вильсон, судя по воспоминаниям участников конференции, буквально читал своим коллегам лекции — о милости к падшим, о самоопределении наций, о морали и справедливости.
Историки до сих пор спорят, насколько искренен был Вильсон. С одной стороны, он был истовым христианином, склонным к морализаторству; с другой — под этими мерами, ограничивающими деспотию колониальных империй, охотно подписался бы любой американский бизнесмен, мечтающий о зарубежных рынках. Им не нужна была истощенная Германия: им требовалась Германия, встающая с колен, с развивающейся промышленностью, куда так выгодно вкладывать средства. Но до того следовало вытрясти деньги из немецких карманов — тем паче что всё равно большая часть репараций должна была пойти на выплаты долгов союзников Америке.
Вильсон переоценил свои силы. Изоляционисты победили, и сенат отказался ратифицировать мирный договор. США замкнулись в своем полушарии — к вящей скорби Берлина.
Чаша унижения
Немцы до последнего надеялись. Сперва они рассчитывали, что их допустят к переговорам — допустили же на Венский конгресс Талейрана, который сумел благодаря своему дипломатическому искусству смягчить условия для побежденной Франции! Вместо этого немецкой делегации просто продиктовали список требований, и среди них — безоговорочно признать вину в развязывании войны. Немцы пытались протестовать, демонстративно отказывались подписать договор, выступали с пылкими речами — всё напрасно. Им пришлось испить горькую чашу до дна — точно так же, как пришлось до того испить ее Советской России в Брест-Литовске. Как и Россия, Германия больше не могла сопротивляться; как и Россия, она подписала позорный мир.
Потом немцы надеялись на помощь американцев — широко было распространено мнение, что США хотят добиться для Германии мягких условий мира, но им мешают мстительные французы и коварный Альбион. Эти надежды также не оправдались, и Германия обязана была выплатить чудовищные репарации — 226 млрд золотых марок. И немцы, и союзники понимали, что это физически невозможно; Кейнс, представлявший на Парижской конференции британское казначейство, требовал уменьшить сумму, потому что в противном случае Германия рухнет — или там победят коммунисты, и она станет союзницей Советской России. В любом случае всю Европу затянет в воронку войн и революций.
Немецкие солдаты отдыхают во время боевых действий
В 1921 году репарации были срезаны до 132 млрд, но и их Германии пришлось выплачивать ресурсами и продуктами. Даже патент на аспирин, полученный некогда фирмой Bayer, был передан победителям. Репарации превратились в невыносимую ношу для германской экономики — они вызвали гиперинфляцию, которая загнала страну в кризис.
Германия лишилась армии и флота — за исключением незначительных сил для самообороны; она не могла сопротивляться любому внешнему давлению. От Германии оторвали Западную Пруссию, отделив Восточную от основной территории Германии; отняли все колонии, вернули Дании Северный Шлезвиг, вынудили отдать французам Эльзас-Лотарингию. Большая часть территорий Позена и Западной Пруссии были переданы Польше, Верхняя Силезия поделена между Польшей и Чехословакией. Даже Бельгия получила два города. Рейнская область превратилась в демилитаризованную зону, Саар передан под контроль новосозданной Лиги Наций. Наконец, Германии было запрещено объединяться с Австрией — чтобы избежать создания крупной немецкоязычной державы.
Урок на будущее
Как правило, рассказ о Версальском мире заканчивают пророческой фразой маршала Фоша: «Это не мир. Это перемирие на двадцать лет». Действительно, Версальский мирный договор не принес Европе стабильность. Он озлобил Италию и Японию, которые не получили всего того, на что рассчитывали, и толкнул их в будущем в объятия нацистской Германии.
В самой Германии он вызвал реваншистские настроения: для простых немцев, которые не осознавали всей бесперспективности войны, условия договора казались слишком тяжелыми. Возникла идея о том, что стране был нанесен удар в спину, — оставалось только найти того, кто поднимет ее с колен, вернет незаконно отторгнутые земли и накажет предателей, на роль которых были назначены евреи и коммунисты.
Франция не получила тех выгод, на которые рассчитывала. Немецкие деньги не могли вернуть погибшую молодежь и не смогли ликвидировать огромные внутренние и внешние долги, в которые Франция влезла во имя победы. Расчеты Парижа на то, что Франция станет европейской сверхдержавой, не оправдались: ей не хватило демографической и экономической мощи.
Созданная по итогам войны Лига Наций, в обязанности которой входило разрешение международных споров, чтобы избежать будущих войн, оказалась слишком сырой. Она не смогла предотвратить многочисленные конфликты в межвоенный период и помешать приходу к власти в европейских и азиатских странах милитаристов и фашистов. Когда лига попыталась осудить режим Муссолини за использование химического оружия против эфиопов, дуче презрительно заметил: «Лига хороша, когда нужно остановить свару воробьев; но она бесполезна, когда ссорятся орлы».
Памятная карточка с изображением американского президента Вильсона и «Происхождение Лиги Наций»
Но за всем этим часто забывают главное. Версальский мирный договор стал важным этапом демонтажа составных государств, существовавших еще со времен Средневековья и окончательно оформившихся в Раннее Новое время. Империи, вобравшие в себя различные народы, живущие по собственным законам и обычаям, рухнули. На их место пришли национальные государства — более монолитные и более жизнеспособные в новых условиях. Европа национальных республик, какой мы ее знаем, зародилась в Версале.
Этот процесс не был ни справедливым, ни бескровным. Миллионы людей внезапно оказались отрезаны от родины наспех проведенными границами, сотни тысяч стали беженцами, а многие национальные меньшинства так и не получили желанной независимости.
Этот процесс формирования национальных государств продолжается до сих пор. То, что было верно сто лет назад, верно и сейчас: государство, проигравшее войну — горячую или холодную, — вынуждено будет до дна испить чашу унижения и лишиться территорий, денег и населения.
