Мечты сбываются: мир «1984» Джорджа Оруэлла оказался похож на современный
8 июня 1949 года британское издательство Secker & Warburg выпустило в свет первый тираж романа, которому суждено было стать одной из самых популярных книг ХХ столетия, переведенной почти на все языки мира и разошедшейся в десятках миллионов экземпляров. В 2017 году она вновь вошла в список бестселлеров США — после того, как советник президента Трампа сделала совершенно оруэлловское (что многие заметили) в своем «двоемыслии» заявление: «Вы называете это ложными утверждениями, но на самом деле это — альтернативные факты». Впрочем, сами термины, придуманные Джорджем Оруэллом для Британии 1984 года (точнее говоря, Взлетной полосы 1, одной из провинций Океании), давно вошли в язык — и не только в английский. «Старший Брат смотрит на тебя», «мыслепреступление», «новояз», «свобода — это рабство» — всё это известно едва ли не каждому человеку, прочитавшему в жизни более трех книг. И, увы, фантастические детали мира «1984» всё больше и больше становятся реальностью — для их осуществления даже не понадобились ни третья мировая, ни тотальное обнищание масс, ни милитаристская тоталитарная система. Предсказания Оруэлла сбылись — почти все. И, похоже, продолжат сбываться. О значении великого романа размышляли «Известия».
Не той системы
Первые полвека после публикации антиутопия Оруэлла воспринималась как злая сатира на коммунистические режимы — не в последнюю очередь из-за биографии самого автора, разочаровавшегося после гражданской войны в Испании в своих большевистских симпатиях и открыто признававшегося в желании предостеречь мир от возможного тоталитарного будущего. «Я не убежден, что общество такого рода обязательно должно возникнуть, но я убежден (учитывая, разумеется, что моя книга — сатира), что нечто в этом роде может быть. Я убежден также, что тоталитарная идея живет в сознании интеллектуалов везде, и я попытался проследить эту идею до логического конца», — говорил писатель в предсмертном интервью.
Тоталитаризм в своем коммунистическом изводе бесславно пал в конце 1980-х; собственно, его невольный могильщик пришел к власти в СССР спустя всего год после вынесенной в название романа даты (выбранной, как считается, путем простой перестановки последних двух цифр 1948 — года, в который Оруэлл писал свою книгу). Завершилась и холодная война — кстати, еще один термин, придуманный Оруэллом (он использовал его в статье «Ты и атомная бомба», опубликованной в Tribune в октябре 1945-го) и вошедший в политический лексикон всего мира. Но Старший Брат и все сопутствующие ему институты тотального надзора внезапно возродились уже в XXI веке — пусть и в «бархатной», но не менее оскорбительной для человека форме.
Общеизвестно, что Оруэлл, описывая нравы Министерства правды (занимающегося в обществе 1984 года непрерывной фальсификацией прошлого в угоду текущим установкам Партии Ангсоц), основывался на собственном опыте работы во время Второй мировой — сперва в цензурном отделе британского министерства информации, затем в Восточной службе Би-би-си.
В СССР писатель никогда не бывал — собственно, сатирой на конкретно советский строй «1984» и не был, несмотря на детали вроде усов Старшего Брата и достаточно прозрачной аллюзии на Троцкого (Бронштейна) в образе полумифического врага народа № 1 Эммануэля Голдштейна. Оруэлл опасался не столько советских партийных бонз — уже к тому времени было очевидно, что «обком-обкомычи» вряд ли смогут «раздуть мировой пожар», — а западных интеллектуалов-технократов (которых он отделял от интеллигенции в исконном, русском смысле слова). Интеллектуалы-технократы не подвели — развитие технологий в последнее десятилетие ХХ века привело к появлению информационного общества, каким мы его наблюдаем сегодня. И оно, увы, мало напоминает розовые мечтания фантастов-оптимистов прошлого столетия.
Следи за собой
Старший Брат децентрализовался, потерял персонифицированную форму — ни тебе усатого мужчины с горящим взглядом, ни даже анекдотического «товарища майора», по мнению многих сидящего на проводе где-то на полпути от сервера «ВКонтакте» к твоему домашнему Wi-Fi-роутеру. Но «телекраны», вещающие пропаганду и следящие за пользователями, сегодня в кармане у каждого — разве что отслеживает предпочтения и заботливо скармливает очередную порцию «инфы» не всесильное государство, а транснациональные корпорации. Которые, так уж сложилось, почти все базируются в «бастионе демократии» по ту сторону Атлантики.
Но и отказавшись от смартфона, житель современного более-менее крупного города гарантированно лишен приватности, несколько раз за день попадая в поле зрения камер видеонаблюдения (в Лондоне их более 600 тыс. — по одной на 14 жителей; в среднем за день каждого лондонца фиксируют около 300 раз). Разумеется, всё это исключительно для безопасности законопослушных граждан — ведь невидимый враг не дремлет. Впрочем, как считает мэр британской столицы Садик Хан, «террористические атаки — неизбежная часть жизни современного мегаполиса». Или, как говорил оруэлловский товарищ О’Брайен, «это будет мир террора — в такой же степени, как мир торжества» (здесь и далее пер. В.П. Голышева).
Даже пресловутые фейковые новости, бич нынешней инфосферы, были предугаданы Оруэллом. Придуманный Министерством правды идеальный партиец товарищ Огилви («Товарищ Огилви никогда не существовал в настоящем, а теперь существует в прошлом — и, едва сотрутся следы подделки, будет существовать так же доподлинно и неопровержимо, как Карл Великий и Юлий Цезарь») — прямой предшественник уже несколько подзабытой «девочки с красными шнурками» и фальшивых иракских фото.
Впрочем, сегодня фальшивые новости всё чаще и чаще используются вовсе не в политических, а в сугубо коммерческих целях, в погоне за трафиком и рекламными доходами — новый Старший Брат вполне по-марксистски считает, что бытие определяет сознание, а прибыль поддержит практически любую идеологию.
Любо-дорого
Еще лет 20 назад самым суровым обличителям нравов постиндустриального общества казалось, что в будущем нас ждет скорее «дивный новый мир» Хаксли, основанный на принуждении к повиновению через плотские удовольствия. Но и тут последнее слово оказалось за Оруэллом. Вместо безвредной «сомы» — смертоносные синтетические наркотики (в «1984» это был химический джин «Победа», но разница невелика), вместо радостей любви — «трансгендерность», «полиаморность», «небинарность», и тут же — риск отправиться на нары за то, что когда-то считалось невинным флиртом. Но одновременно — изобилие порнографии в интернете, рассчитанной на современных «пролов». «Порнхабы» разных оттенков серого в мире «1984» — «особый подотдел — на новоязе именуемый порносеком, — выпускавший порнографию самого последнего разбора».
При этом, разумеется, современный Старший Брат декларирует — на пока еще не всегда понятном «пролам» новоязе — стремление к свободе, миру и науке. Но, как и у Оруэлла, свобода обращается рабским повиновением принципам «толерантности», мир — «гуманитарными бомбардировками», а наука — последовательным уничтожением традиций образования.
Но есть, конечно, и разница между миром «1984» и тем, в котором довелось жить нам. Оруэлловский Старший Брат строит общество на основе ненависти и страха — и, как справедливо замечает протагонист романа, Уинстон Смит, такая цивилизация нежизнеспособна. Нынешний либеральный Старший Брат избрал другую стратегию: современный социум Запада пытаются приучить к абсолютно елейной «любви» — терпимости на грани безразличия.
Результат, впрочем, пока получается тот же, что и у Оруэлла: «Мы разорвали связи между родителем и ребенком, между мужчиной и женщиной, между одним человеком и другим. Никто уже не доверяет ни жене, ни ребенку, ни другу. А скоро и жен и друзей не будет. Новорожденных мы заберем у матери, как забираем яйца из-под несушки. Половое влечение вытравим. Размножение станет ежегодной формальностью, как возобновление продовольственной карточки. Оргазм мы сведем на нет. Наши неврологи уже ищут средства. Не будет иной верности, кроме партийной верности. Не будет иной любви, кроме любви к Старшему Брату. Не будет иного смеха, кроме победного смеха над поверженным врагом. Не будет искусства, литературы, науки. Когда мы станем всесильными, мы обойдемся без науки. Не будет различия между уродливым и прекрасным».
Почти все эти пророчества сбылись —миллениалы уже отказываются от секса и продолжения рода, различие между уродливым и прекрасным старательно стирается во всех сферах, от моды до отношения к собственному здоровью, «партийная верность» либерально-политкорректному идеалу постепенно вытесняет и прагматические, и этические принципы. До полного триумфа осталось совсем немного.
Правда, в чеканной формуле товарища О’Брайена («Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека, — вечно»), похоже, грубый солдатский сапог сменится изящным хипстерским ботинком. Легче ли от этого будет человеку — большой вопрос.