Положительный герой: Николай Крючков пришел в кино от станка
Самая демократичная кинозвезда Советского Союза — Николай Крючков — никогда не возражал, если подходившие к нему на улице поклонники сразу по-свойски обращались к нему на «ты». В этом он справедливо усматривал особую близость к народу, каждый из представителей которого мог узнать себя в персонажах, сыгранных Крючковым. Артист родился 6 января 1911 года и в день рождения народного любимца кинокритик Лидия Маслова вспоминает его жизнь и роли — специально для «Известий».
Артист Николай Крючков в роли Семена Тетерина в кинофильме «Суд»
Торжество реализма
Ему не нравилось само выражение «сыграть роль», он считал, что каждый раз надо проживать жизнь своего героя по-настоящему: «Разве это игра? Нет. Это жизнь, волей удивительного искусства — кино, — уплотненная в сотни, тысячи раз или же, наоборот, замедлившая свой бег для того, чтобы зрителю видна была невооруженным глазом правда, мысль, смысл, вся человеческая суть».
Та простота и легкость, с которой парень с Пресни, осваивавший в фабрично-заводском училище при «Трехгорной мануфактуре» профессию гравера-накатчика, попал в артисты, сама по себе достойна какого-нибудь бодрого оптимистического фильма 1930-х годов с обильными песнями и танцами, в которых Крючков отлично натренировался, выступая в художественной самодеятельности. В 1928 году он, как это часто бывает в счастливых актерских судьбах, за компанию с приятелем пошел поступать в школу-студию при Московском центральном театре рабочей молодежи, которую окончил через два года без отрыва от производства, а потом стал актером ТРАМа, где от собственных завышенных амбиций не страдал: «Звезд с неба я, судя по всему, не хватал, поскольку в первых ролях меня не занимали. Но и без дел не оставался: играл своих сверстников — молодых рабочих и сельских парней. Играть их было легко, в образ вживался без труда — уж слишком близко, не понаслышке были знакомы жизнь, дела, проблемы моих сверстников. Не скрывал, что больше мне по сердцу играть людей простых и открытых, задорных и веселых».
Множество таких отличных парней Николай Крючков переиграл в тридцатые, начиная с «Окраины» Бориса Барнета, который в поисках актера на главную роль пришел на спектакль ТРАМа «Зови фабком». Дополнительное внимание на Крючкова Барнет обратил благодаря своей жене Наталье Глан, которая была главным хореографом ТРАМа и очень ценила Крючкова как партнера по танцам, хотя сам актер о кинематографе и не мечтал, считая, что не вышел «личностью», то есть простецкой наружностью, главным достоинством которой был «краснопресненский» чуб. Однако придя на пробы к Барнету, Крючков, которому предстояло сыграть сапожника, не растерялся, быстро продемонстрировал блестящее владение молотком, а на окрик режиссера «Сенька!» недовольно буркнул «Чего тебе?» и был немедленно утвержден.
Сам Николай Крючков впоследствии писал в своих мемуарах, что Барнет выбрал его не за типажную внешность, а за умение по-настоящему держать в руках молоток. Вообще он придавал этой «ремесленной» стороне актерского мастерства принципиальное значение: «Профессии, которыми владеют мои герои, должны быть в максимально возможной степени и моими собственными тоже. Хорош был бы Клим Ярко в «Трактористах», если бы он только изображал, что знает устройство трактора. Или майор Булочкин, боящийся высоты. Или старый таксист Батя, неуверенно водивший машину».
Для роли в «Трактористах», снятых в 1939-м Иваном Пырьевым, Крючков инкогнито устроился на машинно-тракторную станцию, где «вдосталь накрутил гаек и болтов, промаслился и пробензинился насквозь», чтобы узнать трактор по-настоящему. В знаменитой сцене «Трактористов», где перед Крючковым стоит непростая задача — переплясать обаятельнейшего Петра Алейникова, — на его убедительную танцевальную победу с фразой: «Вот как надо, милая моя, а ты растерялся!» скептики реагируют фразой: «Это ноги, а то — голова!» Естественно, желание показать что-то не только ногами, но и головой, не только прекрасную хореографическую подготовку и задушевный вокал, но и знание человеческой природы во взрослеющем Николае Крючкове постепенно просыпалось, хотя кинематограф 1930-40-х годов предоставлял ему мало таких возможностей, отводя ему почетное, но скучноватое место в амплуа образцово-показательных комсомольцев и стахановцев, героических пограничников, летчиков и танкистов.
Шанс полностью перевоплотиться, сыграв сразу две роли, дал Николаю Крючкову Александр Файнциммер в байопике «Котовский» 1942 года. Одна роль положительная — помощник Котовского Кабанюк, немного цыганского вида с, кудрявым чубом, большой серьгой в ухе и сакраментальной фразой: «Мы в академиях не обучались». Этого персонажа актер характеризовал не без снисходительности: «Соратник легендарного комбрига, могучий и бесстрашный, с большими усами и... всё, пожалуй. Больше ничего об этом привычно положительном герое и не скажешь. Как он по телеграфу с белыми переругивался, как в одесском театре со сцены метким выстрелом убрал белогвардейского офицера, целившегося в Григория Ивановича из последнего ряда, как шашкой рубал да на коне скакал? Кто видел — тот запомнил, быть может. Или не запомнил». Конечно, гораздо больше запоминается другая крючковская роль в «Котовском», где его не сразу и узнаешь, не только из-за соломенной шляпы и черной повязки на одном глазу, но и потому, что одесский жулик Загари, смахивающий на бабелевского Беню Крика — совершенно нетипичная для Крючкова ироничная роль с двойным дном, в которой он меняет и мимику, и пластику, и интонации.
Серьезный мужчина
Начало следующего — послевоенного, более зрелого — этапа в своей актерской биографии Николай Крючков связывал с ролью Любима Торцова в спектакле Московского театра-студии киноактера «Бедность — не порок» по Островскому, поставленном в 1951-м Алексеем Диким. Наконец дорвавшийся до неоднозначных ролей, Крючков почувствовал, что после свободолюбивого Торцова, который стал своего рода «разведкой в глубь человека», у него открывается второе дыхание: «Все сколь-нибудь сложные работы той поры (вторая половина 1950-х и первая 1960-х) берут начало от Любима Торцова. Я лично считаю, что и комиссар из «Сорок первого», и начальник автобазы Корольков из «Дела Румянцева», и даже Семен Тетерин из «Суда» — все они в какой-то мере от Торцова пошли».
В «оттепельном» кинематографе Николай Крючков пригодился режиссеру Владимиру Скуйбину — сначала в драме «Жестокость» 1959 года, где сыграл начальника уголовного розыска, этакого сибирского Глеба Жеглова, для которого люди — мусор. Четыре года спустя — в психологической драме «Суд» — о том, как легко запутать порядочного, честного и простодушного человека демагогическими рассуждениями о том, что у каждого — своя правда.
Переходя в 1970-80-е к возрастным ролям, Николай Крючков не только сыграл множество ветеранов войны (сам он по этому поводу иронизировал: «Из старых солдат, сыгранных мною за последние пятнадцать лет, можно составить если не взвод, то пару отделений — это уж точно»), но и стал незаменим, когда требовалось напомнить о существовании незыблемых нравственных ориентиров, о которых суетливые современные герои то и дело забывают. Роль таксиста Бати в фильме Владимира Рогового «Горожане» 1975 года была написана сценаристом Владимиром Куниным специально для Крючкова, с которого после этого фильма таксисты перестали брать деньги как со «своего».
В «Горожанах» крючковский герой выступает фактически как строгий, но справедливый отец по отношению ко всем подворачивающимся ему пассажирам, и в такой же «отцовской» функции его удачно использовал Георгий Данелия в «Осеннем марафоне». «Ключ! Ключ от моей квартиры!» — сурово рычит дядя Коля завравшемуся и запутавшемуся Бузыкину, в унизительном положении которого человек старой крючковской закалки никак не мог бы оказаться по самой своей кристальной внутренней сути.
