Изображая Гогу: Алексей Баталов изменил кинообраз рабочего
Его прижизненной славы хватило бы на дюжину артистов калибром поменьше, а почетные звания — народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии России — выдавали и благоволение властей. Впрочем, родившийся 20 ноября 1928 года Алексей Баталов всегда оставался выше почестей и наград. Для миллионов людей он был прежде всего шофером Сашей Румянцевым, фронтовиком Борисом и, конечно, Георгием Ивановичем («можно просто Гоша») из едва ли не главного советского фильма 1970-х. В день 90-летия великого актера кинокритик Лидия Маслова вспомнила этапы его творческого пути специально для «Известий».
Образ вождя
Свою самую знаменитую роль — слесаря-аристократа Гоши в мелодраме «Москва слезам не верит» — Алексей Баталов сыграл в 50 лет, когда режиссер Владимир Меньшов, как и многие его коллеги, считал его актером 1950–60-х, которого зрители успели подзабыть. Стараясь омолодить Баталова с помощью накладки для волос, Меньшов никак не предполагал, что это кастинговое решение окажется настолько удачным и настоящий пик баталовской славы еще впереди.
Выбор актерской профессии был для Баталова предопределен с рождения. Как он сам говорил, он родился на заднем дворе Московского Художественного театра, где в 20-е годы играли девять его прямых родственников и где после окончания школы-студии три года прослужил и сам Баталов, пока не перешел на студию «Ленфильм» — с кинематографом дела у него складывались лучше, чем с театром, где ему давали мало главных ролей. В кино 16-летний Алексей Баталов дебютировал еще в 1944-м — очень хотел сыграть в эпизоде одного из одноклассников Зои Космодемьянской в фильме Лео Арнштама «Зоя», заранее предвкушая, как поразит своим талантом режиссера и друзей. В этом долгожданном для него эпизоде юный Баталов, бойкий мальчик с кудрявым черным чубом и пухлыми губками бантиком, играет, пожалуй, слишком старательно.
Напряженность этой сцены впоследствии актер объяснил в своих мемуарах «Судьба и ремесло», где с большой самоиронией описал жуткий зажим, вдруг накрывший самоуверенного дебютанта перед камерой: «Слова, которые только что в коридоре с такой легкостью слетали с моих уст, стали неуклюжими и тяжелыми, как сырые картошки. Они едва помещались во рту. Голос провалился, я почувствовал, какое идиотское у меня выражение лица».
Тем не менее именно это открытое и честное лицо рабочего-стахановца, словно сошедшего с плаката, в 1950-е стало одним из символов хрущевской оттепели — Баталов одним своим обликом олицетворял всё самое чистое и светлое, «оттепельное» возвращение к ленинским идеалам, хотя сыграть молодого Ленина с безрассудной максималистской смелостью отказался. После этого спасать карьеру Баталова пришлось старшим товарищам по «Ленфильму», в частности Иосифу Хейфицу, снимавшему молодого артиста чуть ли не в каждом фильме и убедившему начальство, что на Володю Ульянова этот легкомысленный мальчишка совсем не похож и только исказит образ вождя.
Тем не менее в экранизации любимого Лениным горьковского романа «Мать» в 1955 году Алексей Баталов сыграл свою первую большую драматическую роль — его Павел Власов в начале картины очень эффектно и кинематографично затягивается папиросой, пуская густые клубы дыма, — прямо гангстер какой-то, а не лидер рабочего движения. Однако сцена, в которой подвыпивший Павел должен был сказать матери «прости» и заплакать, давалась Баталову значительно сложнее — как он признавался позже, это была самая страшная для него сцена. И режиссер Марк Донской, видя беспомощность артиста, уже отпускал скептические замечания насчет хваленой мхатовской школы. Спасла ситуацию исполнительница заглавной роли Вера Марецкая, которая расплакалась так убедительно, что и ее неопытный партнер не выдержал.
Рабочий парень
Снятый почти одновременно с «Матерью» фильм Иосифа Хейфица «Большая семья» принес Алексею Баталову первую актерскую награду, хоть и поделенную со всем актерским составом — так решило жюри Каннского кинофестиваля 1955 года. В этом фильме Баталов играет судового клепальщика-стахановца, которого бросает ошибшаяся в выборе невеста, однако в финале он великодушно прощает ее и решительно берет ее под крыло вместе с чужим ребенком, утирая ей слезы краем ее же шали. Таким образом, Баталов продолжает по кирпичику закладывать фундамент своего амплуа самого надежного советского мужчины, которое позже даст такой сокрушительный залп в образе неотразимого Гоши, получавшего мешки писем от одиноких женщин всего Советского Союза, нашедших свой идеал. Сразу же вслед за «Большой семьей» Хейфиц снял Баталова в «Деле Румянцева» — про молодого и горячего шофера с ослепительной улыбкой, на которого пытаются повесить несправедливые обвинения в растрате, хотя достаточно один раз заглянуть в эти небесно-голубые глаза, чтобы понять, что расхититель социалистической собственности из Сашки Румянцева — никакой.
Еще одна каннская «Пальмовая ветвь» осенила фильмографию Алексея Баталова в 1958-м, когда драма Михаила Калатозова «Летят журавли» получила главный приз фестиваля. Сыгранный Баталовым романтический герой — человек практически безупречного морального облика и опять же стопроцентной надежности, которому невеста говорит: «Когда ты со мной, я ничего не боюсь, даже войны». Познакомившись с Алексеем Баталовым в Каннах, его очень полюбил Федерико Феллини, по словам очевидцев, ходивший хвостом за обаятельным русским и не упускавшим случая лишний раз просто прикоснуться к нему — такое завораживающее впечатление произвела на великого итальянца баталовская энергетика. Сам актер, впрочем, не строил насчет знакомства с Феллини далеко идущих карьерных планов: «Зачем я Феллини? Такой типичный русский, из меня сложно сделать что-то другое». Но еще неизвестно, если бы не советская бюрократическая система, в которой доступ к отечественным актерам для заграничных предложений был затруднен, не исключено, что Алексей Баталов вполне смог бы потягаться с Марчелло Мастроянни.
Скромный Алексей Баталов напрасно недооценивал свою способность трансформироваться во «что-то другое», не совсем предсказуемое и преодолевающее рамки национальной и социальной «рабочей» фактуры. Например, у Самсона Самсонова в «Чисто английском убийстве» его персонаж, благообразный седовласый доктор Ботвинк в квадратных очках, мягкий и уютный, как твидовый кардиган, сам затрудняется определить свою национальность, однако стилистически так же убедительно и органично создает атмосферу старой доброй Англии, как камин или дубовый книжный шкаф. А в «Звезде пленительного счастья» Владимира Мотыля Баталов единственный из актеров, кто не похож на реальный прототип — декабриста князя Трубецкого: режиссер сознательно отступил от внешнего правдоподобия в пользу внутреннего баталовского благородства и аристократизма.