Необыкновенный фашизм: как Лени Рифеншталь создавала образ настоящего зла
Вдохновенный художник или расчетливая карьеристка? Новатор киноязыка или расточительный пропагандист? И, наконец, добровольная соратница Гитлера или невольная жертва режима? Она создала абсолютную классику документалистики, но едва ли миру и ей это принесло счастье. 22 августа исполняется 120 лет со дня рождения Лени Рифеншталь — самой известной женщины-режиссера XX века. История ее более чем вековой жизни — сама по себе сильнейшая драма, ничуть не потерявшая актуальности.
Танец и кино
В кино Рифеншталь начинала как актриса, а прежде занималась танцами. Впрочем, хореографические данные девушки были, видимо, весьма средними. Сегодня мы можем оценить их по небольшому эпизоду из немого фильма «Священная гора» Арнольда Фанка — актерского дебюта Рифеншталь. На берегу моря танцовщица Диотима пускается в пляску, причем, по замыслу режиссера, ее движения должны быть синхронизированы с ритмом волн. У Лени нет ни особой гибкости, «гуттаперчевости», ни серьезной выучки, хотя некоторое время она занималась классическим балетом и брала уроки у русского педагога — Евгении Эдуардовой. Но что читается в этих кадрах сразу, так это железная воля и целеустремленность исполнительницы.
Она действительно всегда сама выстраивала свою судьбу, как танк двигаясь к цели. Чтобы познакомиться с Арнольдом Фанком, к середине 1920-х достигшем европейской известности благодаря своим «горным» фильмам — романтическим картинам, в центре сюжета которых было покорение скал, Лени отправилась в Альпы. Но режиссера не застала. Однако эта неудача ее не остановила, и уже в Берлине она-таки нашла Фанка, очаровала его и убедила написать сценарий специально под нее.
Так получилась «Священная гора», а следом пошли и другие ленты в столь востребованном в Веймарской республике жанре. Страна страдала от жесточайшего финансового кризиса, немцев угнетали позорные условия Версальского мира, положившего конец Первой мировой, и горные драмы стали чем-то вроде психотерапии: с одной стороны, позволяли отвлечься от жизненных тягот и погрузиться в мир чистого идеализма, ласкали взор природными красотами, а с другой — внушали веру, что любые тяготы можно преодолеть и любые вершины — покорить.
За пять лет Рифеншталь снялась в шести картинах (большинство поставил Фанк) и стала звездой. Но довольно скоро амбициозная красавица поняла, что по-настоящему раскрыть ее актерский талант может только один режиссер: она сама. Вроде бы так и получилось: «Голубой свет», где Лени сыграла загадочную, не от мира сегодня девушку Юнту, которую притягивает необычное свечение скал, действительно стал самым крупным успехом Рифеншталь-актрисы. Но на этом ее экранная карьера фактически завершилась. На свою последнюю актерскую работу — «SOS! Айсберг!» — Рифеншталь согласилась, по ее собственному утверждению, только из-за астрономического гонорара и возможности увидеть Гренландию, где предстояло сниматься.
Буквально накануне отъезда на север Рифеншталь познакомилась с Гитлером, причем, как и в случае с Фанком, инициатором встречи стала она сама. В феврале 1932 года, еще до того, как НДСАП пришла к власти, Лени услышала речь фюрера, была потрясена и сочла необходимым лично выразить это в письме. Лидер фашистов же оказался поклонником «Голубого света» и «Священной горы», поэтому с готовностью пошел на контакт.
Став рейсхканцлером, он предложил Лени снять фильм о съезде партии. И она воспользовалась шансом стать главной звездой рейха. Вся дальнейшая история работы Рифеншталь в нацистской Германии — иллюстрация того, как художник закрывает глаза на преступления ради творчества.
«Триумф» и триумфы
В своих мемуарах Рифеншталь многословно описывает, как она была не рада заказу, как сопротивлялась и убеждала Гитлера, что хочет быть только актрисой. При этом несколькими страницами ранее Лени задавалась вопросом: зачем ей сниматься в «SOS! Айсберг!», если после успеха «Голубого света» она может ставить кино сама? Подобных неувязок в воспоминаниях фрау множество, и все они, конечно, свидетельство, что перед нами — не правдивый рассказ о событиях (пусть и сколь угодно субъективный), а попытка обелить себя и отвести все возможные обвинения.
Например, снова и снова она уверяет читателя, что была противницей антисемитизма и якобы даже говорила об этом Гитлеру. А в государственном архиве Германии хранится доверенность, выданная Рифеншталь в 1933 году: «Настоящим уполномочиваю гауляйтера Юлиуса Штрайхера из Нюрнберга, издателя «Штурмовика», представлять мои интересы по вопросам претензий ко мне еврея Белы Балажа». Балаж был сорежиссером «Голубого света», но когда после успеха картины он обратился к Лени за гонораром, она сочла более рациональным натравить на него главу ведущего юдофобского издания.
Скорее всего, Рифеншталь действительно не была идейной антисемиткой, но и никаких моральных барьеров у нее не существовало. Вот и в случае с фильмами про съезды нацистов сложно поверить, что ее заставили их делать. Главный аргумент здесь — творческий уровень. Столь изобретательное, оригинальное, виртуозное кино невозможно создать из-под палки. Будь оправдания Рифеншталь правдой, она бы подошла к делу формально. Но и «Триумф воли», и куда менее известная «Победа веры», предшествовавшая «Триумфу», демонстрируют страсть автора, влюбленность в тему и стремление выжать из материала максимум.
В принципе, в «Победе веры» уже видны многие мотивы, которые затем будут развиты в «Триумфе воли», и в обоих случаях Лени снимает нацистские съезды (1933 и 1934 годов), упиваясь их пафосом, многолюдностью, масштабом и церемониальностью. Но именно сравнение двух картин позволяет понять, как Рифеншталь на ходу изобретала приемы пропагандистской документалистики. Например, и там, и там есть речи Гитлера. Однако в «Победе веры» фюрер снят более буднично, обычно. Статичная камера, ровное освещение. Совсем иное дело — «Триумф воли». Здесь оператор постоянно движется вокруг диктатора, создавая почти гипнотический визуальный контрапункт его монологу (Лени не без гордости описывает находку в мемуарах). И свет — контрастный: ярко освещенная фигура Гитлера на темном фоне становится почти религиозным образом.
В том же ключе прочитывается и начало. Фюрер спускается к народу в буквальном смысле с небес. В облаках парит самолет, постепенно он снижается, вот тень его падает на городские улицы, а волнение ожидающей толпы нарастает. Наконец, воздушное судно садится — и из него под исступленные крики восторга выходит Гитлер. Можно ли было придумать такое, испытывая отторжение от темы? Показательно и то, как снят этот полет. Рифеншталь фиксирует происходящее не только снизу — она использует кадры с высоты. Ее роль здесь — не просто хроникер-репортер. Лени — практически соавтор самого действа. Известно, что съезд 1934 года, ставший основой для «Триумфа воли», планировался изначально с прицелом на съемку, в ключевых точках даже прокладывались рельсы, чтобы оператор мог фиксировать происходящее в движении. Кстати, операторам (в общей сложности события снимали 35 человек) пришлось обучиться езде с тяжелыми киноаппаратами на роликовых коньках для передвижения там, где невозможно установить рельсы.
«Триумф воли» стал триумфом Рифеншталь, и если что его и омрачало, так это претензии верхушки вермахта: все сцены с военными Лени на монтаже убрала. Чтобы удовлетворить ожидания генералов, поддержанные Гитлером, она пообещала сделать короткометражку про учения. И опять Рифеншталь утверждает, что взялась за работу нехотя, результат же свидетельствует об ином. «День свободы! — Наш вермахт!» — такое название получила 28-минутная лента — выглядит еще более творческим и цельным произведением, чем «Триумф воли». В картине про съезд при всей ее динамике и виртуозности не обошлось без длиннот (в 1939 году режиссер Луис Бунюэль, работавший в нью-йоркском Музее современного искусства, сделал «выжимку», сокращенную версию, чтобы показать американцам силу и опасность фашистской пропаганды, и некоторые киноведы считают, что она лучше авторской версии). Тогда как «День свободы!» сохраняет на всем протяжении исключительную насыщенность — как событийную, так и образную.
Сначала в кадре — раннее утро в военном лагере: ряды знамен на фоне предрассветного неба создают по-настоящему авангардную композицию. Далее — построения солдат, их утренние процедуры, подготовка к учениям. И вот, наконец, колонны выдвигаются. Лени поразительно показывает проезд мотоциклистов по мосту через реку: они едут слева снизу в правый верхний угол кадра, таким образом, получается символическое движение не только вперед, но и вверх.
Но самые интересные ассоциации вызывает момент после демонстрации нацистской верхушки, наблюдающей за учениями. Рифеншталь показывает дула пушек, поднимающиеся одно за другим после появления фюрера, и как тут не усмотреть чисто фрейдистские мотивы! Лени утверждает, что после первой встречи с Гитлером уже не была зачарована им и, более того, отвергла его попытку физического сближения. Как мужчина он ее не привлекал. Однако как минимум увлеченность маскулинным милитаристским духом вермахта в этих кадрах очевидна.
На вторую половину картины режиссер приберегает самые активные сцены: стрельбы и пролеты истребителей, снятые вдобавок подвижными камерами. Да и монтаж здесь более рваный. Таким образом, от начала до конца динамика постоянно нарастает.
Рифеншталь не любила вспоминать эту картину — все-таки как ни крути она воспела в ней армию, которая затем принесла столько страданий всему миру. Хотя неправда, что она отказывалась говорить о «Дне свободы» в интервью — в одной из последних своих бесед, состоявшихся в России в начале 2000-х, Рифеншталь со спокойной уверенностью заявляет журналисту: «Вы можете задавать мне любые вопросы».
Спорт и война
Пожалуй, любимый ее проект времен Третьего рейха — «Олимпия» про летнюю Олимпиаду 1936 года. Заказчиком, подчеркивает Рифеншталь, выступил Международный олимпийский комитет, а вовсе не нацистские власти, и задачей ее была не пропаганда фашизма, а создание художественного образа спортивного праздника.
В итоге в «Олимпии» много съемок, задавших недосягаемый уровень для спортивного вещания на годы вперед. Не каждый эпизод обладает высокой художественностью, есть и чисто хроникальные куски, но ярких находок хватает: например, когда Лени показывает в замедленной съемке силуэты прыгунов в воду.
Без кадров с Гитлером, конечно, не обошлось, особенно в сцене открытия Олимпиады, напоминающей по пафосу и концентрации свастик «Триумф воли». Однако Лени позволила себе и шалость: в одном эпизоде Гитлер смотрит состязание легкоатлетов и очень забавно нервничает, похлопывая себя по ноге.
Главная претензия обвинителей Рифеншталь к «Олимпии»: этот фильм становится художественным аргументом в пользу нацистской теории о превосходстве арийской расы. Но, во-первых, немцы действительно взяли на этих состязаниях больше всего медалей, а во-вторых, режиссер ничуть не замалчивает успехи представителей других национальностей, даже чернокожего бегуна Джесси Оуэнса, победой которого, как считается, Гитлер был крайне недоволен.
В конечном счете «Олимпия» — это даже не про Олимпиаду как таковую, а про красоту и безграничные возможности человеческого тела и духа. И когда уже пожилая Лени, лишенная после Нюрнбергского процесса возможности снимать кино, занялась фотографией и отправилась в удаленные районы Африки, где фиксировала на пленку племена нубийцев, практически не затронутые цивилизацией, она продолжала воспевать те же качества, любуясь безупречно сложенными фигурами аборигенов, их первозданной мощью и витальностью.
Когда началась война, Лени, как и многие немцы, с восторгом восприняла вторжение в Польшу, отправив поздравительную телеграмму фюреру, и даже поехала со своей съемочной группой на захваченные территории. Там она случайно стала свидетелем расстрела евреев — и потеряла сознание. После чего сочла правильным держаться подальше от театра военных действий и приступила к работе над фильмом «Долина». И здесь произошел еще один эпизод, который ей ставят в вину. Она использовала в качестве массовки пленных цыган, не заплатив им. Некоторые из них потом погибли в Освенциме, и есть утверждения, что Лени знала об этом, но ничего не предприняла, чтобы их спасти. Сама она заявляла, что относилась к цыганам с добротой и с некоторыми даже поддерживала отношения после войны.
Но завершить работу до 1945-го Рифеншталь не смогла — была арестована сначала американцами, потом французами, которые забрали и отснятый материал «Долины». Полноценно вернуться к работе она смогла только в 1948-м, а премьера картины состоялась в 1954-м и успеха не имела.
На этом кинокарьера Лени Рифеншталь завершилась (если не считать маленького «постскриптума»), и всю вторую половину жизни — а она прожила суммарно 101 год — Лени занималась фотографией, путешествиями… и оправданиями за 13 лет работы в Третьем рейхе.
Африка и океан
Возможно, потому она и стремилась в те уголки планеты, куда еще цивилизация не добралась, — там по крайней мере не приходилось отвечать на неприятные вопросы. Ну а последние десятилетия жизни фрау и вовсе увлеклась дайвингом: снимать безмолвных морских обитателей ей оказалось интереснее, чем людей. А еще это было демонстрацией тех же качеств, которые Рифеншталь всегда воспевала в кино, — силы духа и тела (в данном случае — ее самой), способности достигать невозможного.
Именно под водой Рифеншталь сняла свой последний фильм, который вышел в год ее столетия — «Коралловый рай». И тех зрителей, которые ожидают от него монтажных и операторских ухищрений «Триумфа воли», он неприятно поразит: это видовая короткометражка, напоминающая заставки телевизоров в магазине. Кадры с морскими обитателями бесхитростно чередуются под легкую фоновую музыку — и ничего больше. Рифеншталь-человек победила природу, Рифеншталь-режиссер капитулировала перед ней и отказалась от всякого художественного вмешательства в первозданную красоту.
P.S. Главным творением Лени Рифеншталь стала сама ее судьба. Драматичная история ее жизни, вероятно, и в будущем будет вызывать ожесточенные споры. Можно ли сотрудничать с преступниками ради искусства? Несет ли художник ответственность за то, кому он служит своим творчеством? Эти вопросы актуальны и в XXI веке.