«Скрябин первым из композиторов вышел в невесомость»
На крупнейших концертных площадках Москвы начался I Международный фестиваль А.Н. Скрябина, приуроченный к 150-летию со дня рождения композитора. Худруком фестиваля выступил известный пианист, победитель Конкурса им. Чайковского Борис Березовский. В интервью «Известиям» он рассказал, что прекрасных исполнителей-скрябинистов в России сейчас много, как никогда, сам Скрябин считал свою музыку божественной, а его «антихристианским» сочинениям предстоит сразиться с православной мистерией священника.
«Скрябин этого не стеснялся»
— Произведения Скрябина в концертах вашего фестиваля сочетаются с вещами других композиторов. Вы сами формировали эти программы или каждый исполнитель предлагал, что бы он хотел сыграть?
— Это выбор каждого исполнителя. Я просто приглашал пианистов и просил их воссоздать своей игрой музыкальный мир, который, на их взгляд, ближе всего к Скрябину по той или иной причине. Это могли быть сочинения учителя Скрябина Танеева или скрябинского последователя Задерацкого. Сам я буду играть Бетховена, потому что считаю, что он, как и Скрябин, был в некотором смысле богоборцем. В общем, мы хотели создать максимально разнообразную палитру и сделать программы фестиваля насыщенными и интересными.
— Как изменилось восприятие музыки Скрябина, скажем, за последние полвека?
— Удивительно, но в принципе оно не изменилось вовсе. Как публика любила в основном раннего Скрябина и отчасти средний период, так всё и осталось. Позднее творчество Скрябина, как я считаю — кульминация его творчества, по-прежнему остается недооцененным. С другой стороны, мне кажется, что у нас сейчас такое количество замечательных скрябинистов, что мы можем пробить последний рубеж обороны публики перед Скрябиным.
Многие считают, что в конце жизни он сошел с ума, а его гармонические поиски 1910-х годов не имеют никакого смысла. Еще полвека назад многие профессора консерватории говорили, что это бред умалишенного, играть такое невозможно. Но подобная реакция в отношении великой музыкой часто бывает. Бетховена и даже Моцарта обвиняли, что они сочиняют слишком сложно, а потом это все проходило. Вот только со Скрябиным пока не проходит.
— Вы сами играете гораздо больше именно позднего Скрябина.
— Естественно, потому что я это безумно люблю, и мне кажется, что у меня очень неплохо получается. Есть артисты нового поколения, которые прекрасно играют раннего Скрябина, пусть они это и делают.
— Почему Скрябин богоборец?
— Наверное, лучше сказать осторожнее: он не христианин. И у него очень сильно самолюбование. Есть даже исторический анекдот. Танеев увидел ремарку в партитуре Скрябина «божественно» и заметил, что совершенно не в христианских традициях писать такое про свою музыку. Скрябин этого не стеснялся. У него было сильно греческое начало — дионисийство, и это все меня очень привлекает в его творчестве.
— А не пугает? Например, у Скрябина есть соната № 9 «Черная месса», «Сатаническая поэма»... Все-таки артисты и, в частности, музыканты — люди суеверные, к мистицизму относятся с осторожностью.
— Мистицизм Скрябина скорее в его голове, а не в музыке. Понятно же, что его «Мистерия», где все люди мира должны были танцевать, чистая фантазия. Он ее и не смог воплотить в жизнь. В остальном мне кажется, нужно понимать его творчество шире. Как стремились в начале XX века к духовному познанию мира, раскрытию загадок космоса, так мы и по сей день стремимся. Поэтому в чем-то Скрябин абсолютно актуален.
Но, конечно, он антихристианский композитор. Не любил религию, искал свои какие-то пути познания. Хотя в христианстве тоже есть мистика.
— Поэтому вы сопоставляете его музыку с произведением священника Андрея Щенникова «Слово О», которое прозвучит в Московском планетарии?
— Это как раз противопоставление христианской и скрябинской мистериальности. Очень интересный эксперимент. «Слово О» — произведение православное. А наряду с ним прозвучат стихи символистов, которые прочитает Александр Гордон, и сочинения среднего периода Скрябина. Может быть, немного из позднего периода я тоже возьму: там есть пьесы, которые так и называются: «Загадки», «Тайны» и тому подобное. Честно говоря, я думаю, что Скрябин выиграет в этом противостоянии.
— Нехристианин Скрябин выиграет у православного священника?
— Практически уверен. Но нужно послушать, чтобы убедиться.
— Вы будете играть прямо под купольной проекцией планетария?
— Да-да. И это естественное сочетание. Скрябина очень часто связывают с космосом. Он первый из композиторов вышел в своем творчестве в невесомость, лишил музыку обычного ритма, который все приземляет, смог передать особое подвешенное состояние времени. В этом смысле он невероятный новатор и, конечно, гений.
«Конкуренция — вообще не музыкальный термин»
— В фестивале участвует множество пианистов, прежде всего российских. В каком состоянии сейчас отечественная пианистическая школа?
- Я невероятно доволен состоянием нашей школы. У нас много талантливейшей, интереснейшей молодежи, количество изумительных музыкантов меня бесконечно радует. Другое дело, что они не очень известны. Я считаю, у нас абсолютно великая традиция и великое будущее.
— По сравнению с советским периодом мы ничего не потеряли в этом плане?
— Думаю, что нет. Я не буду называть имена, но, на мой взгляд, есть по крайней мере пять-шесть абсолютно уникальных российских пианистов — со своим миром, своим видением. Это просто роскошь!
— Существует ли какая-то конкуренция между пианистами?
— Я не думаю, что между художниками возможна конкуренция. Просто каждый находит своих поклонников, особенно поклонниц. (Смеется.) Конкуренция — вообще не музыкальный термин, хотя у нас есть конкурсы, а само слово «конкурс» родственно слову «конкуренция».
— Мне всегда казалось, что пианист — одна из самых уязвимых профессий. Каждый год из одной только Московской консерватории выпускается два десятка пианистов. Сколько из них становятся известными и востребованными? Единицы. Остальным же бывает сложно не то что стать звездами, а попросту достойно содержать себя. Те же скрипачи, например, могут играть в оркестрах, ансамблях. А пианисту нужна сольная карьера.
— Да, проблема есть, и во многом это наша вина, самих пианистов. Многие из них — искусственно выращенные элементы. Чаще всего родители заставляют ребенка идти по этому пути. И тогда получается то, о чем вы говорите. А таланты, которые растут сами по себе, просто потому, что не могут не расти, всегда находят свою публику и обретают популярность. Я в этом убежден.
— Был ли у вас самого некий кризис взросления, осознания себя в профессии?
— У меня был период жестокой адаптации, когда я вышел из этого цветника, созданного семьей, образованием, и понял, что мир вокруг совершенно другой и не соответствует моим представлениям. Пять лет у меня ушло на то, чтобы адаптироваться к реальности. Это очень болезненный процесс.
К сожалению, проблема искусственного взращивания талантов существует, и отчасти это коснулось и меня, но я считаю, что удачно преодолел сложности. А для кого-то это становится концом.
— Это было до или после Конкурса Чайковского, на котором вы победили?
— Уже после. Учась в консерватории, я все время был окружен людьми, которые так или иначе погружены в музыку, и всё крутится вокруг этого. Это, конечно, очень оторвано от реальности.
— Но при этом именно Конкурс Чайковского дал вам такую известность. Разве вам не стало легче после победы строить карьеру?
— Тут дело в людях. Ты начинаешь встречаться с людьми, которым на музыку наплевать. И найти с ними, да и с миром в целом общий язык было довольно тяжело.
«Ты не можешь держать публику на каких-то цирковых штучках»
— Вернемся к фестивалю. Из зарубежных артистов у вас будут играть французы Люка Дебарг и Марк-Андрэ Амлен. Планировали ли пригласить кого-то еще?
— Думали позвать китайскую пианистку Юджу Ванг. Она очень любима публикой, но все-таки не скрябинистка.
— Что вы думаете о китайской фортепианной школе? Есть ощущение, что пианисты из Поднебесной сейчас побеждают на всех конкурсах. С чем связан такой их почти военный натиск?
— Их фортепианная школа сейчас проходит тот же период, который мы прошли уже давно. Работа по 10–11 часов в день, акцент на технической виртуозности. Но мне кажется, такие пианисты очень быстро сходят на нет. Ты не можешь держать публику на каких-то цирковых штучках.
В 1960-е годы советские пианисты получали все призы, как сейчас китайские. Но прошу обратить внимание: Рихтер ни в каких конкурсах не участвовал, Юдина, Софроницкий — тоже. Но они остались в памяти людей, а многие пианисты, которые побеждали на этих конкурсах, забыты.
В общем, желание быть первым — очень детский подход к музыке и к жизни.
— Получается, на вашем фестивале Скрябина будут играть русские и французы. Национальный аспект здесь играет какую-то роль?
— Думаю, перед Скрябиным равны пианисты любой национальности. От космоса мы все на одном расстоянии.
В юности кумирами Скрябина были Шопен и Вагнер, потом он отрицал полностью и того, и другого, преодолел шопеновский трагизм и вышел в совершенную радость, экстаз. Однако говорить о прямом влиянии русских композиторов на него тоже нельзя. В чем-то он абсолютно не русский композитор.
— А правда, что свою «Поэму экстаза» Скрябин сначала хотел назвать «Поэмой оргазма»?
— Я где-то читал об этом. Думаю, что правда. Но спорить на деньги не буду. (Смеется.)