Укротительница: как Лиля Брик покорила Владимира Маяковского
Трудно дать простое и внятное определение такой важной для советской поэзии фигуре, как Лиля Брик: обозначить ее как «писательницу» или «мемуаристку» — значит слишком сузить спектр ее влияния. Слишком примитивно было бы назвать ее женой Маяковского, тем более что официально женаты они никогда не были. Тем не менее именно Лиле Брик мы обязаны лучшими произведениями Маяковского — поэмой «Про это» и эталоном любовной лирики XX века «Лиличка! Вместо письма». Сегодня, 11 ноября, исполняется 130 лет со дня рождения одной из самых необычных героинь отечественной культуры ХХ столетия. «Известия» рассказывают о том, чем Лиля Брик запомнилась современникам и потомкам.
Любовное настроение
Многочисленные биографы, говоря о «всесторонней одаренности» этой удивительной женщины, все-таки сходятся в том, что главным талантом ее было «любить и быть любимой». Несомненных доказательств какого-то конкретного дарования — литературного, режиссерского, актерского — Лиля Юрьевна не оставила, хотя пробовала себя во всех этих сферах в перерывах между занятиями основной «профессией», заключавшейся в том, чтобы «воспламенять воображение поэтов». Такую участь «профессиональной музы» в каком-то смысле предсказал отец Лили, присяжный поверенный Юрий Коган, когда назвал родившуюся в 1891 году старшую дочь в честь возлюбленной Иоганна Вольфганга Гете Лили Шенеман. В стихотворении Гете «Зверинец Лили» звучат амбивалентные нотки: «О чем тут спрашивать! Звать Лили эту фею. // Не приведи господь вам повстречаться с нею», и похожими метаниями от обожания к ненависти и обратно отмечены вдохновленные Лилей произведения Владимира Маяковского.
Его знакомство с супружеской четой Брик произошло в 1915 году и началось с того, что талант футуриста Маяковского потряс Лилиного мужа Осипа Брика, издавшего за свой счет поэму «Облако в штанах». Постепенно близкое общение Маяковского с Бриками переросло в удивительный семейный «тройственный союз». Однако мещанское подозрение о сексуальном ménage à trois Лиля Юрьевна, известная своей раскрепощенностью в личной жизни, неизменно опровергала, подчеркивая, что все члены этой необычной семьи жили хоть и в одной квартире, но в разных комнатах и старались брать пример с героев любимого ими романа Чернышевского «Что делать?».
Поэзия вносила дополнительную остроту в сожительство Маяковского с Бриками. Не ограничиваясь банальными посвящениями любимой женщине, Маяковский называл Лилю своим соавтором, и это была не просто фигура восторженной речи влюбленного. Конкретный пример «совместного творчества» поэта и его музы связан со стихотворением «Лиличка! Вместо письма», точнее, с такими невинными, в сущности, строчками: «Вспомни — // За этим окном // впервые // руки твои, исступленный, гладил». Несмотря на то что первоначально в тексте упоминались не руки, а ноги, больше соответствовавшие реальному эпизоду из жизни, Лиля Юрьевна настояла на замене, а впоследствии снабдила стихотворение такой пометкой на полях: «Очень похоже на М-го: вместо «руки» сначала было «ноги». Но он, хотя и прочел мне «ноги», но написать, видно, рука не повернулась. Он был очень целомудрен в проявлении своих чувств».
Эпистолярный роман
Своего рода поэмой выглядит переписка Маяковского и Лили Брик, при чтении которой сводит скулы от бесконечных «щененков» и «лиленков» (как называют друг друга поэт и муза). В итоге остается тягостное ощущение, что выворачивающимся наизнанку простодушным мужчиной, находящимся в постоянном любовном исступлении, манипулирует довольно хитрая женщина, играющая на его чувствах. Но это субъективное впечатление стороннего наблюдателя, а Лиля Юрьевна видела ситуацию изнутри и знала, что жестокость пойдет только на пользу поэту, написавшему «Про это» за два месяца принудительной разлуки с любимой:
«Не раз в эти два месяца я мучила себя упреками за то, что Володя страдает в одиночестве, а я живу обыкновенной жизнью, вижусь с людьми, хожу куда-то. Но поэма не была бы написана, если б я не хотела видеть в Маяковском свой идеал и идеал человечества. Звучит громко, но тогда это было именно так».
Действительно ли Лиля Брик хорошо разбиралась в поэзии или просто интуитивно чувствовала, что такая экстраординарная личность, как Маяковский, сделает ей имя на много десятков лет вперед, но факт остается фактом: знаменитая фраза Сталина о «лучшем и талантливейшем» поэте советской эпохи впервые появилась в резолюции на письмо, написанное вождю в 1935 году Лилей Юрьевной. В письме она сетовала, что самый революционный поэт, покончивший с собой в 1930-м, незаслуженно забыт, и смогла переломить ситуацию. В итоге она стала редактором посмертного полного собрания сочинений Маяковского, а позже — главной «душеприказчицей» поэта, без одобрения которой не обходилась ни одна связанная с ним публикация.
Лиля Брик и Владимир Маяковский на отдыхе в Крыму, 1926 год
Письмо Сталину заметно выделяется своей серьезной продуманностью и взвешенностью на фоне остального эпистолярного наследия Лили Брик, и нелегко удержаться от конспирологической гипотезы, что оно написано под чью-то диктовку. А лиц, заинтересованных в том, чтобы с максимальной эффективностью разыграть такую козырную карту, как Маяковский, в советском литературном пейзаже было немало. Взять хотя бы последнего мужа Лили Юрьевны, Василия Катаняна, удобно и прочно обосновавшегося в нише главного советского «маяковеда».
Лиля Юрьевна впоследствии оценивала это письмо неоднозначно и сама уже была не рада, что Маяковского стали насаждать, «как картошку», по образному выражению Бориса Пастернака: «...Иногда я жалела, что послала его. По обычаям того времени Маяковского начали подавать тенденциозно, однобоко, кастрировали его. Похвала Сталина вызвала кучу фальшивых книг о нем».
Свара за поэта
В конце 1950-х, когда Сталин уже не мог заступиться ни за Маяковского, ни за его пассию, советский литературный истеблишмент предпринял целую кампанию против Лили Юрьевны, чересчур интимно приватизировавшей главного пролетарского «агитатора, горлана, главаря». Однако ее имя так прочно сплавилось с именем Маяковского, что разделить их уже не было никакой возможности. И правда, при попытках вообразить, что представляет из себя Лиля Брик в отрыве от Маяковского, сталкиваешься с недостатком информации и сохранившихся артефактов.
Лиля Брик, конец 1920-х годов
Мало что уцелело от кинокартины «Закованная фильмой», где Лиля Юрьевна проявила себя как актриса. Маяковский там играет художника, который ищет большую, но чистую любовь, а находит ее в лице балерины — Лили Брик, и в жизни увлекавшейся танцами и занимавшейся балетом. Отголоски этого ее увлечения можно расслышать в фильме «Стеклянный глаз» 1929 года, где Лиля Брик указана в качестве режиссера и автора сценария совместно с Виталием Жемчужным. Процентов на 80 фильм состоит из хроникальных кадров, перемежающихся титрами, самый неожиданный из которых — «Чарльстон», иронически вклеенный посреди танцев африканских аборигенок. Такая шутка представляется вполне в стилистике Л.Ю. Брик с ее циничным чувством юмора, в полной мере проявившимся в ее знаменитом рецепте обольщения:
«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешить ему то, что не разрешают дома. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну, а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье».
Для довершения психологического портрета Лили Брик можно процитировать еще одну ее остроту, родившуюся в ответ на многочисленные обвинения в том, что жестокое обращение Лилички с Маяковским стало причиной его самоубийства: «Конечно, Володе хорошо было бы жениться на нашей домработнице Аннушке, подобно тому, как вся Россия хотела, чтобы Пушкин женился на Арине Родионовне. Тогда меня, думаю, оставили бы в покое». Впрочем, глядя через прошедший почти век, думается, что не отстали бы и тогда.
Финальный аккорд
Конец 1960-х ознаменовался очередной кампанией по «очищению» имени Маяковского от упоминаний о Лиле. «Бездельник О. Брик и проповедница разврата Л. Брик» — так формулировал в письме главному советскому идеологу Михаилу Суслову один видный литературовед. Впрочем, «бездельник» Осип Максимович был давно в могиле, а сама «проповедница разврата», хотя и оставалась, по свидетельству общавшихся с ней, по-прежнему удивительно привлекательной, явно не без тоски встречала старость. Тяжелым ударом стала для нее смерть в 1970 году любимой младшей сестры, не менее знаменитой и важной для литературы — но уже французской — Эльзы Триоле.
На официальные мероприятия по поводу 80-летия Владимира Маяковского ее не пригласили. Впрочем, в этом не было нужды — все, кто что-то значил в культурной жизни СССР, да и мира, сами приехали в гости к Лиле Юрьевне. В 1976-м уже ее чествовали в Париже, банкет в Maxim’s устраивал Ив Сен-Лоран, среди приглашенных был весь французский бомонд, от литераторов до виноделов. Ей исполнилось 85, и годы брали свое — вести прежний привычный образ жизни становилось всё труднее. 12 мая 1978 года, неудачно упав, Лиля Брик оказалась прикована к постели с переломом шейки бедра.
Она была обречена на неподвижность надолго — учитывая возраст, возможно, навсегда. Этого вынести Лиля уже не могла. 4 августа, дождавшись, пока муж уедет по делам, она покончила с собой в Переделкино. В предсмертной записке Лиля Юрьевна просила никого не винить в своей смерти.
Советская пресса обошла молчанием уход музы Маяковского — некролог опубликовала лишь «Литературка». За границей отклик был куда сильней. «Если эта женщина вызывала к себе такую любовь, ненависть и зависть — она не зря прожила свою жизнь», — написала одна японская газета. Точнее, пожалуй, не скажешь.
