«Сегодня функции искусства — утешение и соединение людей»
В мире стало меньше скрипачей высокого класса, нервы у художника оголены всегда, а успех — это не аплодисменты, а логический экстаз. Об этом «Известиям» рассказал худрук Национального филармонического оркестра России (НФОР) Владимир Спиваков. Беседа с выдающимся скрипачом и дирижером состоялась после концерта-открытия, с которого стартовал новый сезон в Московском международном Доме музыки.
«В Скрябина я сейчас совершенно влюблен»
— Мне сказали, что вы все лето провели за партитурой Второй симфонии Скрябина.
— Да. Я не мог играть на скрипке, у меня была операция на пальце, удаляли кисту — доктора считают, что она возникла из-за ковида. До сих пор не занимаюсь: не могу согнуть палец так, чтобы обхватить гриф. Ужасно! И вот летом я оказался практически в таком же положении, как и Александр Николаевич, когда он, будучи пианистом, переиграл правую руку и стал писать изумительные сочинения для левой руки.
— Мне всегда казалось, что Александр Скрябин вам не очень близок, вы больше тяготели к Сергею Рахманинову...
— Совершенно верно, тем более они не очень дружили, хотя были однокурсниками и оба писали фуги у Сергея Танеева во время учебы в консерватории.
Я действительно довольно мало играл Скрябина, очень постепенно приближался к его творчеству. Можно сравнить это с планетой. Вначале вы на нее смотрите в телескоп, изучаете, а потом подлетаете к ней — и она своей гравитацией вас затягивает. Мне хочется поднять Александра Николаевича, в которого я сейчас совершенно влюблен, на ту высоту, которой он достоин, — расчистить икону, так сказать. При царизме у нас было два композитора — Рахманинов и Чайковский, при советской власти тоже в общем-то только два — Прокофьев и Шостакович. Но Скрябин заслуживает не меньшего внимания.
Я внимательно читал его письма. Они открывают очень многие вещи. Мне вообще важно, чем питались композиторы в интеллектуальном плане. А Скрябин питался русской религиозной философией, очень близко дружил с Николаем Бердяевым.
— Вы человек верующий, православный. Но Скрябин, особенно в поздние годы, стал склоняться в сторону специфических религиозных течений — Блаватская и так далее.
— Да, специфических. Но он все равно был устремлен в область космоса. У каждого человека свой путь к Богу. А сколько было блужданий у Петра Ильича Чайковского!
— Где и когда вы планируете исполнить Вторую симфонию?
— В Москве в начале февраля, после 150-летия со дня рождения Скрябина. Может быть, сыграем ее вместе с его же «Поэмой экстаза». И я еще не решил, играть ли его Фортепианный концерт.
— Музыка Скрябина до сих пор считается непростой для восприятия. Не боитесь сдержанной реакции? Вообще, если придется выбирать между концертом, после которого вы сами не вполне удовлетворены, но публика в полном восторге, и обратной ситуацией, когда вам удается задуманное, но публика реагирует не так, как хотелось, что бы вы предпочли?
— Второе, конечно. Для меня успех — это не аплодисменты, а логический экстаз, когда исполнение оказывается подчинено разуму.
«Мало педагогов, которые бы служили своему делу»
— Есть ли у вас коллеги, с которыми можно было бы обсудить, действительно ли всё получилось? Чьему мнению вы доверяете?
— Мое поколение уходит безвозвратно. Людей, с которыми я общался, которых ценил, чье мнение мне было важно, практически не осталось.
— А из более молодых?
— Встречаюсь с музыкантами НФОР и советуюсь с ними.
— А коллеги-дирижеры? У вас начинал Теодор Курентзис.
— Мы с ним в хороших отношениях, но не могу сказать, что советуюсь с ним, как сделать то или другое. В свое время он работал вторым дирижером в НФОР, у него был сложный период, ему очень не везло. Однажды я его встретил в Новосибирске в аэропорту, говорю: «Ты что здесь делаешь?» — «Я вас встречаю». — «А что случилось?» — «Меня выгоняют из театра».
Я помог сделать так, чтобы его не выгнали. Он талантливый человек. Главное, что он любит работать и репетировать — в отличие от многих других. Это уже достойно уважения. Теодор из тех, кто вникает, хочет дойти до совершенства.
— Вы не испытываете чувства одиночества, когда вам не с кем на равных обсудить вашу дирижерскую деятельность?
— Испытываю иногда. Но одиночество необходимо, потому что тогда человек имеет возможность спокойно подумать.
— Ваш оркестр много играет с молодыми пианистами, вокалистами, но очень редко со скрипачами нового поколения. Почему?
— Сейчас в мире не так много скрипачей высокого класса. Раньше было больше.
— Чем вы это объясняете?
— Может быть, тем, что сейчас мало педагогов, которые бы служили своему делу. Есть педагоги, но служителей мало.
Из молодых скрипачей у меня есть любимцы, я считаю их в чем-то своими воспитанниками. Одна из них — Мария Дуэньяс, испанская девочка, которая в 11 лет выступала на нашем фестивале «Москва встречает друзей». Она сыграла одну маленькую пьесу на три минуты. Я ее пригласил к себе в кабинет и спросил, где она живет, кто ее родители. Выяснил, что папа — полицейский, мама — учительница, живут они на окраине Гранады довольно бедно. Я ей говорю: «Тебе нужно учиться». — «Да, мы думаем». И назвала мне фамилию педагога, но я посчитал, что ей надо заниматься не у него, а у профессора Бориса Кушнира в Вене. Она призналась, что у них нет денег даже на билеты в Вену. Я говорю: «У тебя будут деньги на билет, мой фонд тебе даст».
Позвонил Кушниру, сказал, что готов принять финансовое участие в ее обучении. Но поскольку Борис — советский человек, из прошлого времени, то он ответил, что деньги с меня брать не будет. И три года с ней бесплатно занимался. Она необыкновенно развилась, выросла и стала просто колоссальным мастером. В октябре в Москве она сыграет концерт с нашим оркестром.
Такой же Даниэль Лозакович. Его мама хотела, чтобы он был теннисистом, но я ее отговорил. Ему было девять лет, когда я с ним встретился. Мы с «Виртуозами Москвы» взяли его на гастроли. Он учился у человека, с которым я вместе жил в интернате, — у Иосифа Рысина, ставшего профессором в Карлсруэ. Иосиф дал мальчику настоящую фундаментальную советскую школу игры на скрипке.
Еще я люблю выступать с Сережей Догадиным, который получил первую премию на Конкурсе имени Чайковского. Он тоже воспитанник моего фонда.
— Почему вы сами не преподаете?
— У меня сейчас на это и времени-то нет. Но когда-то я в Гнесинском институте 15 лет проработал.
— А консерватория вас не приглашала?
— Приглашала, но тогда был другой ректор, не Александр Сергеевич Соколов, которого я очень уважаю, — он все-таки настоящий визионер. А в те советские времена на вопрос «Что будет с моими гастролями?» — мне ответили: «Каждый раз будете писать заявление, просить, чтобы вас отпустили». А я не привык ничего просить. Поэтому я пошел в Гнесинку, которой руководил Владимир Николаевич Минин. Он сказал: «Владимир Теодорович, можете заниматься дома, когда и где хотите, полная свобода вам».
— В продолжение темы талантливой молодежи хочу спросить у вас про пианистов-вундеркиндов. На концерте-открытии сезона Дома музыки с вашим оркестром играла 17-летняя Ева Геворгян. В последнее время она стала настоящей звездой. Вам не кажется, что такой успех для психики ребенка опасен?
— Это зависит от человека. Ева — очень серьезная девочка. Она живет в Митино в обычной квартире и не может играть в субботу и воскресенье. Я использую свое служебное положение и даю ей возможность по выходным заниматься в Доме музыки. Так вот Ева приходит в полдесятого утра и уходит в полдесятого вечера.
«С композитором у меня должна сложиться духовная связь»
— Почему для концерта-открытия вы выбрали такой репертуар — довольно легкий? Григ плюс известные оперные арии.
— Потому что первые концерты сезона как бы предваряют День города, и мне хотелось сыграть что-то более или менее популярное. Не исполнять же в такой праздник симфонию Брукнера.
— Московская филармония практически одновременно с вами открыла сезон гастролями ансамбля современной музыки Ensemble intercontemporain, который сыграл Булеза и других авангардистов.
— И прекрасно. Я с очень большим уважением отношусь к этому ансамблю, замечательный коллектив. Но у филармонии свое мнение по поводу формирования программы, а у меня — свое.
— Ваш концерт был COVID-free, то есть на него пускали только зрителей с сертификатами о вакцинации. Почему?
— Московское правительство попросило, чтобы было именно так.
— Вы не против этого?
— Не против. Зал-то все равно был полный.
— Да, я видел, что все билеты проданы. В дальнейшем вы тоже планируете работать с учетом таких правил?
— Не знаю. Это зависит не от меня. К сожалению, иногда бывают вещи, непонятные простым людям, к которым я причисляю и себя. Почему можно вводить локдаун? Почему на концерт можно пустить 50% зрителей, а в цирк — 100%? Мне это неясно. Но нужно подчиняться каким-то правилам. Noblesse oblige, как говорят французы. Положение обязывает.
— Вы проводите ежегодный Рождественский фестиваль, и, думаю, этот год не будет исключением. На этом фестивале звучали разные произведения, в том числе митрополита Илариона (Алфеева). Однако среди профессионалов и публики существуют разные мнения насчет его творчества.
— Владыка Иларион открыт ко всему. Да, он работает в традиционной манере, но это искренняя музыка, профессионально написанная — он же учился в консерватории. Я с удовольствием его играю и записываю.
Художественный руководитель и главный дирижер Национального филармонического оркестра России и Государственного камерного оркестра «Виртуозы Москвы» Владимир Спиваков и музыкант Тимур Пирвердиев
— Вы следите за тем, что происходит в новейшей музыке? К чему-то присматриваетесь?
— Слежу, присматриваюсь. Но невозможно быть всеядным. При моем подходе к музыке нужно время, чтобы подготовить исполнение. Я должен вникнуть, полюбить, сделать так, чтобы у меня с этим композитором сложилась не просто дружба по каким-то житейским интересам, а духовная связь.
— Как вы оцениваете творчество современных композиторов?
— Каждое время выбирает своих авторов. Например, в XX веке время выбрало Дмитрия Шостаковича, Альфреда Шнитке. Нынешнюю эпоху выражают другие фигуры.
Правда, я не сказал бы, что сейчас есть композиторы, которые меня приводят в какой-то душевный трепет.
— А кому из современных авторов это все-таки удавалось?
— Шнитке, отчасти Арво Пярту. София Губайдулина мне тоже очень нравилась. Я одним из первых исполнял ее «Семь слов Христа».
— Губайдулина по-прежнему активно работает.
— И слава Богу.
— Вы как-то с ней контактируете?
— Близко — нет. С Пяртом когда-то контактировал, он мне даже посвятил сочинение «Зеркало в зеркале». Я исполнил его на своем юбилее. Это было начало концерта, очень волнующее. Трудно в моем возрасте медленно вести смычок, чтобы рука не задрожала.
— Сокращение количества ваших выступлений в качестве скрипача связано с возрастом?
— Конечно. Но из моих ровесников мало кто достойно играет на скрипке, честно говоря. Есть физиологические законы. Вместе с нашим рождением рождаются и элементы смерти. Паскаль сказал, что жизнь — это воспоминание об одном дне, проведенном в гостях.
— Вы очень много гастролируете по России. Но и в Москве на ваши концерты билеты прекрасно продаются. Зачем вам регионы?
— Я люблю ездить по России. И у нас все-таки национальный оркестр, не будем забывать. В регионах более сердечная публика, и сам факт нашего приезда важен для людей. Они чувствуют, что мы с ними. Сейчас функции искусства — утешение и соединение людей, а не просто создание чего-то прекрасного вне жизненных реалий.
— Когда мы с вами разговаривали полтора года назад, вы сказали: «У меня нервы оголены». Сейчас что-то изменилось?
— Нервы у художников все время оголены, честно вам признаюсь. Я остро чувствую время, и вообще я переживающий человек.
— У вас есть дирижерская мечта?
— К юбилею Сергея Васильевича Рахманинова (в 2023 году ему исполняется 150 лет. — «Известия») мне хочется осуществить запись всех трех его симфоний. Сейчас Скрябин на очереди. Еще я очень люблю симфонии Малера, но не знаю, успею ли записать все, что задумал. Как говорил Фрэнсис Бэкон, мечта хороша к завтраку, а не к ужину. Я понимаю, что сейчас время бежит быстрее, а у меня остается его все меньше. Что успею, то успею...
Владимир Спиваков родился в 1944 году. В 1963-м окончил Центральную музыкальную школу при Московской консерватории, в 1967-м — Московскую консерваторию по классу скрипки, три года спустя — аспирантуру там же. С 1970-го — солист Московской филармонии. Регулярно выступал с ведущими симфоническими коллективами страны и мира. В 1979 году основал камерный оркестр «Виртуозы Москвы», в 2003-м — Национальный филармонический оркестр России. Президент Московского международного Дома музыки. Народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР (1989) и РФ (2012). Полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством». Артист мира ЮНЕСКО.
