«Трамвай» в вечность: почему Теннесси Уильямс актуален до сих пор
«Ужасное дитя» и аутсайдер, бросивший вызов нормам общества, наиболее коммерчески успешный драматург Америки. Художник с тягой к саморазрушению, обвиняемый в патологичности и порнографичности, но при этом сурово отстаивающий гуманистические идеалы. Вся жизнь Теннесси Уильямса, 110 лет со дня рождения которого мы отмечаем 26 марта, соткана из парадоксов. Это самый неамериканский американец-драматург, и недаром Уильямс оказался «своим» в европейской культуре и так лег на российскую почву, что стал уже частью нашей души.
Роман с Голливудом
«Стеклянный зверинец» и «Трамвай «Желание», «Кошка на раскаленной крыше» и «Лето и дым», «Орфей спускается в ад» и «Сладкоголосая птица юности». Кто в театральном мире не знает пьес Теннесси Уильямса? Впрочем, он самым тесным образом связан и с кино, которое прославило его на весь мир. Он дарил актерам острый и глубокий материал для самовыражения, а те своими ролями усиливали магнетизм имени драматурга.
Фильм «Трамвай «Желание» 1950 года дал новое дыхание Вивьен Ли и сделал звезду из молодого Марлона Брандо, заодно явив миру особый тип мужской сексуальности, невиданной на экране ранее. Элизабет Тейлор, снявшаяся в нескольких картинах по пьесам Уильямса, во многом ассоциируется с его драматургией, хотя сам он довольно скептически относился к этой ослепительной диве, чьи непотопляемость и очень земная природа не слишком резонируют с его болезненными и надломленными героинями-жертвами.
Уильямс по своей художественной природе вообще противоречит Голливуду: «фабрика грез» сторонилась всматриваться в бездны психики, как это делал драматург, сторонилась столь порочных героев, которым зритель тем не менее сопереживает. Да, Голливуд выпускал фильмы по произведениям Уильямса (не только по драматургии, но и по прозе, вспомним «Римскую весну миссис Стоун»), но при этом часто делая его стерильным.
Зов сердца
Генеалогическое древо Томаса Ланира Уильямса, родившегося в 1911 году в Коламбусе (штат Миссисипи), украшено известными в Южной Америке именами, но особо выделяется святой XVI века Франциск Ксавьер, выдающийся католический миссионер своего времени. Служил церкви и дедушка Уильямса. Первые годы жизни с ним и бабушкой в Миссисипи драматург вспоминал как утраченный рай. Когда ему было восемь, родители забрали его в Сент-Луис, что связано с работой его отца в обувной компании. Уильямс с улыбкой вспоминал, как проникались доверием к нему владельцы квартир, которые он снимал, когда узнавали, что он внук священника: мол, наивные люди, не понимавшие, какое порочное существо они впускают.
После смерти драматурга друзья с трудом добились, чтобы его отпели в католическом соборе: этого не хотели делать по причине его бурной гомосексуальной жизни. В своих шокирующих «Мемуарах», увидевших свет в 1975 году, за восемь лет до смерти автора, он признался, что полноценная физическая близость у него была только с одной женщиной, молодой нимфоманкой, с которой он встречался несколько дней. Этот первый сексуальный опыт случился, когда Уильямсу было уже 26 лет, дальше были романы только с мужчинами. «...Я поздно начал, а когда всё-так начал, то пустился во все тяжкие», — писал он.
При этом Уильямс называл себя пуританином, живущим с вечным чувством вины. Он с детства был натурой впечатлительной, а воспитание в религиозной среде утвердило его в мистическом ощущении мира. По признанию драматурга, однажды в Кельнском соборе он пережил чудо: его словно коснулась чья-то невидимая рука, исцелив от мучившей фобии. В художественном мире Уильямса причудливо сочетаются крайности инстинктов, уподобляющие человека животному (героя пьесы с обманчивым названием «Сладкоголосая птица юности» и вовсе кастрируют, глумясь над его природой жеребца, перед которой не могли устоять женщины), с христианскими идеалами и религиозной символикой. Неразрешимое противоречие между плотью и душой движет драматургией Уильямса.
Самого его легко узнать в героине пьесы «Лето и дым» — дочери священника Альме, обремененной религиозным воспитанием и влюбленной в молодого ловеласа-доктора, для которого человек — существо биологическое. Доктор не верит в существование души. Потом они как бы меняются местами: доктор, познавший, что такое любовь, женится на ученице Альмы, а она, сохранившая невинность, готова отдаться первому встречному. Разумеется, Уильямса можно увидеть и в Бланш Дюбуа («Трамвай «Желание»), и в других героинях, хотя сам он предостерегал идентифицировать его только с женщинами, говоря, что ему понятны как женская нежность, застенчивость, так и мужская похотливость. То есть он не только Бланш, но и ее антагонист Стэнли Ковальский, живущий инстинктами. Между этими полюсами и проходила жизнь Уильямса, и показательно, что в 1973 году корреспондент «Плейбоя» спросил у него, правда ли, что человек в конце концов следует зову своего фаллоса, на что драматург ответил: «Надеюсь, что нет, мальчик. Надеюсь, что он следует зову своего сердца, своего испуганного сердца».
Выйти из зверинца
Слава пришла к Томасу довольно поздно: в 1945 году, когда в Нью-Йорке с огромным успехом прошел «Стеклянный зверинец» по пьесе, переделанной из киносценария, который киностудия отвергла, драматургу было 34 года. Этот шедевр, поделивший жизнь Уильямса на до и после, — наиболее лирическая и автобиографическая его пьеса, где автор идентифицируется как раз с мужчиной, которому дал свое имя — Том. Он выступает как рассказчик, вспоминающий свою семью, которая состоит также из матери и болезненно замкнутой сестры, и в то же время он действует как участник событий прошлого. Фабула незамысловата: чтобы покинуть семью, Том приводит на семейный ужин своего коллегу по обувному магазину — как потенциального жениха; после душевного сближения девушки с гостем, который что-то затронул в ней, он уходит навсегда, признавшись, что помолвлен. Но существо пьесы составляет то, что трудно выразить словами: ее атмосфера, поэтичность, магическая аура.
Уильямс привнес в эту пьесу много из своей жизни. В начале 1930-х, когда США переживали Великую депрессию, Томас тоже тяготился работой в обувном магазине, где он вытирал пыль с обуви и распечатывал заказы; он выкраивал время, чтобы написать рассказ или пьесу. Эксцентричную мать семейства Аманду, живущую своим прошлым и цепляющуюся за жизнь, чтобы сделать счастливыми детей, драматург списал со своей матери. А Лаура, которую гость называет «голубой розой», — это, конечно, любимая сестра Уильямса, несчастная Роза, о которой он заботился всю жизнь. Психическая нестабильность Розы обернулась шизофренией, и в 1930-е ей сделали лоботомию, одну из первых операций такого рода в Америке. Операция не пошла на пользу, с годами ее разум всё более ускользал.
От США до СССР
В год, когда вышел «Стеклянный зверинец», Уильямс начал работу над «Трамваем «Желание». История разорившейся аристократки-учительницы Бланш, которая вначале приезжает в Новый Орлеан к своей сестре Стелле и ее мужу Стэнли за помощью и которую в финале увозят в сумасшедший дом, принесла автору еще больший успех. На Бродвее зажглась звезда молодого Марлона Брандо, сыгравшего Стэнли в спектакле Элиа Казана. Вскоре Казан приступил к съемкам фильма, оставив эту роль за Брандо, но в роли Бланш по настоянию продюсера снялась Вивьен Ли, которая уже сыграла Бланш на английской сцене в постановке Лоуренса Оливье.
Фильм получил множество номинаций на «Оскар» и несколько статуэток. Одну из них выиграла Вивьен Ли, это был ее второй «Оскар» после «Унесенных ветром». Уильямс был номинирован за лучший сценарий, и хоть лауреатом не стал, его уже воспринимали как воплощение «американской мечты». Когда-то Томас вел почти нищий образ жизни: он работал лифтером в отеле, официантом в бистро за чаевые, билетером в кино и даже ощипывал голубей. Теперь он успешный драматург, друг мировых звезд и постоялец дорогих отелей.
В конце 1950-х еще одна знаменитая пьеса, «Орфей спускается в ад», с треском провалилась на американской сцене. В 1960 году пьесу реабилитирует Сидни Люмет, сняв фильм «Из породы беглецов», где Вэла сыграет Брандо, а Лейди — Анна Маньяни, с которой Уильямс очень подружился. А в 1961 году «Орфей спускается в ад» был сыгран в СССР: Ирина Анисимова-Вульф поставила пьесу в Театре имени Моссовета как бенефис Веры Марецкой, сыгравшей ту же роль, что Маньяни. Это была первая советская постановка Уильямса, и с тех пор этот автор разошелся по сценам всего Союза.
Успех американца на советской сцене был феноменальным. Казалось бы, Уильямс с его зашкаливающей чувственностью и табуированными темами идет вразрез с советской идеологией. И надо признать, у нас (хотя и за рубежом тоже) его пьесы ощутимо оскопляли, например вымарывали признание Бланш Дюбуа в том, что когда-то она застала своего мужа в постели с мужчиной, а потом муж — после обидных слов — покончил с собой на ее глазах; а признание это объясняет травмированность героини. Разумеется, тематическая запретность вкупе с экзотичностью автора усиливала интерес к нему, а распространение Уильямса в СССР идеологически объяснялось тем, что это — антибуржуазный и антиамериканский, по сути, автор, безжалостно вскрывающий язвы капиталистического общества. Но сказалось и другое. На драматурга очень повлиял Чехов, Уильямс считал «Чайку» одной из величайших пьес мирового репертуара, и в уильямсовской драме русский театр видел свое отражение. Бланш, утратившая родовое имение, напоминала чеховскую Раневскую. В пьесах Уильямса слышался «звук лопнувшей струны».
Некоторые старожилы-театралы считают образцом постановок Уильямса два спектакля ленинградского МДТ — это «Татуированная роза» Льва Додина и «Стеклянный зверинец» Генриетты Яновской с Виктором Гвоздицким в роли Тома (1977 и 1983 годы соответственно). Уильямса ставили Роман Виктюк, Кама Гинкас, Михаил Бычков, Николай Коляда и многие другие; как драматурга Коляду можно считать российским последователем Уильямса.
Умереть во сне
Уже в 1960-е в Америке раздавались голоса, что Уильямс выдохся, что ему не приблизиться к успеху своих пьес 1940-х. Фаза кризиса совпала со смертью в 1963 году Фрэнка Мерло — выходца из Сицилии, с которым драматург прожил больше десяти лет. У Уильямса началась депрессия, из которой он долго не мог выйти. С одной стороны, критиков, не знавших о личной жизни драматурга, которую он не стремился афишировать, можно понять: поздние пьесы Уильямса уступают тем, что были написаны в 1940–1950-е. У него десятки пьес, и только несколько из них можно поставить в один ряд со «Стеклянным зверинцем» и «Трамваем «Желание». Но драматурга ставили Ингмар Бергман и Лукино Висконти, в фильмах и спектаклях по его пьесам блистали Кэтрин Хепберн, Пол Ньюман, Алек Болдуин, звезд можно перечислять долго. Уильямс мог ничего никому не доказывать.
Зная о своей склонности к саморазрушению, в последние годы жизни драматург силой усаживал себя за пишущую машинку и работал по несколько часов в день. Он признавался, что мечтает умереть во сне. Как именно это произошло, достоверно не известно: официальная версия, которую некоторые друзья Уильямса подвергали сомнению, говорит о смерти от удушья в результате попадания в дыхательные пути колпачка от глазных капель, указывалось, что смерть могла произойти от сочетания алкоголя с медикаментами.
Уильямс и сейчас актуален, доказательство чему — неубывающий интерес к нему как кинематографа, так и театра разных стран. Например, несколько сезонов назад на сцене «Одеона» Изабель Юппер сыграла Бланш Дюбуа в спектакле Кшиштофа Варликовского, а в прошлом году на этой же сцене — Аманду в «Стеклянном зверинце» Иво ван Хове. Уильямс затронул проблемы, которые остаются животрепещущими для нашего общества, в котором сексуальное просвещение сочетается с новым пуританством, гендерные сдвиги и новая этика — с отстаиванием традиционной модели семьи.