«Анимация сегодня направлена на спекуляцию»
Анимационная индустрия в России страдает от коммерциализации, полистилистика Шнитке родилась в процессе работы над мультфильмом, а проект Ильи Хржановского «Дау» еще долго будет незаконченным. Об этом «Известиям» рассказал режиссер, народный артист России Андрей Хржановский в преддверии выхода своей картины «Нос, или Заговор «не таких» на экраны страны.
— Фильм «Нос» вы задумали еще при жизни Дмитрия Шостаковича. Какие изменения произошли с замыслом с тех пор? И насколько они велики?
— Изменения произошли колоссальные. Замысел пришлось отложить, как не подлежащий реализации в советские времена, тем более что я тогда вернулся из двухгодичной ссылки — с воинской службы, куда я был отправлен за фильм «Стеклянная гармоника», который был запрещен и, в свою очередь, отправлен на полку на 20 лет. Вернувшись на студию, я должен был как-то доказывать свою «нравственную девственность».
Снова обратился к проекту я уже в 1990-е годы, когда мы вместе с Юрием Николаевичем Арабовым сочиняли сценарий по Бродскому — «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину». Плюс у меня еще были внутренние обязательства перед памятью Всеволода Мейерхольда и любимой его внучкой, моим другом Марией Алексеевной Валентейн, которая меня все время уговаривала, как она выражалась, «сделать фильм про деда».
Мы сочинили с Арабовым сценарий, который так и назывался: «Мейерхольд». Сценарий участвовал в двух питчингах, но оба раза был дан от ворот поворот. И там был отдельный эпизод, связанный с работой над оперой «Нос», которую Шостакович сочинял, живя у Мейерхольда в Москве. Отчасти от безвыходности нашего положения, отчасти потому, что я счел это неплохим поворотом в биографии и поводом для возврата к замыслу 1969 года, я попробовал сделать отдельный проект под названием «Нос».
Эта работа длилась больше шести лет, была в высшей степени творческой не только по части воплощения уже задуманного, но и по части импровизаций и новых поворотов в драматургии, в изобразительном решении.
— Известно, что сам Шостакович благословил вас на эту работу.
— Приехав на побывку в Москву на три дня в 1969 году в Москву, я случайно повстречал своего приятеля, зятя Шостаковича, и узнал от него о том, что Дмитрию Дмитриевичу очень понравился мой первый фильм «Жил-был Козявин». Это меня вдохновило обратиться к Шостаковичу с письмом за разрешением сделать «Нос». Оперу я толком от начала до конца не слышал, и не было такой возможности, я просто знал какие-то отрывки, но не сомневался в том, что это выдающееся произведение. Шостакович тут же ответил мне согласием. Вся переписка заняла всего три дня.
— После этого вы с ним еще как-то взаимодействовали, общались?
— Нет. Я посещал премьеры его сочинений, которые состоялись после моего возвращения из армии, в частности слышал Четырнадцатую и Пятнадцатую симфонии. В зале я видел Шостаковича, кланялся, но представиться ему и сказать, что я тот самый, с кем он переписывался по поводу «Носа», мне просто не приходило в голову.
— А с вдовой Шостаковича Ириной Антоновной вы обсуждали фильм?
— Наш общий друг Манашир Якубов, исследователь творчества Шостаковича, видел фильм «Стеклянная гармоника» и дружил с Ириной Антоновной. Однажды он пригласил ее посмотреть мои фильмы, в частности «Стеклянную гармонику», после чего мы познакомились, и она отнеслась ко мне весьма благосклонно. А в канун 100-летия со дня рождения Шостаковича она позвонила и обратилась с предложением: не мог бы я экранизировать оперу «Нос»? Самое интересно, что она не была в курсе моей переписки с Дмитрием Дмитриевичем.
Она видела, по ее словам, много постановок «Носа», ни одна из них ее полностью не удовлетворила, и ей казалось, что как раз в мультипликации это можно было бы сделать. Кстати, многие люди, особенно знатоки музыки Шостаковича, говорили, что эта опера будто специально написана для анимации.
— Шостакович и мультипликация — на первый взгляд, странное сочетание.
— Знаете ли вы, что Шостакович работал над музыкой к анимационному фильму «Сказка о попе и о работнике его Балде» Михаила Цехановского? Фильм был закрыт по цензурным причинам, что можно включить в список преступлений советской власти перед культурой, а музыка — совершенно волшебная — сохранилась, и даже осталось несколько минут мультипликации. В интервью того времени Шостакович говорил, что он пишет музыку к мультфильму по сказке Пушкина и считает мультипликацию замечательным искусством.
— Вы много работали с другим великим композитором второй половины XX века — Альфредом Шнитке. Он был приятным человеком в общении?
— Приятный — не то слово. Сразу вспоминается «дама, приятная во всех отношениях». Он был человеком потрясающим — по своему уму, благородству, интеллигентности, культуре, образованности, дружественности, тактичности. Я даже не говорю про музыкальный гений. Это был совершенно золотой человек, подобного которому я в жизни не встречал, и работать с ним для меня было просто великим счастьем.
— Насколько искренней была работа Шнитке? И Шнитке, и Губайдулина много сочиняли и для кино, и для анимации. Но в немалой степени причиной их активности в этой сфере был финансовый аспект.
— Безусловно. Их эта работа кормила, так же как художников-нонкомформистов — создание иллюстраций для книг, в основном — детских. Это неоспоримый факт. Но вместе с тем они могли использовать накопленный материал для другого своего творчества. Например, тема из мультфильма «Бабочка» в соединении с темой из фильма «Как царь Петр арапа женил» Александра Митты послужила основой для изумительного сочинения Шнитке Concerto grosso № 1 для двух скрипок с оркестром. Есть у него и другие моменты автоцитирования, не говоря уже про то, что Первая симфония была вдохновлена тем грандиозным материалом, который Альфред Гарриевич смог увидеть, когда Михаил Ильич Ромм пригласил его писать музыку для документального фильма «И все-таки я верю».
— Когда вы говорите о стиле ваших кинематографических работ, то используете термин «полистилистика». В музыковедении этот термин прочно связан с творчеством Шнитке. У вас здесь было взаимовлияние?
— Да, в процессе создания фильма «Стеклянная гармоника», изобразительная часть которого строилась во многом на цитатах из живописи разных времен — от Возрождения до современных художников. Это же направление было усвоено Альфредом Гарриевичем, который писал к ней музыку. Начиная с того, что основная тема «Стеклянной гармоники» является цитатой баховской анаграммы BACH. Шнитке не раз употреблял слово «полистилистика» и ссылался на опыт работы над «Стеклянной гармоникой». Вскоре после ее завершения он написал свою знаменитую Вторую скрипичную сонату, которая была сделана просто по модели этого фильма, потому что там была использована та же баховская тема, которая противостояла совершенно иным образам.
— Как вы оцениваете современную ситуацию с российской анимацией? Что нам мешает взять «Оскар», например?
— Взять «Оскар» — это отдельная тема, потому что там очень специфический механизм работы жюри, который включает в себя много компонентов, не только творческих, но и ориентированных на другие аспекты произведения. Дело не в том, что мешает или не мешает взять «Оскар». Есть великие фильмы в анимации, которые никакого «Оскара» никогда не получали, а есть фильмы, им уступающие с точки зрения художественной, но получившие множество наград.
Куда важнее — творческая суть. Владимир Владимирович Путин, когда был председателем правительства, поддержал наши с Юрием Норштейном чаяния по поводу того, что надо разобраться в ситуации на «Союзмультфильме» и вообще в анимации. Но его внимание, к сожалению, было воспринято нижестоящими односторонне. Сейчас анимация, которая почему-то получила наименование «индустрии» и сугубо коммерческое применение, нацелена на спекуляцию — открылся парк «Союзмультфильм», сама студия спекулирует на советском наследии, уродуя, искажая, доводя до совершенно убогого вида то, что было сделано настоящими художниками. Это беда всеобщая, беда в вырождении культуры и снижении культурного уровня.
Обратите внимание: в победных реляциях о нашей анимации вы найдете всё, что угодно — цифры доходов, которые уже есть и грядут, количество зрителей, — но слов «искусство» или «творчество» вы там не найдете.
— Вы считаете, что в глобальном плане российская анимация движется не в ту сторону?
— Сторон может и должно быть много, но нельзя всё сводить только к тому, что приносит доходы, и тем самым вытеснять то, что продолжает развитие высоких традиций и поощряет действительно настоящее творчество.
— Одним из самых обсуждаемых российских режиссеров стал ваш сын Илья Хржановский. По вашему мнению, вы оказываете влияние на его кинематограф?
— Мы с сыном с глубоким уважением относимся к творчеству друг друга. Оказывает ли мое творчество на него влияние? Я в этом не уверен. Если и оказывает, то просто самим фактом своего существования, а не манерой. Впрочем, этот вопрос надо задать ему. А вот то, что он оказывает своим искусством и своим существованием на меня колоссальное влияние, это факт. Я ни одного шага в творчестве стараюсь не делать без консультации с ним, потому что это и самый строгий, и самый мудрый для меня судья. Как и моя жена.
— Илья показывает вам свои рабочие материалы?
— Конечно, всё, что можно показать, уже в более или менее готовом виде, он нам показывает, мы с женой смотрим это.
— Вы целиком смотрели «Дау»?
— Нет. «Дау» целиком еще вообще не существует, потому что должен быть сделан итоговый фильм, а также несколько фильмов-серий проекта, в частности те, где участвовал выдающийся режиссер Анатолий Васильев. Сейчас этот материал монтируется. «Дау» находится в стадии постпродакшена и будет пребывать в ней, думаю, еще не один год, постепенно выходя отдельными фильмами.
А поскольку там предполагается с точки зрения технологий не один вариант трансляции этого проекта, можно будет с этим знакомиться, знакомиться и знакомиться…