Слово учителя: почему наше кино в долгу перед Михаилом Роммом
Он снял первый советский «истерн» («Тринадцать») — за десятилетия до того, как был придуман сам термин, легендарный гимн «шестидесятникам» («Девять дней одного года») и документальный, страшный, не отпускающий и сегодня «Обыкновенный фашизм». С его именем, по сути, связана вся история отечественного кинематографа первой половины ХХ столетия. И именно благодаря ему мир получил плеяду великолепных режиссеров: Григорий Чухрай, Василий Шукшин, Тенгиз Абуладзе, Александр Митта, Андрей Тарковский, Игорь Добролюбов, Никита Михалков, Сергей Соловьев, Андрей Кончаловский — все они прошли вгиковскую школу у Михаила Ильича Ромма. Сегодня, 24 января, в день 120-летия со дня рождения великого кинематографиста, «Известия» вспоминают о его месте в истории нашей культуры.
Воспитание чувств
Трудно однозначно сказать, чем больше обязан советский кинематограф Михаилу Ромму — его фильмами или огромным количеством самых разных режиссеров, которых он воспитал в своей вгиковской мастерской. Пожалуй, проще перечислить тех, кто в ней не учился. А среди его учеников вряд ли найдется кто-то, кто не подпал бы под обаяние самой личности Ромма, на своих лекциях не столько делившегося «секретами мастерства», сколько общавшегося со студентами на самые разные темы. В конечном счете он учил каждого из них не тому, как приобрести навыки режиссера, а как стать интересным человеком.
Один из выпускников роммовской мастерской Сергей Соловьев как-то процитировал признание своего учителя: «Самое ужасное в моей жизни — я настолько лучше и умнее, чем все мои фильмы, что даже не передать». Думается, в этой фразе была такая же доля шутки, как и в самоироничном рассказе Ромма о том, что режиссером он решил стать чисто из легкомыслия, считая эту новую профессию ХХ века нехитрой и безответственной. До того как окончательно посвятить себя ей, в 1925-м Ромм окончил скульптурный факультет Высшего художественно-технического института, а еще во время учебы пробовал себя в других занятиях, в частности в литературе и переводах.
Книга «Устные рассказы» Ромма, составленная из его записей 1960-х годов, была издана только после перестройки, однако этот сборник новелл, которые автор наговаривал на магнитофон по принципу «что придет на ум, то и говорю», лучше слушать именно в исполнении автора. В амплуа рассказчика Михаил Ильич, по мнению многих слушателей, не уступал Ираклию Андроникову и, возможно, искренне почувствовал себя польщенным, когда его старший брат Александр, филолог, пошутил: «А знаешь, никакой ты не режиссер, не сценарист, не скульптор. Ты, брат, великий трепач!»
Ненапрасные слова
Об искусстве Ромма-рассказчика напоминает и самое знаменитое название в его фильмографии — «Обыкновенный фашизм» 1965 года. Генеалогия самой отвратительной политической идеи столетия представлена в виде коллажа из трофейной хроники гитлеровского министерства пропаганды, старых немецких документальных и художественных картин, фотографий из личного архива Гитлера, любительских снимков, найденных у солдат вермахта и СС. Не менее важным, чем видеоряд, здесь является постоянный закадровый комментарий самого режиссера, который интонирует рассказ об истории Третьего рейха в совершенно неожиданной, парадоксальной манере. Сейчас она, пожалуй, даже может вызвать шок у простодушного зрителя, не понимающего, как можно рассказывать об ужасах тоталитаризма без пафоса, с абсолютно обыденной, «кухонной», порой даже издевательской интонацией. Однако именно она лучше всего соответствовала замыслу — показать ужасающую обыкновенность, «банальность зла», как в те же годы сформулировала это Ханна Арендт, для зарождения которого в обыденном человеческом быту не требуется никаких специальных условий и никакого дьявольского вмешательства.
В каком-то смысле антифашистскую тему Михаил Ромм прочертил через всю свою фильмографию, начиная со снятого в 1934-м первого фильма, немой экранизации мопассановского рассказа «Пышка» — просто в 1870 году оккупировавшие Францию пруссаки еще не назывались фашистами. «Пышка» была снята не столько из особой любви Ромма к Мопассану (его личным, но так и нереализованным замыслом осталась другая экранизация — «Пиковая дама»), сколько из прагматических соображений. Студия была готова запустить дебютанта с постановкой, требующей минимума бюджетных затрат. Так что уже на первой картине Ромм столкнулся с фактом, который рано или поздно приходится принять каждому режиссеру: это профессия, зависящая от слишком многих факторов и слишком большого количества разных людей. Это всегда искусство возможного, и если тебе удалось реализовать первоначальный замысел хотя бы на 30%, считай, это большая удача.
Поверх барьеров
Однако трудолюбивому и бесстрашному Михаилу Ромму удалось продемонстрировать, что иногда режиссерская работа — это искусство невозможного. Речь о фильме к 20-летию Октябрьской революции «Ленин в Октябре», который был снят за два месяца и 20 дней — фактически подвиг Геракла, на который попросту никто не отважился, кроме молодого автора, в чьем активе была лишь картина «Тринадцать», первый советский «истерн». За «Лениным в Октябре» через два года последовал не менее популярный у зрителей «Ленин в 1918 году». Лениниана Михаила Ромма могла быть гораздо длиннее, если бы не смерть актера Бориса Щукина, сумевшего создать необычайно уютный, «домашний», непарадный портрет Ильича. Вероятно, работа с этим актером была для Ромма одним из главных удовольствий, и даже жена режиссера актриса Елена Кузьмина испытывала к Щукину своеобразную ревность: «Если бы Щукин был женщиной, ты бросил бы меня и женился на нем».
Вынужденно расставшись с «одомашненным» вождем мирового пролетариата, Михаил Ромм обратился к теме, что была близка лично ему. 22 июня 1941 года он закончил съемки «Мечты». В начале этой картины автор прямо предупреждает, что считает «Мечту» самой важной своей работой. Она была вдохновлена поездкой в Западную Белоруссию, где Ромма посетила идея перенести на экран невзрачный быт «маленьких людей», несчастных обитателей меблированных комнат «Мечта», безнадежно проигрывающих в схватке с «подлой жизнью».
В отличие от «Мечты», самого любимого фильма Ромма, как самую неудавшуюся свою работу он воспринимал политическую драму «Убийство на улице Данте» 1956 года. Зрителям этот нарядный фильм пришелся по душе, однако сам режиссер был недоволен его старомодностью и картонной искусственностью. Снявшийся в главной роли дебютант Михаил Козаков наутро проснулся знаменитым, а 25 лет спустя снял «Покровские ворота», где о «киношечке» Ромма пренебрежительно отзывается аристократическая тетя главного героя: «Наши играют французскую жизнь». В режиссера Ромма, умершего в 1971-м, эта шпилька уже не попала, да, думается, он бы и сам, печально усмехнувшись, согласился с такой характеристикой «Убийства», хотя эту свою неудачу переживал долго и болезненно.
Ирония и надежда
Тем не менее через несколько лет Ромм отважился взяться за создание специфического мира, простому обывателю, наверное, так же мало знакомого, как и французская жизнь, — мира ученых, занятых термоядерным синтезом. В черно-белых «Девяти днях одного года» режиссер радикально поменял стилистику — снятый в 1962-м, это последний игровой фильм Ромма, где он постарался обновить всё. Мэтр использовал модную научную тематику, набрал актеров, с которыми никогда раньше не работал, практически отказался от музыки, да и от сюжетной конструкции в традиционном ее понимании. В итоге «Девять дней одного года», где сюжет приблизительно скреплен любовным треугольником с участием молодых физиков-ядерщиков, считается эталоном «шестидесятнического» кинематографа. Он уловил свежие веяния времени и атмосферу оттепели с ее романтическими надеждами и верой в торжество человеческого разума, но в то же время с легким отношением к жизни, которое всегда импонировало и самому режиссеру.
Недаром финальным кадром «Девяти дней», фильма далеко не веселого и не лишенного трагических нот, служит неожиданно юмористическая записка: «Если Илья достанет мне какие-нибудь брюки, мы успеем махнуть в «Арагви». Это одна из тех записок, которые Ромм вообще любил вставлять в свои фильмы по разным поводам, как и пояснительные титры, вроде бы совершенно ненужные в звуковых картинах, но иногда придающие самому торжественному видеоряду какую-то двусмысленность. Возможно, у режиссера порой включалась потребность в такой текстовой форме «подмигнуть» зрителю, передать ему своего рода шифровку, как бы предлагая не относиться к увиденному с излишней серьезностью.