В этом году исполняется 45 лет «пражской весне». Хотя события разворачивались не только весной и своеобразных юбилеев множество.
Я думаю, многие российские правозащитники отдельно будут отмечать дату 25 августа. В 1968 году в этот день на Красную площадь с плакатом «За нашу и вашу свободу» вышло семеро диссидентов, которых, понятное дело, довольно быстро скрутили и распределили по местам изоляции от советского общества, которое в то время «всемерно поддерживало политику КПСС». Что ж, это тоже дата и тоже повод поговорить о вечных и злободневных темах, тем более что слоган «За нашу и вашу свободу» стал в последнее время своего рода заклинанием для либеральной оппозиции, усиленно подчеркивающей сходство событий 1968 года в ЧССР с протестными выступлениями в России в 2011–1013 годах.
Проблема, однако, состоит в том, что слишком смело проводимые параллели, как правило, не очень объективны и только запутывают ясное видение картины происходящего. Так, само по себе название «пражская весна», ввиду этих самых параллелей, породило термин «арабская весна», а ведь ничего хорошего из «весен» Ближнего Востока не вышло. И если есть связь между «арабской весной» и протестной активностью в России (через Прагу 68-го), то придется признать, что сегодня весна не случается без бесполетных зон, зарубежного финансирования и прочих факторов извне, что является оскорбительным даже не для либеральной оппозиции (Бог бы с ней!), а для тех рассерженных горожан, которые поддерживали столичный протест в самом его начале и разочаровались в нем, когда не нашли в нем ничего для себя.
Само собой, от таких обобщений пострадала в обратной исторической ретроспективе и картина «пражской весны». Ведь сегодня одним приходится утверждать, что весь этот «чехословацкий путь» был не чем иным, как предательством, происками чешских и словацких националистов и работой «агентов мирового империализма», а другим — что это была подлинная попытка народа ЧССР добиться демократии.
Между тем не только в Чехословакии были брожения и волнения. Если брать соцлагерь, то политический кризис в тот год произошел также в Югославии, Польше и Румынии. А если посмотреть шире, то весь мир, и «капстраны», и «соцстраны», были тогда в огне глобального социокультурного кризиса 1968 года. Были бунты, сожженные машины, гражданское неповиновение, открытая критика властной элиты. А еще — высмеивание традиционных ценностей, вызывающее сексуальное поведение, «требование невозможного» и много чего еще.
В Европе и Америке идеологов 68-го частично инкорпорировали в элиту, дали им возможность высказываться, принимать законы, их книги публикуются иной раз миллионными тиражами. Именно им мы обязаны воинствующей политкорректностью, легализацией однополых браков, наркотиков и инцеста. На Западе, и прежде всего в США, в 1970–1980-е в контрнаступление вполне успешно пошли правые консерваторы. Европа, однако, уже давно пожинает плоды «весны».
В экономическом плане тогдашние идеологи бунтов были весьма слабы. Даже в Соединенных Штатах, где еще в XIX веке социал-прогрессизм начал играть существенную роль, в 1968 году к его опыту обращались весьма условно.
Глядя на общую картину 68-го, можно с уверенностью сказать, что это было не просто глобальное явление (затронувшее и соцлагерь), а весьма специфический переворот в том, что сейчас принято называть «управляющим модулем». По всему миру (где-то более удачно, где-то менее) политическую повестку стали определять интеллектуалы-гуманитарии.
Считается, что западнее они сражались с капитализмом, а восточнее с социализмом, однако это не так. Программой везде был социализм, власть интеллигенции и пренебрежительное отношение к реальной экономике.
Уж если какой документ и свидетельствует об этом со всей отчетливостью, то это опубликованная в 27 июня 1968 года в чехословацкой литературной газете («Литерарни новины») статья, которая получила в дальнейшем краткое наименование «2000 слов». Авторство текста приписывается писателю Людвигу Вацулику, однако в СМИ статья вышла за подписью более чем 60 представителей интеллигенции. В дальнейшем подписи под «2000» собирали на предприятиях, улицах, в подъездах…
К тому времени формальный лидер «пражской весны» Александр Дубчек уже всячески убеждал руководство СССР и других стран восточного блока, что ситуация у него под контролем, что он лично предан Брежневу и его курсу, и велись бесконечные консультации и переговоры между странами Варшавского договора. Последние состоялись в Москве уже тогда, когда танки были на улицах Праги. Проблема была в том, что за своим 68-м Дубчек и его соратники не усмотрели, потеряли контроль над ситуацией и не могли адекватно реагировать на события, происходящие в стране.
Танки — это, разумеется, плохой ответ на протест, культурный излом и требование демократии. Такими же плохими ответами являются полицейские дубинки и облавы, каковые в изобилии применялись на Западе, чтобы санировать 68-й. Сегодняшние представители истеблишмента на Западе даже гордятся своими фотографиями, где полицейские скручивают им руки в том году.
Почему «2000 слов» так важна для понимания 68-го? Да хотя бы потому, что она не была отягощена требованиями «социализма» (он и так был в ЧССР) и сексуальной распущенности (могли бы не так понять). Поэтому пришлось говорить по существу: социализм хорош, но «взялись за его реализацию не те люди». И далее: «Скверно не то, что у них не было достаточно… специальных знаний или философского образования; пусть бы у них было больше мудрости… чтобы они были в состоянии выслушивать мнение других и позволили бы постепенно заменить себя более одаренными людьми».
Проблема постсоветской России состоит не в том, что в свое время были применены танки. Проблема в том, что в отсутствие реальной экономики и политической конкуренции «одаренные люди философского образования» до сих пор не встречают серьезного сопротивления со стороны свободных консервативных граждан.
И в этом смысле вирус 68-го живее всех живых сегодня именно в России, какие бы запретительные законы ни принимала наша Дума. Код из 2000 слов всё еще управляет нами. Безумный порыв 1968 года с целью создать общество, управляемое гуманитарной интеллигенцией, всё еще не считается безумным у нас — ни во власти, ни в оппозиции.
