На 17-й год пребывания писателя М.П. Шишкина в Гельветической Конфедерации, где он творил романы в стиле Джойса, — «Характерной особенностью прозы Шишкина являеется своебразное использование хронотопа: полифоническое использование места и времени. Различные линии не только происходят параллельно, но и временные рамки размыты. По определению самого писателя указать рамки действия трудно: «оно происходит всегда и везде». Автор сшивает различные модусы в единый «пазл» и создаёт «роман-ковчег», причём спасение мира происходит через воскрешение языка» — писатель внезапно сломал свой циркуль геометра, надел доспех на рамена и в этом импозантном виде осудил политику российской власти. «Мне как русскому и гражданину России стыдно за то, что происходит в моей стране… Страна, где власть захватил коррумпированный криминальный режим, где государство представляет собой воровскую пирамиду, где выборы превращены в фарс, где суды обслуживают власть, а не закон, где есть политические заключенные, где государственное телевидение занимается проституцией, где кучка самозванцев принимает безумные законы, возвращающие нас всех в средневековье, — такая страна не может быть моей Россией».
М.П. Шишкин в своем безусловном праве сурово клеймить Россию хоть из Цюриха, хоть из Урюпинска. Точно так же, как это вправе делать нимало не увенчанный лаврами Ив. Ив. Пупкин — и тоже из любой географической точки. Свобода мнений превыше всего.
Но вопрос не столько о само собой разумеющемся праве на проклятия, сколько об эффекте, произведенном проклятиями, об их действенности.
Выступление писателя-лауреата — желал он того или не желал — поневоле сравнивается со сходными выступлениями других знаменитых писателей. «Не могу молчать» гр. Л.Н. Толстого, «Я обвиняю» Э. Золя, «Жить не по лжи» А.И. Солженицына, письмо Белинского Гоголю, распространяемое в списках. С самими текстами можно соглашаться или не соглашаться, но современники хорошо знали их авторов и их творчество. И сами авторы ставили на кон весь сонм героев и мыслей своих предшествующих произведений. Толстой неявно — но действенно — говорил от имени и Пьера Безухова, и Андрея Болконского, и Константина Левина. Когда за знаменитым писателем стоит вся персоносфера, весь строй его книг, это крайне усиливает воззвание.
В нашем случае дело обстояло иначе. Основной вопрос аудитории (причем не 140-миллионной, а целевой, достаточно образованной) был «А кто таков Шишкин?». Случай, сильно отличный от толстовского или солженицынского. Да, конечно, в 1958 году, когда партия поздравляла Пастернака с Нобелевской премией, 19-летний таксист делился новостями литературно-общественной жизни с Л.К Чуковской: «Читали, гражданочка? Один писатель, Пастер, кажется, фамилие, продался зарубежным врагам и написал такую книгу, что ненавидит советский народ. Миллион долларов получил. Ест наш хлеб, а нам же гадит». Но то — 19-летний, но то — таксист. Обсуждение творчества М.П. Шишкина с водителем шахид-такси сегодня дало бы еще более удручающий результат. Тогда как сколь-нибудь образованная аудитория — и немаленькая — прекрасно знала, кто такой Пастернак. Опять же Пастернаку принадлежат строки «Что же сделал я за пакость, // Я, убийца и злодей? // Я весь мир заставил плакать // Над красой земли моей». М.П. Шишкин не заставил, да и вряд ли мог. Хронотоп и пазл не для того придуманы. И персоносфера за воззванием — ну не стоит.
В общем-то это беда, но не фатальная. За М.П. Шишкиным никто не стоит, но мнение частного лица М.П. Шишкина тоже может быть важно и интересно. Тем более что, согласно общему мнению критиков, М.П. Шишкин — выдающийся стилист.
Но главная беда в том, что это свое качество автор выступления искусно скрыл. Текст с отрясанием праха написал невыносимо штампованным языком великих стилистов «Новой газеты» и «Эха Москвы». Сатирикер В.А. Шендерович, хоть он и не Джойс нашего времени, но написал бы лучше.
В отличие от других писательских судеб , когда «кончается искусство и дышат почва и судьба», здесь искусство не может кончиться, потому что не начиналось, почва и судьба от дежурных ругательств тоже не дышат. Впрочем — je fini comme je commence— имеет полное право. Цюрих ничуть не хуже Урюпинска.