Реакция и религиозных, и светских лидеров всего мира на известия из Ватикана, где папа Бенедикт XVI объявил, что оставляет свое служение понтифика и с 28 февраля папский престол будет вакантен — non habemus Papam, была почтительной и уважительной. Случай с «протест-мюзиклом» группы Femen в соборе Парижской Богоматери тут не рассматривается, ибо когда людей столь явно корежит бес, это проходит по совершенно другому ведомству, от которого почтительности ждать в принципе невозможно.
Что до реакции людей не бесноватых, то, конечно, иной реакции, как почтительной, трудно было и ожидать.
В чужую курию со своим уставом не лезут, римскому первосвященнику виднее. Тем более что в духе века сего сменяемость любой власти рассматривается как абсолютное и само собой разумеющееся благо. Вообще-то, конечно, светской власти, но по расширительной аналогии — и любой. Ключи св. Петра тоже следует сдавать вовремя — это будет и хорошо, и правильно.
Простая и на первый взгляд убедительная аналогия: если в нидерландской монархии вполне утвердилась практика отречения монарха со сдачей трона наследнику — «я свое отслужила, пускай теперь она (или он) послужит», — то отчего бы и ватиканской монархии не перенять начинание. А в России благожелательства было еще больше, ибо с регулярным преемством у нас, по мнению многих, не все благополучно, несменяемость В.В. Путина многим прискучила — тем похвальнее добродетель римского первосвященника.
Хвалителей ухода на покой не смутило даже то, что не менее хвалимый теми же людьми предшествующий папа Иоанн-Павел II, напротив, несмотря на явную телесную немощь, — болезнь Паркинсона никак не повышает трудоспособность — нес свой омофор до конца, будучи убежденным, что Бог знает лучше, когда прекратить его служение. С похвалой папам получилось по анекдоту «Ты прав, реб Мендель, и ты прав, реб Лейзер». Что склоняет к мысли, что в обоих случаях папство не очень занимало хвалителей. Скорее домашняя злоба дня. Хваление чужих как способ ругания своих.
Между тем вопрос более сложен, и даже печальной ветхости картина, которую являл в последние годы жизни папа Иоанн-Павел II, не считавший возможным оставить свое служение, не может быть решающим аргументом. «Что Бог сочетал, человек да не разлучает» — это не только к браку относится, к сакральному служению — тоже. Сомнения в этом роде были и у Бенедикта XVI, который в своем отречении прямо признавал, что «это служение, в силу его духовной сущности, должно исполняться не только делами и словами, но в не меньшей степени страданиями и молитвой». Далее, правда, следовало, «вместе с тем» — «чтобы управлять ладьей Святого Петра и возвещать Евангелие, необходима энергия как тела, так и духа, а энергия эта в последние месяцы настолько угасла, что я вынужден признать свою неспособность должным образом исполнять вверенное мне служение», — но тяжесть решения папой осознавалась. То, что внешние, занятые своими заботами, воспринимают как похвальное проявление сменяемости власти, то другие могут счесть уклонением от несения своего долга до конца. Во всяком случае, как такое решение, которому более приличествует почтительное молчание, нежели мирская хвала.
Ибо в том самом Риме, в понтификат папы Петра I, во время нероновых гонений, апостол внял увещеваниям духовных детей, просивших его поберечь себя, и скрылся из Города. На Аппиевой дороге он встретил Господа, шедшего навстречу, в Рим. На вопрос Quo vadis, Domine? («Куда идешь, Господи?») Спаситель ответил Своему ученику: Quoniam relinqui populum Meum, Romam vado iterum crucifigi («Раз ты оставил народ Мой, я иду в Рим, чтобы быть распятым еще раз»). Петр вернулся в Рим и принял мученическую смерть.
Ныне времена не императора Нерона, а совсем даже Евросоюза, но завет «Паси овец Моих» вроде бы относится ко всем временам и ко всем папам. Тут приличествует скорее молитва за римского первосвященника Бенедикта XVI.
