«Истории про вампиров мне нравились всегда»
Алексей Иванов никогда не будет писать сценарии по своим книгам. Права на его новый роман «Пищеблок» куплены спустя всего два месяца после выхода, но адаптировать для экрана его будут другие люди. С новым контрактом Иванов подтверждает статус самого экранизируемого российского прозаика. В интервью «Известиям» Алексей Иванов сообщил о том, что в скором времени начнутся съемки еще двух фильмов по его произведениям, а также рассказал о трудностях и радостях, ожидающих писателя в кинематографе.
Вперед в СССР
— 21 февраля в прокат выходит «Тобол», снятый по вашему сценарию. Но вы убрали свое имя из титров из-за правок режиссера. А само кино смотреть будете?
— Конечно. То, что я убрал фамилию из титров, не означает, что фильм — полный провал. Это означает, что история в фильме придумана не мной. Я видел режиссерский сценарий «Тобола», и он удручил меня тем, что жестокий сибирский сюжет превратился в аттракцион для целлулоидных «гардемаринов», герои утратили глубину, а повествование — достоверность.
В измельчании и упрощении не было никакой художественной необходимости. Зачем это сделано — не знаю. Глянцевый костюмный экшн — безусловно, легитимное в культуре развлечение, но я придумывал драму, а не приключения в Диснейленде.
Кадр из сериала «Тобол»
— Вы собираетесь принимать участие в написании сценария «Пищеблока»? Или утверждать кандидатуры артистов, режиссера?
— У меня никогда не было амбиций влезать в кинематографический процесс. Если киношники меня спрашивают о чем-либо — я отвечаю, но не более того. На съемках «Царя» я провел только полдня, на съемках «Географа» — час, на съемки «Ненастья» вообще не приезжал. Это совсем не мое. И я не пишу сценариев по своим романам. Все, что я хотел сказать, я сказал в романе, и переговаривать это заново мне как-то скучно. Однако работать над сценарием с нуля — задача увлекательная.
— Как вообще возникла идея написать роман про вампиров в пионерлагере?
— Когда долго работаешь над исторической вещью, устаешь жить душой в другой эпохе. После «Тобола» мне захотелось переместиться куда-нибудь поближе к собственной биографии. Я остановился на времени своего детства и на пионерском лагере. Что же до вампиров, такие истории мне нравились всегда.
Кроме того, меня напрягает, что сейчас возрождается некая государственная идеология, а вампиризм — весьма плодотворная метафора идеологии вообще. В итоге я решил совместить свои нынешние опасения, любовь к вампирам и пионерские воспоминания. Получился «Пищеблок».
— Любопытная параллель — в старом американском сериале «Сумеречная зона» была серия про вампиров в Советском Союзе. Но там они были природной оппозицией «понаехавшим» коммунистам. У вас же наоборот: вампиры — оплот режима.
— Ставить знак равенства между кровопийцами и коммунистами слишком уж примитивно. Вампиризм в моем романе — модель функционирования любой идеологии: от коммунизма до либерализма. Всегда есть люди, которым плевать на идеи, но выгодно, чтобы какая-нибудь идеология стала тотальной. Всегда есть честные и бескорыстные апологеты этой идеологии, которые согласны отдать за нее жизнь. И всегда есть бессловесные жертвы, которые подчиняются, потому что не понимают, как всё устроено.
Вампиризм — злая и эгоистичная сила, которая использует любую форму для своего воплощения. Если форма безжизненна, как коммунистическая идеология на излете СССР, то она не оказывает сопротивления, и вампирам в ней удобно, как человеку-невидимке в украденной одежде.
Если бы я писал про детский лагерь 2019 года, то коммунизм легко можно было бы заменить на какую-нибудь модную субкультуру. Однако у меня в романе действие разворачивается в 1980-м, и потому вампиризм использует советскую систему с ее утверждениями и ритуалами, в которые никто уже не верит. Но кровь пьют не пионеры, а вампиры, которым удобнее выглядеть пионерами. И если уж искать в «Пищеблоке» какую-то критику строя, то она не в том, что людям в СССР жилось плохо, а в том, что вампирам там было хорошо.
Кадр из фильма «Географ глобус пропил»
— В книгу вошли какие-то личные впечатления или, может быть, истории?
— Истории — нет, а впечатления — конечно. Я прекрасно помню свое детство, и погружение в это прошлое не стоило мне больших усилий. В целом материал для «Пищеблока» я собирал системно. Составил опросник (там были пункты: страшилки, считалки, дразнилки, загадки, выражения, ценности и так далее) и раздал знакомым, а те — своим знакомым. В итоге в соцопросе поучаствовали многие люди из разных городов.
Афганцы и зомби
— А как вы собирали материал для «Ненастья»? Многие персонажи относятся к криминальному миру или к социальным низам.
— Афганцы, главные герои «Ненастья» — все-таки не совсем низы. Да, это люди невысокого социального статуса — то, что пренебрежительно называется простонародьем. Но на любой войне именно они становятся солдатами, а в мирное время на них ложится тяжесть любых реформ. И у меня широкий круг общения.
Оставались и остаются приятели по двору, товарищи по походам, одноклассники. Далеко не все они поступали в университеты или разбогатели, а кто-то даже отслужил в Афганистане. Кроме того, я работал гидом-проводником в турфирме и водил в походы трудных подростков. Короче, я вполне насмотрелся, как живут русские люди, и наслушался, как они говорят.
— Как вы добиваетесь документальной точности реплик? Ходите в народ с диктофоном?
— Просто слушаю. Главное — сформулировать принцип говорения, который тебе нужен для речевой характеристики персонажа. Каждому герою составляю словарь и придумываю манеру речи, характерную для его социальной страты или профессии. Для лидера афганцев Сереги Лихолетова в «Ненастье» выбрал залихватски народную: «объясним товарищам через печень», «не дрожи мозгами». А в «Пищеблоке», например, старшая пионервожатая Свистуха использует шаблонные речевые обороты советского педагога: «Кто не все — того накажем», «Смех без причины — признак дурачины» и т.д.
Когда знаешь, что ищешь, в памяти автоматически всплывают нужные слова и фразы. Никуда за ними специально ездить не надо — всё необходимое находится под рукой, просто в перемешанном виде. Главное — отфильтровать. Я слышу, как люди говорят на улице, в общественном транспорте или магазине. Обычный разговор пролетает мимо ушей, а вот конструкции, которые могут пригодиться, цепляют. Их я записываю и затем использую в работе.
— Вы написали про оборотней и вампиров. Нет желания написать книгу или сценарий про зомби?
— Не пишу жанровых вещей, хотя люблю поиграть с жанровыми канонами, а мотив «написать про оборотней» или «написать про вампиров» — это из арсенала жанровой литературы. Персонажи из бестиария масскульта мне нужны, когда я хочу поговорить о сложных вещах: о границах культур, как в «Псоглавцах», или идеологии соцсетей, как в «Комьюнити». При такой стратегии зомби для меня исчерпаны «Ходячими мертвецами».
Дело в том, что мир зомби-апокалипсиса из антиутопии превратился в утопию. Это тот «дивный новый мир», в котором хочет жить современный человек. Там не надо работать, ты свободен, как ветер, тебе доступны любые дома и тачки, всех забот-то — бегай да стреляй, наслаждайся адреналином. Там побеждает ловкий, а не сильный, умный, моральный. Враги там неуклюжие и противные, убивать их легко и полезно для жизни. Рай 13-летнего тинейджера. Или взрослого инфантила.
Кадр из сериала «Ненастье»
— Этим объясняется популярность темы?
— Фильмы про зомби снимали всегда, но культовость к зомби-апокалипсису пришла, когда людей стали формировать соцсети, а не живое общение. Соцсети позволяют избегать трудностей, с которыми человек сталкивается в реальности, однако преодоление этих трудностей и формирует характер. Соцсети же штампуют поколение инфантилов, убежавших от проблем. И для них мир зомби-апокалипсиса — идеальный. А «Ходячие мертвецы» занимаются его трезвым и скептическим исследованием. Так что фигура зомби для меня там уже отыграна: лучше и не сделать.
Шекспир против хипстеров
— Вы не раз объясняли успех своих произведений у кинематографистов тем, что работаете в русле русской классической прозы. Однако приверженность традициям декларируют многие. Может быть, есть еще какие-то важные для кино качества ваших произведений?
— Декларировать приверженность и отвечать критериям — разные вещи. У кинематографа запрос одновременно и прост, и сложен: хороший сюжет, сильная драма, яркие персонажи, интересная фактура. В романе должно быть то, что можно снимать, и то, что можно играть. Я не вижу других объяснений.
— Может быть, к вашим книгам влечет мистический элемент (который, как утверждается, расширяет аудиторию) или попадание в нерв времени?
— Обостренная актуальность или мистика — только розочки на торте, нетрудно обойтись и без них. Актуальные темы уходят стремительно, и гнаться за ними наивно. Для искусства актуальность — то, что важно во все времена, так сказать, вечные темы, а не лента новостей.
К тому же актуальность кинематографа — его собственные выразительные средства, киноязык, а не сюжет литературной первоосновы. Актуально снимают Гомера и Шекспира, которые как авторы не компетентны в последних заморочках хипстеров. Шекспир, кстати, самый экранизируемый писатель человечества. А жанровые заманухи важны только для жанрового кино.
— Что из ваших сочинений будет экранизировано в ближайшее время?
— Работа по «Сердцу Пармы» в разгаре, под Москвой уже построены декорации. Режиссером будет Антон Мегердичев, известный по фильму «Движение вверх». Съемки «Общаги-на-Крови» начнутся тоже этим летом. Режиссер — Роман Васьянов. Это его дебют, а прежде Роман был оператором, снял в России «Стиляг», а в Голливуде такие блокбастеры, как «Ярость», «Отряд самоубийц» и «Яркость». «Псоглавцы» пока на стадии сценария.
— А как насчет остальных книг — «Блуда и МУДО», «Золото бунта» или «Земля-Сортировочная»? Ими интересуются кинематографисты?
— «Золото бунта» оказалось не по плечу компании, купившей права, но скоро права освобождаются, и на них уже есть четыре претендента. «Блуда» и «Сортировка» свободны.
Алексей Иванов в 1996-м году окончил факультет искусствоведения и культурологии Уральского государственного университета. Всероссийский успех писателю принесла книга «Сердце Пармы», выросшая из его увлечений краеведением. Всего на счету писателя более десятка романов (в том числе «Географ глобус пропил», «Ненастье»), несколько книг в жанре нон-фикшн, документальный сериал «Хребет России» (вместе с Леонидом Парфеновым), сценарии к двум фильмам. Лауреат премии «Книга года», многократный номинант премий «Национальный бестселлер», «Большая книга».
