«Счастье, когда не знаешь, что впереди»
Сегодня композитор Григорий Гладков отмечает 65-летие. Поговорить с ним корреспондент «Известий» отправилась на ранчо «Пластилиновая ворона». Хозяин гостеприимно распахнул ворота. Рядом суетилась белоснежная швейцарская овчарка. Шляпа, вышитая розами, ковбойская рубашка, джинсы. Композитор ни на йоту не отошел от избранного образа. Кантри — любимая музыка Гладкова.
— Я человек городской, но все каникулы проводил в деревне, — начал Григорий Васильевич.— Рыбалка, сенокос, лес, грибы, ягоды. Мама моя родом из Ладомировки Белгородской области. Папа — из деревни Васильевка Брянской губернии. Его зовут Василий, и одну из самых смешных своих песен я посвятил ему и назвал: «Пой, Вася!».
Меня всегда поражало, с каким пренебрежением у нас говорят о деревне. Деревенских жителей изображали пьяницами, забулдыгами, лентяями, какими они никогда не были. Попробуй там поленись, останешься голодным. А городские ребята с таким пренебрежением и высокомерием могли сказать: «Эй, куда прешь, село?!» Имена деревенские стали кличками — Дунька, Ферапонт, Каллистрат, Фекла. Эдакая насмешка.
— Из деревенского детства у вас любовь к кантри-музыке?
— Когда я впервые услышал эту музыку, стал искать информацию и узнал много любопытного. Некоторые считают, что кантри — американская музыка. Но это отчасти так. Стиль родился на территории Америки, но соткан из мелодий разных народов, приезжавших туда в поисках счастья. Даже инструменты, на которых играют кантри, из разных стран.
Вот и мне хотелось через музыку возродить интерес и уважение к русской деревне. Жаль, но в СССР и в России кантри-музыка не получила распространения. Мое мнение — это потому, что люди стыдятся своих деревенских корней. Высмеивались говор, провинциальное произношение, одежда. Народ бежал из деревни в город.
Даже Москве досталось. Ее пренебрежительно стали называть «большая деревня», подчеркивая, что ни культуры в ней не осталось, ни интеллигенции. Но те, кто так говорил о столице, — просчитались. Большая деревня — это здорово! Деревенские — люди добрые, приветливые, веселые.
— В 1980-х годах появление вашей кантри-группы «Кукуруза» на отечественном ТВ было экзотикой. Каждое выступление напоминало праздник, карнавал.
— Потому что было всё ярко и весело. «Кукуруза» — своеобразный поклон Хрущеву. Никита Сергеевич вернулся из Америки, привез кукурузу, но чиновники извратили его идею. Как говорится в поговорке, лучшее — враг хорошего. Ею засеяли все — и где можно, и где нельзя.
Вслед за нами, кстати, стали появляться похожие названия. Были группы «Яблоко», «Редиска», «Деревянное колесо». А потом я придумал фестиваль «Фермер», эмблемой которого были скрещенные банджо и балалайка. Это была своеобразная месть городским снобам за моих деревенских друзей. Кроме того, я хотел поддержать зарождающееся фермерское движение.
— «Кукуруза» номинировалась на Grammy. Как это произошло?
— Ансамбль попал в номинацию «Лучшая зарубежная группа». Мой сын Павел пошутил: «Русские, играющие на банджо, — всё равно что африканцы-балалаечники». Экзотика. Тогда «Кукурузу» обошла финская группа. Но в нашем кантри-клубе был детский коллектив «Веселый дилижанс» из первого наукограда России Обнинска. Эти ребята тоже попали на Grammy. Их было трудно не заметить.
После Grammy студия Disney заключила с ними контракт. Ребята так и остались в США. Они молодые, им проще там адаптироваться. Из моего поколения никто не остался. Мы же MosСow boys. Вы не замечали, что в названии нашего города есть слово корова — cow? Так что Москва самый что ни на есть ковбойский город. MosСow boy меня назвали в Техасе.
— Ваше имя занесено в нашу Книгу рекордов Гиннесса в номинации «За издание самого большого количества пластинок, кассет и компакт-дисков в России». Современные дети по-прежнему слушают советские песни. Почему не появляются новые имена композиторов?
— Вы заблуждаетесь. У нас очень много композиторов. Просто им негде прозвучать. Центральные телеканалы закрыты для детского жанра. Хотя в уставе телекомпаний написано, что 15% должно быть отдано под детское телевещание. Как правило, каналы отбиваются мультфильмами в семь утра. Программ для детей практически нет.
Но у меня, Григория Остера, Евгения Крылатова, Эдуарда Успенского — звездный час. Творчество наше очень востребовано. Наши слушатели выросли и разъехались по всему свету. И им на чужбине хочется вспомнить свое детство, рассказать детям и внукам, на какой литературе и музыке они выросли. Вот и приглашают нас к себе.
За границей складывается удивительная ситуация с русским языком. Люди хотят говорить по-русски, и не только потомки наших соотечественников. Очень много клубов авторской песни, есть детские культурные центры. И это классно!
— Вашим детям повезло. Вы, наверно, с музыкой их укладывали спать?
— Конечно. Приучать детей к хорошей музыке надо в семье. Родители должны петь колыбельные детям, читать с ними книги, слушать хорошую музыку. Но я еще и малышей всей страны убаюкивал. Пять лет вел программу «Спокойной ночи, малыши». И для каждой передачи сочинял новую колыбельную. Из них могу несколько альбомов записать.
— Вы пишете детские песни до сих пор. Ощущение, будто ваше детство тоже не закончилось.
— Есть такое выражение — в каждом взрослом до старости живет ребенок. Все детские писатели, мультипликаторы, поэты не для детей пишут, а для себя. Всё это чудесное дуракаваляние, чтобы остаться маленьким. И когда говорят про человека, что он большой ребенок, сразу становится понятно: это человек не жадный, не злой. Он улыбается. Он классный.
— Правда ли, что фильм «Пластилиновая ворона» был госзаказом, с целью разрекламировать фабрику по выпуску пластилина?
— Нет, что вы. Но когда «Пластилиновая ворона» вышла на экраны, из магазинов действительно пропал пластилин. Александр Татарский, наш мультипликационный гений, задумал мультфильм из песен. Песни были мои. А героев решил не рисовать, а слепить из пластилина. Он где-то увидел подобное и дофантазировал. Александр разработал свой метод — фигурка героя создавалась по кусочкам, а затем ломалась. Процесс снимали на пленку, которую потом запускали задом наперед, и всё расцветало на экране.
— Ваша дружба с Эдуардом Успенским длится много лет. За что вы цените друга?
— Эдуард Николаевич — человек с обостренным чувством справедливости. Он никогда не идет на компромисс. Он не любит, когда людей обижают. Успенский — Дон Кихот. Он ведь и нашел нашу компанию — меня, Татарского и Ковалева. Эдуард Николаевич в то время работал редактором-консультантом творческого объединения «Экран». Его задача была — искать молодые таланты. Как-то он увидел мультфильм Татарского «Пейзаж», к которому я написал музыку и сам исполнял песни. Фильм Успенскому понравился, и он пригласил нас в Москву. Так я переехал в столицу из Питера, а Александр и Игорь — из Киева.
— Ваши песни исполняли многие актеры — Басилашвили, Броневой, Боярский, Харатьян...
— Мне вообще нравится, когда поют актеры. Потому что каждый из них — невероятная индивидуальность. Актер — это космос, звезда. Высоцкий, Бернес, Вертинский, Миронов. Спеть, как Андрей Миронов, не получится. А как Высоцкий — даже не берись. Для них главное — смысл, слово, текст. А для эстрадного певца важен звук, вокал.
Несмотря на все катаклизмы, театр оказался самым стойким институтом. В лихие времена все рухнуло — в кинотеатрах стали открываться мебельные салоны, торговали машинами. Выстоял лишь театр. Потому что там служат самые преданные своему ремеслу люди.
— Вы были дружны с Владимиром Шаинским. Чему вы научились у него?
— Владимир Яковлевич последние годы жил в Сан-Диего. Он уже был серьезно болен, лежал в госпитале. Я как раз в то время оказался недалеко, на фестивале авторской песни «Полуостров» в Калифорнии. Подъехал с другом к больнице, но зайти не смог. Не захотел его видеть в таком тяжелом состоянии. Решил — запомню его молодым, цветущим, энергичным. Он каждое утро отжимался по 50 раз, подтягивался. Мог вдруг скомандовать: «Падаем. Отжимаемся. Бежим». И я послушно исполнял, но угнаться за Владимиром Яковлевичем было нереально.
— Вам музыка снится?
— Конечно. Думаете, как я сочинил «Пластилиновую ворону»? Во сне. Приехал в гости к Александру Татарскому, он разложил передо мной «портянку» со стихами, написанными от руки. «А может быть, ворона, а может быть, собака…». Я выпил чашку крепкого кофе и отключился на 15 минут. Проснулся и сыграл музыку, которая вошла в мультфильм. Композиторы — они немного экстрасенсы. Когда поэты приносят свои стихи, мы сразу знаем, какая музыка будет.
Несколько лет я был членом жюри детского «Евровидения». И когда выступали юные таланты, уже знал, у кого из них как сложится судьба. Мне не нравится этот дар, в этом есть какая-то чертовщина. Нельзя гадать у гадалок, ходить к экстрасенсам. Они вам дают один вариант. И если вы поверите, их предсказания могут сбыться. А у Бога вариантов неисчислимое множество. Счастье, когда мы не знаем, что там впереди. А что интересного, когда ты все знаешь? Вот я сижу, смотрю матч и знаю счет. Будет мне этот футбол интересен? Нет.
— Как вы относитесь к юбилеям?
— Я думал на эту тему и понял, что все эти празднества с юбилейными афишами — не что иное, как гордыня. В том, что ты родился, твоей заслуги нет. Это скорее праздник родителей. Но праздновать чего-то надо. Например, юбилей того, что ты создал. Строитель празднует юбилей дома или моста, писатель — романа, композитор — произведения.
— Ну если так, то вы можете не выходить из-за праздничного стола.
— Нет, я бы отпраздновал юбилей «Пластилиновой вороны». Этим, кстати, и займусь. Следите за афишей, приходите! Самому активному зрителю я подарю свою шляпу.
Григорий Гладков в 1975 году окончил Брянский институт транспортного машиностроения по специальности «инженер-электромеханик».
