«Если кто-то в театре вам нахамил — значит, я виноват»
В уходящем году театр «Модерн» получил творческое ускорение. С приходом нового худрука Юрия Грымова обновился репертуар и наметились вдохновляющие перспективы. О том, как совершенствовать театральный организм в период кризиса, режиссер рассказал корреспонденту «Известий».
— Первый спектакль, который вы поставили на сцене театра «Модерн», — «О дивный новый мир» по роману-антиутопии Хаксли. Почему именно это произведение?
— Да, это первая постановка в театре. И вообще в мире. Ди Каприо получил права на фильм, а я — на спектакль (смеется). Это сложнейший роман — антиутопия, фантастика. Работа была очень интересная. И этим спектаклем «Модерн» начал трилогию театральных «миров»: «О дивный новый мир» — «Затерянный мир» — «Война и мир». И первым стал спектакль по роману Хаксли. Потому что мы хотели показать, каким бесчеловечным и безжизненным может стать наш мир, если мы потеряем себя самих, растратим свою человечность.
Ведь театр — это такое предупреждение, разговор, диалог со зрителем. Ну, не может жить общество, когда религия и нравственность уходят на последнее место. А мне кажется, что мы, безусловно, движемся в этом направлении. Поэтому Хаксли. Ну и, конечно, мне хотелось заявить о театре «Модерн» именно таким названием — «О дивный новый мир», как бы подразумевая новую дивную жизнь театра.
— Вы всегда вели независимую творческую жизнь. А тут отвечаете за целый театр. Что за этот год изменилось лично для вас?
— Я сам изменился. Стал относиться к актерам с еще большей любовью и интересом. Мое отношение к творческой среде стало другим. Я понял, что многие театры, с которыми я сейчас общаюсь, живут очень небогатой, но очень достойной жизнью. Я вижу людей — сподвижников, энтузиастов, которые просто не дали умереть русскому театру.
Я понял, что многие чиновники, отвечающие за культуру, любят театр. И они откликаются на реакции. Мои встречи с Сергеем Собяниным, с представителями департамента культуры Москвы как раз говорят о том, что все хотят изменить ситуацию к лучшему. И реформы в театре, которые сейчас происходят, — очень профессиональные и интересные. Но главное, что я изменил свое отношение ко всему творческому производству. Да, я занимаюсь сейчас только театром и больше ничем. Меня это немного расстраивает финансово, потому что я привык к другой жизни. Но мне это очень интересно.
— А для театра что изменилось?
— Мы сделали за год семь премьер. Из них пять на большой сцене. Это очень трудно, это очень много. И я рад, что находятся художники, актеры, дирекция театра — абсолютные единомышленники. И это такая по-настоящему семья.
Конечно, театр «Модерн» стал другим, мы привели в порядок фойе. Ввели дресс-код, и люди приходят к нам в нарядной одежде, в фойе звучит музыка. Мы сделали рабочий сайт и продаем 92% билетов там, а не через кассовых операторов. Достижений много за этот год. И мы не остановимся. И это, прежде всего, благодаря зрителю, которому наш театр интересен. После коротких спектаклей мы проводим такое чаепитие со зрителями, обсуждаем спектакль и просто разговариваем. Это наш дом. И я отвечаю в этом доме за всё: за буфет, за постановки, за приятное общение с администраторами. Если кто-то вам нахамил — значит, я виноват, плохо подобрал персонал, плохо объяснил.
— Как считаете, не отпугнул ли введенный вами дресс-код посетителей? Наши зрители не очень любят наряжаться в театр, особенно молодежь.
— Если кого-то отпугивает именно это, то в этом не виноват театр. Просто есть такие правила игры. Это как высказывание: мой монастырь — мои правила. Американская театральная система навязала нам эту лжедемократичность. Нет, у нас можно приходить без галстука, но нельзя — в спортивных штанах, в майках без рукавов. И мы даже предоставляем пиджак в гардеробе.
— Юрия Грымова знают в основном как кинорежиссера. Почему люди больше любят кино, чем театр?
— Сегодня во всем мире очень сильно меняется отношение к кино. Оно ушло из категории искусства в категорию проекта. Не люди создают фильмы, а продюсерские компании, то есть уходит авторское начало. К сожалению, и наше кино движется туда же, и это обидно. Потому что «догнать Голливуд» — это утопическая модель. А сегодня успех любой русской картины обеспечен, только если она похожа на американскую.
Мне это неинтересно. Я воспитан на советском кино и исповедую другую идеологию. Идеологию кино, где автор высказывается. И на территории театра это как раз востребовано. Залы во многих театрах переполнены, и я не обделен вниманием в этом плане. А кино, к сожалению, заканчивается. Кино — это XX век. А XXI век — это время театра, перфоманса, живого, того, что нельзя копировать.
— На вашем знаменитом спектакле в РАМТе «Цветы для Элджернона» по сей день аншлаг. Как считаете, почему он так «выстрелил»?
— Потому что театр — это высказывание. Вот и сейчас в «Модерне» то же самое происходит с «О дивным новым миром». И новый хит «Матрешки на округлости Земли» будет востребованным в театральной Москве. Мы это видим по первым реакциям зрителей. Тут аудитория очень широкая — и молодежь, и более взрослое поколение. И они все вместе плачут. Я считаю, что не надо стесняться слез в театре или в кино. Это говорит о том, что у вас есть сердце и вы живой. И большое спасибо зрителям, что оказывают нам такое доверие.
— Вы упомянули правильную государственную политику в сфере театра. Многие ваши коллеги с вами не согласятся.
— Сейчас театр стал какой-то передовой. Очень много разговоров, слухов, криминальных историй. Но я скажу вам так: ни разу не слышал, и никто со мной не говорил даже как-то приватно, что «это не ставь» или «эту тему трогай, а эту не трогай». Никто. И я с трудом себе представляю, что кто-то в департаменте культуры может мне это сказать. Наоборот, я вижу там современных людей, менеджеров, которые так же любят современный театр. Поэтому ситуация с цензурой сейчас перегрета. Я ее на себе не ощущаю.
— Вы позиционируете «Модерн» как современный театр. А что вы вкладываете в понятие «современный»?
— Это некое пижонство — говорить, мол, этот театр современный, а этот несовременный. Все театры современные, они здесь и сейчас. Но у нас еще и название театра — «Модерн», что в переводе означает как раз «современный, новый». Мы следуем этому. У нас 70% репертуара — это современная драматургия, а 30% — классика. В следующем году я восстанавливаю детский спектакль «Затерянный мир» по Конан Дойлю. Очень успешный, современный и технологичный. Мы его играли на разных площадках. Это такое настоящее семейное приключение с практически настоящими динозаврами. Я даже предупреждаю перед началом детей, чтобы они не кормили динозавров. Очень натуральные формы, и это русская технология. Это наш новогодний подарок детям со 2 по 8 января 2018 года.
— Что еще в репертуарных планах?
— В начале февраля выпускаю спектакль по Шекспиру «Юлий Цезарь». О власти, людях, человеческом пороке, который свойственен абсолютно всем, а не только тем, кто у власти. После Шекспира преступаю к репетициям «Войны и мира» по роману Толстого. 7 сентября 2018 года — на 190-летний юбилей Толстого и 150-летие написания романа — будет премьера. Этот год для театра я объявляю годом Толстого. Мы проведем вечера, посвященные Льву Николаевичу, может быть, поставим еще один спектакль по его произведению. Но главный акцент на «Войне и Мире», конечно. Я давно хотел это большое полотно поставить.
