«Отказываться от сотрудничества с российскими коллегами — просто нечестно»
Танец — это всегда про чувства, уверен израильский хореограф Охад Нахарин. Чтобы научиться танцевать, главное — подобрать ключи к своим эмоциям. Созданный им новый язык гага — это способ самопознания, который лечит душевные и телесные проблемы. Об этом мэтр рассказал «Известиям» по случаю премьеры его программы «Freedom of dance» в России, приуроченной к 70-летию хореографа.
«Русский балет внес огромный вклад в мировое искусство и человеческую жизнь вообще»
— Говорят, за последние 10 лет не появилось значимых открытий в современном танце. Можно ли сказать, что сегодня он переживает кризис?
— Всё просто: тот, кто утверждает, что в танце якобы нет открытий, просто не понимает, о чем говорит.
— В России к вашему юбилею показывают фильмы «Мистер гага», «Вне фокуса» и «Хора», сделанные о ваших танцах. Пересматриваете ли собственные постановки, что в этих фильмах для вас самое важное?
— Конечно, пересматриваю. Без этого ведь невозможно анализировать, двигаться дальше. Особенно это важно, когда речь идет о премьерах. Обычно на протяжении недели или двух я обязательно просматриваю всё, мне важно понимать, что и как получилось. Хореография — это не изданная книга, которую уж как написали, так и остается: мы не можем что-то переписать, дописать, подправить — в этом и есть прелесть танца.
Что же касается самого важного в этих фильмах, это сложно выделить. В лентах отображено множество разных аспектов, которые в совокупности рассказывают о моем творческом методе. Все эти фильмы очень разные. Один из них — это фиксация работы над постановкой такой, как она есть, без купюр и лакировки. Другой построен на отрицании сцены как таковой, место, где происходит действо — это не сцена. В конечном итоге самое важное в этих лентах — личное толкование, то есть то, как артист танца сам трактует происходящее. То, как они вкладываются, насколько глубоко и качественно, — в данном случае это и есть самое важное. И неважно, идет ли речь о фильме или о живом спектакле, я всегда стараюсь вкладываться по максимуму.
— На Западе «отменяют» русскую культуру, а вы продолжаете сотрудничать и презентуете киноновинки. Как оцениваете происходящее?
— Эти попытки не вызывают во мне никакого сочувствия. Кидаться обвинениями в адрес простых людей и всего народа, страны и культуры в целом — дико: я, например, весьма критически отношусь к тому, как действует правительство моей собственной страны в международных вопросах. Судить о действиях российского руководства с моей стороны было бы откровенным высокомерием. В нынешней ситуации для меня отказываться от сотрудничества с российскими коллегами было бы просто нечестно: я по-прежнему сотрудничаю с балетной труппой МАМТ и Дианой Вишнёвой, она продюсирует танцевальный фестиваль, в котором мне удалось поучаствовать.
— В России современный танец явно уступает классическому балету. Каковы, на ваш взгляд, перспективы и потенциал нашей страны сегодня?
— Русский балет — великое достижение, он внес огромный вклад в мировое искусство и человеческую жизнь вообще. Прежде всего потому, что в балете как в пластическом искусстве неважно, откуда родом человек, занимающийся хореографией, на каком языке он говорит, каковы у него взгляды, — танец объединяет всех, делает их равными, просто людьми. И это невероятно прекрасно. С другой же стороны, балетная школа — вещь весьма консервативная, и новые идеи и веяния в эту область зачастую проникают с трудом.
Однако мой метод не противоречит и не борется с классической балетной школой. В гаге используются многие наработки, открытия и идеи, проистекающие из классического балета. В России есть великие танцоры и множество замечательных артистов, работающих в современном танце. И тут очень многое зависит от хореографа: артист классического балета в тандеме с хорошим постановщиком современного танца может получить от него стимул, развить в себе те возможности, которые до этого не использовал. Это и есть главная задача хореографа.
Собственно, я сам люблю работать с артистами классического балета и очень ценю, что́ и как они могут делать. В хореографии, в танце вообще есть понятие «стиль» и есть понятие «суть», и это суть разные вещи. Гага — не стиль, а стиль — это еще не весь танец. Суть танца — это то, что дает танцору связь с со своей органикой, стиль обеспечивает связь с традицией, культурой, манерой и способами выражения сути.
«Мы не соревнуемся, для нас не важно, умеет человек танцевать или не умеет»
— Сегодня израильский contemporary dance — явление того же рода, что и швейцарские часы: знак качества и безусловного признания, а в минувшее десятилетие мировую сцену сразил «вирус Нахарина» — в танцевальном сообществе, истощенном открытиями ХХ столетия и непреходящим дефицитом идей, вы стяжали славу изобретением техники гага. Что это в большей мере: стиль, исследовательский метод, способ врачевания души через раскрепощение тела?
— Гага — это система освоения, самоощущения и преподавания танца, основанная на языке движения, и живое исследование, которое всё еще продолжается — я веду его как самостоятельно, на себе самом, так и при помощи других танцоров и обычных людей, не обязательно обучавшихся хореографии, но желающих её практиковать. Гага — не столько техника, сколько способ выстраивания взаимодействия с другими участниками, позволяющая раскрепостить свои движения, развить необходимую силу, услышать собственное тело, соединиться с собственной палитрой осязаний и чувств. Гага позволяет не только прочувствовать свои природные возможности и выйти за их привычные пределы и рамки, слиться с нашей «чистой формой». Некоторые элементы я разработал, наблюдая поведение животных: человек должен обнаружить «зверя внутри себя».
Диана Вишнева и Охад Нахарин
— Диана Вишнёва, одна из первых российских балерин, кто решился на масштабное включение нового танца в личный репертуар, признавалась, что раньше выстраивала линию своего тела только через зеркало, но после работы с вами стала сторониться зеркал. Чем оно мешает?
— Когда танцор смотрится в зеркало, он выстраивает движение от ума. Гага больше работает с эмоциями — она ведь полна контрастов. Медитативные элементы, требующие полного расслабления (как, например, floating — «плавание») соседствуют с моментами невероятного усилия. Отсутствие изображения перед глазами позволяет танцору соединиться со своим внутренними потоками — взрывной силой, которая живет внутри каждого из нас, и нашей утонченной ипостасью.
Танец — это всегда про чувства. Когда мы танцуем, мы не видим себя: ощущаем кожу под одеждой, чувствуем, как нас касается воздух, и наконец приходим к синтезу усилия и удовольствия. На занятиях по гаге мы учимся эффективно использовать гравитацию, двигаться быстрее и легче, понимать и принимать слабые стороны нашего тела, его точки атрофии. То есть у этой техники много полезных свойств, причем как для профессиональных танцоров, так и для обычных людей — да и для меня самого тоже.
— Рассказывают, что вы изобрели гагу после травмы на позвоночнике, которую получили в армии (Охад Нахарин служил в годы Египетско-израильской войны 1967–1970 годов). Во время реабилитации перепробовали все доступные методы — физиотерапию, тай-чи, пилатес — и стали искать новые способы работы с телом, новый язык. Можно ли излечиться при помощи вашей техники?
— Конечно. Гага объединяет профессионалов и обычных людей. Не так важно, кто ее практикует — олимпийский чемпион, калека или офисный работник с не слишком хорошей физической подготовкой. Физическая основа у нас общая. Мы не соревнуемся, для нас не важно, умеет человек танцевать или не умеет. Встать со стула или нарезать луковицу — это всё довольно сложные, скоординированные движения, требующие определенной ловкости. Мы стараемся использовать то, чем все уже располагают. А результат вы сами можете увидеть.
Охад Нахарин — израильский хореограф, танцор, создатель и преподаватель уникальной системы, языка и педагогики танца гага. Родился в 1952 году в кибуце Мизра в семье художников. Начал танцевать только в возрасте 22 лет. Во время его первого года в труппе «Батшева» выдающаяся американская танцовщица Марта Грэм пригласила Нахарина присоединиться к ее команде в Нью-Йорке.
