«Музеи Европы рвут с нами отношения со слезами на глазах. Им приказали»
Михаил Пиотровский называет Эрмитаж глобальным музеем, который «и есть весь мир». Он уверен, что будущее — за выставками одной картины, а остальное можно показывать средствами высоких технологий. Об этом, а также о русском культурном наступлении, параллелях между современной Европой и СССР, сохранности музейных фондов в Мариуполе и супервыставке из коллекции Сергея Щукина гендиректор Государственного Эрмитажа рассказал «Известиям» на Петербургском международном экономическом форуме.
— Еще несколько лет назад ситуацию с русским искусством вы называли культурным наступлением. И действительно, наши выставки, театральные гастроли шли по всему миру. Сейчас, с началом спецоперации, окно в Европу захлопнулось. Получается, что наше искусство никого ничему не научило?
— Отмена культуры — это давняя болезнь, у нас, надеюсь, к ней выработался иммунитет. Мы сами неоднократно отменяли свою культуру — и царскую, и советскую. И нас многократно отменяли — в 1920-е, 1930-е, 1970-е годы. Поэтому ничего особенного не произошло и не происходит.
Да, наше культурное наступление за рубежом не всем нравилось, но оно не очень нравилось и многим у нас. Зачем мы туда ездили? Затем, что флаг российский в Париже и 1,5 млн посетителей. Но во время ковида мы посидели, подумали, увидели, что существует множество альтернативных средств культурной коммуникации. И совсем необязательно всё время мчаться куда-то.
О чем я? О том, что потерялась ценность. Искусство — не средство массового потребления. Надо возить не большие выставки, а выставки одной картины, чтобы люди говорили: вот это роскошь. Остальное можно давать силами высоких технологий.
Статуя богини Флоры работы Карло Альбачини (Италия, вторая половина 1760-х гг.), принимавшая участие в выставке «Гран Тур. Мечта об Италии от Венеции до Помпей», в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге
— После 24 февраля возникло множество опасений, что наши выставки, развернутые в европейских музеях, могут не вернуться домой. Вы принимали участие в их спасении. Насколько это было драматично?
— Никто ничего не спасал, драматично было то, что из этого сделали провокацию, стали говорить: ах, ужас, сейчас всё арестуют. Хотел бы напомнить: выставки функционировали весь срок, оговоренный с принимающей стороной, мы их не закрывали раньше времени, в отличие от французов, которые про выставку в Кремле сказали: всё, мы ее увозим. Все наши выставки были обеспечены иммунитетом и государственными гарантиями, выработанными нашими музеями и Министерством культуры. Мы были с правильными документами — это первое. А второе — мы в этой ситуации увидели, кто друзья, а кто враги.
Дело в том, что в Европу переместился Советский Союз. Сказали там: протестуйте, — вот они и протестуют. Приказ министра культуры — и государственные учреждения, музеи начинают со слезами на глазах рвать с нами отношения. А вот большой бизнес, который построен на честном слове, сказал: нет, это вопрос чести, — и миллиардеры, которые принимали наши выставки, приложили огромные усилия, чтобы обеспечить им гарантии возвращения.
— Эта история добавит новых пунктов в следующие договоры?
— Да, должен быть пункт, что в случае санкций, когда начинается конфискация предметов роскоши, она не касается государственных, музейных обменов вещей, находящихся в общественном пользовании, и они могут передвигаться спокойно по всей Европе даже на транспорте страны, которая находится под санкциями.
— Российские музеи исключили из «Группы Бизо», которая как раз была создана для того, чтобы защищать интересы музеев. Как вы это объясните?
— Она создавалась во времена позднего Советского Союза в значительной мере для того, чтобы облегчать обмены. Что тут скажешь? Им приказали, они переживают, мучаются, но делают. Всё то же самое, что было 50 лет тому назад у нас.
Посетители у картин Пабло Пикассо «Любительница абсента» (1901 г.), «Портрет Солера» (1903 г.) и «Сидящая женщина» (1903 г.) (слева направо), вернувшихся из Франции после выставки «Коллекция Морозовых. Шедевры современного искусства», в Государственном Эрмитаже
— В Эрмитаже было уникальное музейное объединение — консультативный совет. Оно сохранилось?
— Я его заморозил, потому что некоторые директора музеев стали говорить, что они выходят из совета, опять же, по приказу. Честно говоря, сейчас уже не так нужен этот совет. Когда он создавался, там были легендарные фигуры, которых нужно было слушать раскрыв рот, и я слушал. Теперь, вероятно, нужны другие форматы.
— На пленарном заседании ПМЭФ прозвучала мысль, что опыт культурной жизни во время блокады Ленинграда может быть полезен. Звучит страшно. Какой именно опыт?
— Ничего страшного в том, что мы вспоминаем войну. Мы же вспоминаем не потому, что страшно, а потому что была отработана схема, как выходить из сложной ситуации. Но там была эвакуация, а у нас организованное хранение, сохранение, четкая работа музейщиков, наших контор, транспорта. Это первое.
Второе — надо ли музам молчать, уйти в сторонку, когда война? Блокада нам дала ответ: музы не молчат. И третье, очень важное: в кольце блокады должны ли мы обращаться за кольцо? Должны ли посылать туда свои сигналы, чтобы нас смотрели и завидовали нашему искусству? У нас отличная техника. Как раньше мы слушали «Голос Америки», так и они теперь должны смотреть наши музейные передачи.
— Вы будете поворачиваться на Восток?
— Никуда мы не поворачиваемся. Мы — глобальный музей. Мы и есть весь мир. Оторвался от нас европейский кусок, но остался громадный мир России. Вот только что я подписал соглашение с Иркутском. 10 центров у нас в стране. Будем на родине развиваться активнее.
А что до Востока… Задействуем его в проекте «Небесный Эрмитаж». Имеется в виду максимальный выход в «облако» и создание там продукции. Есть Китай, страна высочайших технологий, есть Иран, Индия. Персидский залив очень технологичный. Это технологическое будущее, которое по контрасту должно вернуть понимание подлинной вещи, его мы обесценили большим количеством реальных выставок.
Статуя у окна в помещении разрушенного Мариупольского краеведческого музея
— Вы президент Российского союза музеев. Вас беспокоит сохранность коллекций в музеях Мариуполя? Там русское искусство.
— Там киевское искусство, никуда оно не пропало, находится в музее. Конечно, нас беспокоит ситуация, у нас было большое заседание, посвященное охране культурного наследия, где были люди из Донбасса, Абхазии, Осетии. Будем вместе с ними спокойно, без истерики действовать, помогать, сберегать.
—То есть не надо эвакуацию устраивать?
— Пока эвакуаций, кроме каких-то локальных, не нужно. Надо постараться сделать так, чтобы люди ощущали: искусство живет, оно рядом. Такие тонкие вещи они должны ощущать. Музейщики это понимают и работают.
— Вы давно говорите про права культуры, но они так и не защищены.
— Есть великие документы, например Декларация прав культуры авторства Дмитрия Сергеевича Лихачева, которая так и не принята. Главное возражение такое: у культуры прав быть не может, права бывают только у человека, у индивидуума, у нации. Вот природа доказала, что у нее есть права, устроила нам веселую жизнь, оказалось, что ее нужно ценить и уважать. Теперь очередь за культурой.
Туристы фотографируют часы «Павлин» в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге. 2018 год
— Как много вы потеряете от того, что не будет иностранных туристов?
— Ничего не потеряем. Со временем они появятся. Нужны не иностранцы, нужны хорошие выставки, не обязательно иностранные. Сейчас у нас выставка Эриксена — это великий датский художник, работал на Екатерину Великую, писал громадные портреты. В Дании нет возможности отпраздновать по-настоящему 300-летие со дня его рождения, это мы делаем. Еще у нас сейчас будет супервыставка из коллекции Сергея Щукина, это часть того венка, что был в Париже, но совершенно по-новому поданная.
— А выставки современных авторов типа Яна Фабра отложены или вы все-таки ведете какие-то переговоры?
— На самом деле, кроме государственных учреждений существуют частные коллекции, и они постоянно приезжают, даже если на государственном уровне сотрудничества нет. Так что будет всё, немного успокоится ситуация, и художники уровня Яна Фабра приедут. И сам он приедет. Он, кстати, не обиделся на то, что его публика несильно приняла.
