Хорошая квартира: Булгаков и Ахматова встретились в Петербурге
Магические атрибуты, акцентирующие образ Ахматовой-ворожеи, намеки на контакты Булгакова с инфернальными силами, а также черепа, веники, банки, склянки... Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме на основе своего собрания, а также архивов других петербургских культурных учреждений и московского Музея Михаила Булгакова создал выразительную выставку, объединившую имена двух классиков. Получилась «тотальная инсталляция», архитектура которой заигрывает с коммунальной квартирой коридорного типа. В «Мастере и Маргарите» в подобной поселяется Воланд со свитой.
Не пара
Казалось бы, что это за пара — Ахматова и Булгаков. Она поэт, он прозаик и драматург. Она была равнодушна к театру, он не любил стихов. Она олицетворяет Петербург — Петроград — Ленинград, он ассоциируется с советской Москвой. Да, они очень ценили друг друга, стихотворение Ахматовой на смерть Булгакова маркировано пометкой «из лучшего» в ее поэзии. Анна Андреевна считала «Мастера и Маргариту» гениальным произведением. Но при жизни их общение концентрировалось в основном вокруг хлопот Ахматовой за арестованных близких: Булгаков мог обратиться напрямую к Сталину.
Выставка прослеживает связи не столь очевидные. Например, одна из комнат этой таинственной коммуналки посвящена Киеву, где Булгаков родился и вырос. Ахматова — уроженка Одессы, но в Киеве, хоть и недолго, жила. И как писал Гумилев: «Из логова змиева, из города Киева, я взял не жену, а колдунью». А сама Ахматова много позже напишет: «Прощали мне и дольники, и бреды, / И киевское помело». В общем, и Булгаков, и Ахматова вышли из инфернальной малороссийской ночи — оттуда же в Петербург явился и Гоголь со своей чертовщиной. И на выставке чувствуется, что место рождения — не просто анкетные данные, но истоки мировидения.
— Идею совмещения двух этих имен наш музей стал разрабатывать совместно с московским Музеем Булгакова, — рассказала «Известиям» завотделом выставок и проектов Музея Ахматовой Жанна Телевицкая. — Мы думали не только о точках их притяжения друг к другу, но и о расхождении. Костяк выставки — наше собрание. Материалов, связанных с Булгаковым, у нас не так много, но что-то есть. Из-за карантина мы не успели взять подлинные вещи из Москвы, но эта часть представлена репликами.
Коммунальный неуют
Надо ли говорить, какое значение имел в жизни Анны Ахматовой Фонтанный дом, где она провела не одно десятилетие. Здесь лирическая героиня «Поэмы без героя» вызывает дорогие ей тени Серебряного века. Из этих стен уводили под конвоем Николая Пунина и Льва Гумилева, хотя Фонтанный дом для Ахматовой — вовсе не проклятое место, а, напротив, пристанище. Булгаков с этими стенами не связан никак, но через него выставочное пространство работает в чисто художественных координатах: по сути, это же «нехорошая квартира», прототипом которой послужила московская коммуналка на Большой Садовой, где жил мастер.
Зрители оказываются в коридоре, где лаконично обозначен коммунальный неуют: это и казенная покраска стен в два цвета, и подвешенные к потолку чугунные ванночки. Особенно органично смотрятся встроенные в павильон старые двери и арочные оконные рамы — деревянные, потертые, растрескавшиеся, такие еще можно увидеть в петербургском «старом фонде». Они в отличие от стеклопакетов хранят память места.
Разноформатные двери и дверцы коридора открываются в разные пространства — комнаты. Одни низенькие, другие высокие, то вдруг, «как купол, вспух потолок» — это словно материализовалась строчка ахматовской поэмы. Где-то помещаются несколько человек, где-то только ты один. И везде слышишь музыку из оперы Шарля Гуно «Фауст».
Комнаты-инсталляции
Каждая из нумерованных комнат — по сути, отдельная инсталляция. Комната № 8 называется «Подвал памяти». От стены до верхней полки на них стоят стеклянные банки, в каждой из которых — по листку рукописей «Поэмы без героя» или «Мастера и Маргариты», причем иногда это «неофициальный» текст, не вошедший в окончательную редакцию. Кажется, что попал в Кунсткамеру, каждый лист словно заспиртован, а в целом пространство играет со знаменитой фразой «рукописи не горят», произнесенной Воландом.
Вот комната № 5 — «Все ушли, и никто не вернулся». Крышка рояля заставлена фотографиями в рамках, здесь Гумилев и Мандельштам, Маяковский и Цветаева, Мейерхольд и Райх. Репрессированные, замученные, затравленные. Среди рамок, которые кажутся крошечными надгробными плитами, виднеется череп, и все предметы словно сливаются в реквием. Но мистически-трагедийные краски, к счастью, не исчерпывают палитру этой выставки, здесь нашлось место и юмору. Например, комната № 3, «Было дело в Грибоедове», посвящена литераторской жизни тех лет, в замысловатой ячеистой витрине выставлены документы: справки, приглашения на конференции или творческие вечера. Читая их, дивишься неуклюжему бюрократическому языку эпохи.
— В основном здесь архив ленинградского театрального критика Сергея Цимбала, подаренный нашему музею его дочерью, тоже театроведом Ириной Цимбал, — пояснила Жанна Телевицкая. — Раскладывая эти экспонаты, мы поняли, что Булгакову не надо было придумывать МАССОЛИТ, достаточно было просто оглядеться вокруг, прислушаться и со свойственным ему чутьем всё это обработать.
Некоторые экспонаты — немалой ценности: принадлежащий Музею Ахматовой ее графический портрет работы Модильяни или же брошюра, подписанная Анне Андреевне Еленой Булгаковой. Но есть и вещи для атмосферы, какие можно купить на блошином рынке. Эта иерархия размывается на выставке, задуманной как своего рода маленький спектакль и воздействующей всеми элементами сразу. Очевиден масштаб проделанной исследовательской работы, но показательно, что всякий текст здесь подавляется визуальным решением. Не получается сосредоточиться на чтении всех этих рукописей и кураторских пояснений, но это и не плохо. Петербургским музеям остро не хватает как раз таких проектов — не академических, а дизайнерских и даже режиссерских.
Выставка открыта до 11 октября.
