«Вторая волна для Москвы уже невозможна»
Исходя из того, что в Москве официально зафиксировано 20% людей с антителами к коронавирусу, можно смело предполагать, что 40–60% жителей столицы уже имеют иммунитет к нему, — рассказал в эксклюзивном интервью «Известиям» руководитель лаборатории геномной инженерии МФТИ Павел Волчков. Это означает, что второй волны заболеваемости в столице не будет, уверен эксперт. Кроме того, вирусолог поделился своими представлениями о том, как именно началась пандемия COVID-19. Он склоняется к версии лабораторного происхождения SARS-CoV-2.
— Павел Юрьевич, с вашей точки зрения, сколько людей в Москве уже имеют иммунитет к SARS-CoV-2?
— Недавно вышла статья шведских ученых, которые провели исследование Т-клеточного иммунитета («Устойчивый Т-клеточный иммунитет у выздоравливающих лиц с бессимптомным течением COVID-19»), результатов которого я лично давно ждал. Они проанализировали большое количество биологических образцов, проведя дорогой анализ ELISPOT (Enzyme-Linked ImmunoSpot — метод определения Т-лимфоцитов). Выяснилось, что даже у тех, кто не имел IgG-антител, оказался Т-клеточный иммунитет. И таких людей в популяции в два-три раза больше, чем имеющих антитела.
— Что это значит?
— Если в Москве официально зафиксировано 20% людей с высокими титрами антител IgG, то можно смело прибавить к этой цифре еще 20–40%. Получается, что около половины жителей Москвы имеют иммунитет к коронавирусу. Они уже не заболеют.
— Недавно вышли статьи, в которых показано, что антитела теряются…
— И это нормально. Они и должны теряться. Так происходит всегда. Есть период полужизни IgG, IgM, IgA-антител. Их количество в крови начинает падать через полгода-год после встречи с инфекцией. Их становится так мало, что это количество невозможно детектировать никаким тестом. Какая цель у антител? Вот вирус залетел в дыхательные пути, инфицировал группу клеток, создал небольшой локальный очаг (при легком течении болезни). Иммунная система распознала эти клетки и локализовала их, — это похоже на то, как в Китае был закрыт город Ухань. Получается, что большого количества антител вроде и нет, но иммунитет сформировался и сработал. Однако сосредоточен он в Т- и В-клетках памяти. Когда инфекция снова встретится человеку, иммунитет ее узнает, клетки начнут продуцировать антитела.
— Есть ли тогда смысл делать тест на IgG-антитела?
— Есть. Этот тест дешев и дает нам отсечку. Эта отсечка сейчас — 20%. Значит, мы можем умножить это количество в два-три раза. Точную цифру сказать трудно, для этого нужно проводить широкомасштабное исследование с помощью дорогого анализа ELISPOT, как это сделали шведы.
— Можно ли сказать, что «стадный» иммунитет, о котором все так долго говорили, в Москве уже сформировался?
— Для многомиллионной Москвы сегодняшние цифры в районе 700 новых зараженных в день говорят о том, что сформировался. Если бы у нас действительно было всего 20% жителей с иммунитетом, то при открытых ресторанах и магазинах следовало бы ожидать гораздо большего количества инфицированных.
— Но ведь на этой цифре (плюс 700 человек в сутки) можно находиться долго. Или нет? Каков ваш прогноз?
— Думаю, эта цифра сейчас начнет понижаться и достигнет нулевого значения в конце августа. Понятно, что в столице еще долго будут завозные случаи из регионов, которые с запозданием стали «подбирать» коронавирус.
— То есть второй волны не будет?
— Для Москвы она уже невозможна. Сейчас людей, сформировавших естественный иммунитет, в столице 40–60%. Если динамика сохранится, их количество увеличится к концу августа до 80–90%.
— А в других городах России возможна вторая волна?
— Только в тех, которые хорошо самоизолировались и где наблюдается крайне низкий уровень инфекции. В больших городах точно нет. Если у вас уже выжжена трава, то выгоревшие территории нельзя снова зажечь. Знаете, как пожарные борются с огнем? Они берут и выжигают впереди полосу, чтобы пожар остановился. Эта полоса — и есть наш буферный иммунитет.
— А как же разговоры про то, что вирус мутирует и организм его может просто не узнать?
— В любом случае он не мутирует очень быстро. Даже вирусу сезонного гриппа, чтобы он вас повторно инфицировал, нужно несколько лет. И то в случае, если часть его сегментов, а у гриппа их восемь, будут реасортированы, — то есть заменятся на части от другого вируса гриппа. Коронавирус односегментный — он не может так меняться.
— Но он же может рекомбинировать?
— Может. Но это событие более редкое. Должно пройти хотя бы пару лет, чтобы он имел возможность вернуться и вызвать у вас какую-то патологию. И всё равно это будет несравнимо с первым разом. Иммунная система хоть как-то его распознает, а значит, сработает. И разовьется вторичная иммунная реакция.
— На страницах СМИ, в социальных сетях и в блогах продолжается война сторонников естественного и искусственного происхождения коронавируса. Что вы скажете на данный момент, когда вышло уже столько статей про его структуру?
— Я пришел к выводу, что вероятность преодоления вирусом межвидового барьера без помощи человека (случайное употребление в пищу летучей мыши — носителя SARS-CoV-2) значительно меньше, нежели та, что ему помогли. Под помощью я подразумеваю длительное культивирование вируса в лаборатории, введение аминокислотных модицикаций, эксперименты по возможности инфицировать человеческие клетки. Всё это описано в той самой знаменитой статье 2015 года (журнал Nature, 9 ноября, 2015 год). В пользу этой гипотезы говорит также локация города Ухань.
— Что вы имеете в виду?
— Ухань расположен в самом центре Китая. Летучие мыши там не водятся. Они живут на юге, в провинции Юньнань, на границе с Вьетнамом. Именно там они были пойманы для выделения новых коронавирусов, которые хранятся сейчас в коллекции уханьской лаборатории. Хотя теоретически можно предположить, что их привезли за тысячи километров, чтобы съесть.
— Но это же возможно?
— Да, возможно. Но на практике традиционная кухня потому и считается традиционной, что в ее меню присутствуют местные виды животных. Если бы вирус «перепрыгнул» на человека при поедании, он был бы найден в провинции Юньнань, на границе с Вьетнамом, Лаосом и Мьянмой. Оттуда бы и пошла эпидемия.
— Говоря об происхождении SARS-CoV-2, можно оперировать только вероятностями?
— Боюсь, что да. В его сиквенсе (буквы генома. — «Известия») не написано: «Я сделан синтетически». Там нет очевидных «ослиных ушей» — следов генно-инженерной конструкции. Но там есть на это намек. Это знаменитая фуриновая вставка, о которой уже много всего сказано.
— Но она же могла очутиться в геноме вируса и при рекомбинации?
— Могла. Однако вероятность этого события сильно повышается при условии, если вы тысячами проводите аминокислотные мутации. А то, что американские и китайские ученые это делали, доказывает статья 2015 года. Если посмотреть на публикации этих научных групп, то становится понятно, что они очень активно, много и долго работали с этими вирусами. Кроме того, китайцы имеют большую библиотеку коронавирусов, где был обнаружен самый на данный момент генетически близкий образец RаtG13. Он был привезен в Уханьский институт вирусологии из провинции Юньнань в 2013 году. За семь лет, когда его культивировали, пассировали, он мог и естественным образом приобрести большое количество мутаций. К тому же наука очень продвинулась в этом плане за последние 10 лет. Мы живем в эпоху синтетической биологии, когда некоторые части вы можете de novo синтезировать, а потом обеспечить бесшовную вставку такой синтетической части в геном.
— То есть 10 лет назад вы бы точно сказали, посмотрев на геном, что там вставлено?
— Именно так. А сейчас существуют технологии протяженного генетического синтеза, когда можно синтезировать тысячи нуклеотидов. Вы просто посылаете буквенную последовательность специальной компании, которая синтезирует ее и присылает обратно. Возможности сейчас огромные. Таким образом можно сгенерировать целые библиотеки новых коронавирусов. Допустим, их там 10 млн. А потом уже можно выбрать из них наиболее перспективный, собрать методом обратной генетики (что умеет группа, как сказано в статье 2015 года. — «Известия») и протестировать на способность заражать человеческие клетки.
— То есть с вашей точки зрения вероятность, что вирус утек из лаборатории, довольно высока?
— Да. Аргументом в эту пользу является также то, что коронавирусы до некоторого времени считались не особенно опасными. И с ними можно было работать на втором уровне защиты (всего их четыре, третий и четвертый уровни, по американской классификации, особо опасные. — «Известия»). Собственно, это и понятно, ведь выделенные изначально вирусы не могли перейти от животного к человеку (преодолеть межвидовой барьер) и, соответственно, от человека к человеку.
— Именно это и утверждалось в самом начале пандемии...
— На втором уровне защиты он мог легко вылететь и инфицировать ученого. И что важно: сразу увидеть это невозможно. Самое забавное, что тот, кто вынес этот вирус из лаборатории, даже не понял, что он это сделал. И, возможно, не понял до сих пор.
