Я бы не спешил поздравлять «Единую Россию» с результатами местных выборов. Этот результат скорее хорош для партийных чиновников, которые будут отчитываться о нем наверх. Единороссы приложили старания, чтобы не упустить ни одного одномандатного округа, и добились в этом деле изрядных успехов, «зачистив» системную оппозицию в региональных парламентах.
При этом дрались чиновники не столько за партию «Единая Россия» и государственные интересы, сколько за себя — за свои «контракты», наработанные годами взаимодействия с бизнесом, за отметки в личных делах об успешно проведенных выборах, за сохранение синекур. Прошедшие выборы стали в некотором смысле пиром самовластия местной бюрократии, перенапрягшей ресурсы поддержки партии власти.
Такая политическая конфигурация связана с социальными рисками. От которых пока спасает политическое ничтожество нашей оппозиции. И системной, и в еще большей степени несистемной.
Наши оппозиционеры привычно ссылаются на длинный список «яиц», которые мешают им исполнить победный танец: админресурс, черный пиар, отсутствие денег, отсутствие возможностей для агитации, фальсификации, «козни режима». Что-то из этого безусловно верно, что-то совсем нет. Но, понаблюдав за местными выборами вблизи, причем не в цирковом варианте a la Кострома, а в сравнительно нормальном, как член семьи неплохо выступившего местного кандидата от КПРФ, я могу с уверенностью назвать ключевую проблему нашей оппозиции.
Российская оппозиция борется с режимом, а не за избирателя. Режим может быть разный — глава горадминистрации или губернатор. Зависит от того, на каком уровне и на чьих деньгах заварена та или иная оппозиционная каша. В любом случае борьба с чем-то у критиков власти стоит на первом месте. Именно ее они пытаются продать избирателю.
Характерный пример. После того как партия Касьянова получила свои законные 2%, ее представитель Илья Яшин отчитывается в Facebook, пытаясь представить этот позорный результат как невероятное политическое достижение. После длинного перечня помешавших «яиц», лишь одна фраза о взаимодействии с избирателями: «влияние собственного обаяния на костромских бабушек я немного переоценил». В этом всё: и снобская ирония по отношению к «ширнармассам», и откровенное задвижение непосредственного общения с избирателем на 20-е место по сравнению с влиянием газеты «Гей-правда».
Ну и торжествующее резюме: «Для нас противостояние с кремлевскими жуликами — это не дело одного дня или одной кампании. Мы единственный в России отряд сопротивления, который... продолжает стоять на своем». То есть, как я понимаю, с этим посланием ПАРНАС и выходил в Костроме к народу: «Мы идем в ваше областное собрание, чтобы противостоять кремлевским жуликам».
В конечном счете для касьяновцев-навальненцев Кострома была лишь площадкой, на которой можно раскинуть свое политическое шапито для показа — даже не в Москве, а где-нибудь в Вашингтоне или Брюсселе — комедии «нечестные выборы и преследование оппозиции авторитарным режимом».
Но ту же самую аберрацию сознания я улавливал много раз у вполне «системных» политиков, которые работали на реальную повестку и имели реальные политические козыри. Драгоценное время избирательной кампании уходило на «политическую борьбу» вместо работы непосредственно с избирателями.
Избирательные кампании многих российских участников нашего политического процесса проходят преимущественно в Facebook, для своей тусовки. Если бы заксобрания выбирали географически произвольные сообщества «друзей», все наши звезды политического Twitter давно были бы депутатами разных уровней. Но депутатов избирают локальные сообщества, и тут не всё так просто. Многим казалось важнее провести круглый стол для прессы или перепостить друг у друга в Facebook разоблачение неправд политических оппонентов, чем пересилить себя и отправиться говорить с людьми по квартирам.
Еще бы — разговаривать с ветхой старушкой на убогой кухне придется ведь не о президенте и даже не о том, что кажется политическому классу острыми городскими или областными проблемами, а о текущем кране, о том, что уже седьмое, а не несут пенсию, о том, что «сын уехал на заработки далеко, а мы тут пропадаем». Всё это будет сопровождаться порой глупыми репликами, попытками напоить чудовищным чаем из старого чайника с накипью. Вас всё это будет бесить, и вы будете трижды проклинать себя, что во всё это ввязались. Но избирательный процесс, особенно на уровне, который мы можем назвать «местным», устроен именно так.
Вспомним 2010 год в стране классической демократии — Великобритании. Лейбористы проиграли выборы из-за того, что премьер Гордон Браун забыл выключить радиомикрофон после встречи с избирательницей и, сев в машину, разразился бранью на помощников, которые «подвели к нему эту узколобую женщину». Ставшая достоянием публики реплика стоила лейбористам выборов, а партию теперь возглавил Джереми Корбин, которого можно упрекнуть в чем угодно, но только не в снобизме.
Римляне определяли выборную кампанию предельно четко — как «просительство» или «искание». Кандидат с униженной улыбкой ходит и просит за него проголосовать. Депутата, которого избиратель не знает, скорее всего, не выберут, и избиратель, которого кандидат не подержал лично за руку, не многого стоит. Современные демократии накладывают на эту прозу флер представительства общих интересов и коммерческой рекламы — мол, вы «покупаете» этого кандидата не потому, что он вас попросил, а потому, что он вам очень нужен и вы его страстно желаете.
Наши демократические и квазидемократические политики, похоже, приняли эту обертку за реальность и решили, что за них будут голосовать, влюбившись в их харизму. Но, простите, для этого нужно быть политическим шоуменом класса Жириновского. Прочим остается проза хождения по домам. И здесь российские чиновники дадут фору политическим хипстерам — в силу специфики своей повседневной работы они часто умеют быть к избирателю ближе, находятся с ним на одной волне и даже, когда врут в глаза, делают это демократично. Не все, конечно: у некоторых от долгого нахождения на олимпе развивается комплекс дикого барина, но политическую пехоту единороссов вряд ли испугать посиделками на бабушкиной кухне.
В некотором смысле партии власти удалось навязать оппозиции свою схему политической борьбы. Применяя политические технологии на грани фола, чиновники создали у своих оппонентов представление, будто главное — разоблачать нарушения, подавать жалобы, устраивать скандалы. Кампания превращается со стороны оппозиции в сеанс демонстративного политического мазохизма.
При этом невидимая работа по привлечению сторонников — индивидуальная и групповая работа с избирателями, раздача обещаний и решение проблем — для многих оппозиционеров неважна, они не замечают ее у партии власти и не занимаются ею сами. А потом изумляются своему недостаточному результату. Даже при самом жестком прессинге у всех минимально политически и психически адекватных оппозиционеров результаты были бы на порядок лучше, если бы они просто не боялись встретиться с избирателями один на один.
В далеком 64 году до нашей эры Квинт Цицерон написал своему знаменитому брату-оратору Марку Туллию инструкцию по проведению избирательной кампании, каковая в Риме была в наибольшей степени похожа именно на наши местные выборы. Там есть золотые слова: «Не вижу ничего более глупого, чем предположение, что тебе может быть предан тот, кого ты не знаешь».
