Вопреки известному суеверию свое сорокалетие я все-таки отпраздновал. На встрече с читателями — долго говорили о Пушкине, Киплинге, Василии Белове, русской истории, Новороссии и Крыме.
А месяц спустя отправился в Тарусу, где, стоя в нескольких метрах от места, где хотела быть погребенной Марина Цветаева, я слушал кукушку (еще одно милое суеверие).
Кукушка уверенно прокуковала 10 раз. Сделала томительную паузу. И возобновила счет: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать... Снова пауза... Двадцать, двадцать один, двадцать два...
— Короче, — резюмировал я, — жить буду долго. Но с перерывами.
Я понимаю суеверное желание газеты «Коммерсантъ» избежать темной мистики сорокалетия и потому шумно поздравить Алексея Навального на странный юбилей — 39 лет, но фотогалерея, патетично посвященная недоюбилею оппозиционера, выглядит невероятно пошло, довольно четко выявив тот фактор, который отталкивал от Навального тогда, когда между ним и большинством русского общества еще не пролегла пропасть разногласий по Крыму и Новороссии.
Политик, симпатично сочетавший антикоррупционность, разумный национализм и готовность бодать систему, нравился тогда почти всем, кроме Эдуарда Лимонова (он в итоге оказался полностью прав, и я приношу уважаемому писателю извинения, что тогда за его критику Навального на него зло ругался).
Но уже тогда, до Крыма и Новороссии, в Навальном напрягал этот сектантский культ личности.
Не было идеи. Не было программы. Был вождь. «Навальный!» — и этим, вроде бы, было всё сказано.
«Братья Навального» достойно конкурировали на поле политических сект со «Свидетелями Кургиняна». Товарищ Сталин — лучший друг детей, г-н Навальный — лучший враг коррупционеров.
У нас на глазах была предпринята интересная попытка продвижения политика по технологии интернет-мема.
Навальный, Карл! Навальный, а не какая-то жалкая группка жуликов и воров! А теперь отвечай: «Да или нет?»
Для сытых хипстерских времен это работало. В конечном счете в этот момент жизни ничего, кроме Facebook, Twitter и «ВКонтакте», не происходило.
Но полтора года назад из эры мемов наша политическая повестка перешла к серьезным вопросам. Крым наш или не наш? Русского царя уже ль бессильно слово? Нам с Европой спорить ново ль?
Новороссия — политтехнологический проект или прочное дело, под которым струится кровь?
И Навальный стал совершенно нерелевантным политическим персонажем. Невозможно оказалось быть умеренным националистом и публиковать в прессе иностранного враждебного государства рекомендации: кого из российских деятелей Запад может побольнее наказать за Крым.
Невозможно прикидываться борцом с враньем и жульничеством и публиковать жульнические результаты «телефонных опросов» терроризированных жителей Одессы, все как один клявшихся герру коменданту, что они не подтримовают (не поддерживают) Новороссию.
Навальный в роли украинского политического пропагандиста оказался даже не забавен. А главное, за ним открылась пустота. Выступая в качестве политического популиста, чутко улавливающего общественные настроения, он с ними по вопросу о Крыме и Новороссии радикально разошелся.
Можно было бы сказать, что для политика время от времени быть в положении «один против толпы» — это норма. Но такое политическое одиночество нормально для людей принципа, людей идеи.
Таких не берут в мемы.
Кроме того, даже самый антипопулистски настроенный политик соизволяет объясниться с нацией. Указать ей на то, почему та или иная популярная тема на самом деле ошибочна и противоречит национальным интересам.
Но в риторике Навального вы не обнаружите ничего национального. Навальный рассказывает о том, что Россия, «оккупировав» Крым, якобы «нарушила международное право», что оппозиция в лице Навального имеет право обратиться к международным силам (считай — США), чтобы «свергнуть тиранию».
Простите, но это не Ганди, не Мандела, а Квислинг, кандидат в околоточные в мировом жандармском отделении. Перед нами не принципиальность, а тот самый популизм, работа на целевую аудиторию, просто этой аудиторией для Навального является не русский народ, а американское правительство.
Впрочем, и тут ему грозит лишь должность младшего околоточного. На должность старшего уверенно метит его политический партнер Михаил Касьянов, решивший соответствовать самому карикатурному образу «национал-предателя».
Чего стоит касьяновское предложение, чтобы в Крыму было поменьше русских и побольше крымских татар, за которое Борис Межуев справедливо назвал Касьянова «оскопителем России». В таком политическом союзе видна «русскому национализму» Навального его красная цена.
Никакой содержательный диалог Навального с большинством русского общества невозможен. И то, что сегодня эта фигура чуть ли не за уши, с явно натянутыми поводами подтаскивается в фокус внимания общества, говорит о печальном факте, что энергия событий, энергия исторического действия у нас остывает.
Оказывается возможным приглашать одесских палачей на федеральные каналы и всерьез обсуждать недосорокалетие их лакеев. Вновь находится место для интернет-мемов и политических мимов.
Но все-таки, право же, 39-летний юбилей — слишком искусственный пиар-повод. Рискну выступить в качестве кукушки: Алексею Навальному не стоит бояться праздновать сорокалетие. Жить он будет долго, хотя, возможно, и с перерывами.
