Российское правительство утвердило федеральную целевую программу под названием «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России». Цена вопроса — 7 млрд рублей — на первый взгляд впечатляет. Впрочем, если раскидать эту сумму на весь период действия программы (2014–2020 годы) и по всем субъектам федерации, то выйдет всего-навсего $350 тыс. в год в среднем по каждому региону. Для освоения таких денег даже не нужно бежать в сарай за двуручной пилой, достаточно ученического лобзика.
В конце концов, где только бюджетные деньги не пропадали, а тут нам предлагают недорого решить сразу две задачи, каждая из которых по головоломности не уступает квадратуре круга. С волнением начинал я читать эту программу, предвкушая долгожданные новаторские ходы.
Увы, от списка мероприятий не веет утренней свежестью. Фотоконкурс, сбор молодых журналистов и блогеров, конгресс антропологов, конкурс профессиональной ориентации — словом, «драмкружок, кружок по фото». Получается, что обещанный авторами программы системный подход обернулся систематизацией традиционных промыслов профессиональных нацдружбистов, и без того готовых дружить всегда, дружить везде. Спору нет, фестивали, форумы и детские утренники тоже нужны, важны и неизбежны, но в реальности народы сталкиваются между собой за пределами этой уютной лабораторной среды — на рынках, на стройках, в барах.
Авторы программы понимают «российскую нацию» в духе модной мультикультурности, как сумму «этнокультур», самоценных, неприкосновенных и непроницаемых, подобно монадам Лейбница, при этом укрепить единство нации, по-видимому, значит для них всего лишь научить граждан правильно отвечать на вопросы социологов о терпимости к людям другой национальности.
Такой взгляд на вещи, возможно, устраивает этнографа, но недостаточен для политика. Не хватает важной детали: вокруг каких ценностей будет сплачиваться единая российская нация? На протяжении веков, по крайней мере с Петра Великого, главным мотором нашей истории было стремление к европейским ценностям, пусть и непоследовательное. Единственным крупным европейским народом в стране остается русский; конечно, «у нас есть и поляки», как писал классик, сохранилось и какое-то количество немцев, но все же, если русскому народу не удастся удержать Россию в рамках европейского выбора, никакой другой народ за него этого не сделает.
О русских бедах в программе написано витиевато и снисходительно: «сложное социокультурное самочувствие русского народа, неудовлетворенность его этнокультурных потребностей». Но позвольте, у русских нет «этнокультурных потребностей», им не надобен музейный загончик с балалайками и матрешками. Русские уже создали культуру всемирного значения и звучания, культуру Достоевского, Чайковского, Кандинского. Впрочем, еще в сталинское время жар проклятых мировых вопросов, пылавший в русской культуре начала ХХ века, стали заливать фольклорно-казенной патокой, а в новейшее время мы попали под ковровую бомбардировку жлобскими суррогатами, от блатного шансона и крикливых сериалов до хоругвеносных байкеров.
Провинциализация русской культурной жизни, кризис лидерства русского народа — вот то главное, что мешает единству российской нации.
Посмотрим на проблему трудовых мигрантов. Ее острота не в том, что мигрантов слишком много, и даже не в изначальном культурном разрыве между ними и местными. Это было бы еще полбеды, настоящая беда в том, что у приезжего нет особых причин перенимать образ жизни и культуру местного населения. Напротив, всё склоняет его к тому, чтобы держаться своего этнического землячества: диаспора защитит, диаспора пристроит к делу. А чему учиться у этих русских: неумению постоять друг за друга? пассивности в отстаивании своих прав?
В последнее время, с подачи одного из кандидатов в мэры Москвы, вновь воспламенился спор о лезгинке на Манежной площади: запрещать ли ее или пусть пляшут? Кризис русского лидерства хорошо виден и на этом примере. Сторонники запрета убеждают нас: лезгинка — это кровожадный танец над трупом врага. А я вспоминаю советские праздничные концерты, в которых лезгинка была таким же обязательным номером, как и украинский хит «Нiчь така мiсячна», при этом ни один зритель себя трупом врага не чувствовал.
А еще вспоминаю Загреб, где на главной площади время от времени устраиваются танцы народов Европы. Я видел, как танцевали венгры, в далеком прошлом — племя свирепых воинов. Между тем площадь носит имя бана Елачича, который в позапрошлом веке этих венгров здорово бил. И ничего: венгры танцевали, хорваты любовались.
Забавнее всего, что лезгинкофобы считают себя русскими националистами. Мне казалось, национализм состоит не в том, чтобы забиваться под стол, едва заслышав «асса-асса». Русские могут отвлеченно фантазировать о жизни веселых поселян в этнически чистом Беловодье, но в каждом из них живет красноармеец Сухов из «Белого солнца пустыни». Без взаимодействия с другими народами атрофируются русский ум и русская воля.
Ведь и на национальные окраины русские ехали не по чьему-либо произволу, а потому что были нужны. Русские учили, лечили, строили — а заодно и сами учились быть европейцами, стремились соответствовать своей культурной миссии. Если их сейчас выдавливают с Кавказа, значит, русский извод европейской цивилизации теряет свое обаяние, уступая лидерство другим, внеевропейским образцам.
Конечно, за 7 млрд рублей этого обаяния не вернуть, но, по крайней мере, хотелось бы, чтобы те люди, которые взялись за укрепление единства российской нации, не прятали истинный масштаб задачи за обтекаемыми бюрократическими фразами.
