Глава МВД Владимир Колокольцев бросил увесистый камень в наш и без того не очень спокойный общественный пруд. В интервью телеканалу НТВ он поддержал введение смертной казни для наиболее жестоких преступников, таких как убийцы детей.
«Я боюсь навлечь на себя гнев противников смертной казни, но, если не как министр, а как простой гражданин, я не видел бы ничего предосудительного в ее возрождении для подобного рода преступников… Для таких нелюдей, я считаю, что смертная казнь — это нормальная реакция общества на свершившийся факт», — заявил Колокольцев.
С задачей навлечения на себя гнева министр справился на ура, благо это дело несложное. Началось привычное шевеление мыслящей части общества. К цепи прегрешений государства, в которой события действительные и воображаемые составляют подчас равноправные звенья, добавилось еще одно зловещее звено. По социальным сетям зашуршали мазохистские фантазии о том, как изменится наша жизнь и чего ждать дальше: мол, теперь-то уж власти непременно отберут у нас паспорта, отменят всякие выборы и учинят невиданные прежде страсти-мордасти. Сама же смертная казнь, конечно же, будет применяться против противников режима: не иначе, ею будут заменять домашний арест.
Несмотря на все эксцессы дежурного общественного переполоха, нельзя не признать, что критики высказываний Колокольцева по сути правы. И правозащитница Людмила Алексеева совершенно справедливо говорит о том, что возврат смертной казни может обернуться международной изоляцией России. Так уж вышло, что мы страна европейская, а в Европе казнить смертью теперь не принято. Более того, стремление обходиться без смертной казни — давняя российская традиция, восходящая к императрице Елизавете Петровне, причем настолько живучая, что на какое-то время этот вид наказания попытался отменить даже Сталин.
И все же, хотя я не согласен с Колокольцевым, его признание мне по-человечески симпатично хотя бы своей честностью. Вспомним, по какому поводу оно было сделано: убийство восьмилетней Василисы Галициной в Набережных Челнах и убийство 11-летней Ульяны Алексеевой в городе Шелехове. Только что прошли многолюдные похороны Василисы. В такие моменты людьми овладевает гнев. Одни лишь джедаи могут подавлять в себе гнев, и то не у всех получается. В сердцах мы можем сказать «убить их мало» про каких-нибудь коммунальщиков, не чистящих улицы после снегопада. Что же говорить о настоящих душегубах? Первое, что приходит на ум: такие существа не имеют права на жизнь. Кто ни разу так не подумал, у того нет сердца. Отсюда и знаменитое «расстрелять» Алеши Карамазова.
Колокольцев признался в том, в чем могли бы признаться многие из нас: да, нам случалось, более или менее страстно, желать чьей-то смерти. Смерти учителей, начальников, ненавистных политиков: с детства до самой старости. Такое признание — естественная отправная точка для разговора о том, какой соблазн таит в себе смертная казнь и какой вызов бросают нашей совести изверги, насильники, детоубийцы. Как будто бы кто-то, за ними стоящий (верующие сказали бы «дьявол»), говорит нам: станьте как они, убейте, их же есть за что убить. А потом убейте не изверга, а просто преступника. А потом — любого, кто вам не нравится. Смысл отмены смертной казни — не гуманизация наказаний и не миндальничанье с людьми, потерявшими человеческий облик. Смысл в том, чтобы победить в себе этот древний соблазн, не плодить смерть, не уподобляться убийцам.
Можно понять Колокольцева, когда он говорит: как человек, я с вами, с тем большинством жителей России (согласно опросам, как минимум две трети населения), которое поддерживает смертную казнь. Иными словами, если провести сейчас референдум о восстановлении смертной казни, то она будет возвращена. И Колокольцев как человек, как «простой гражданин» вместе с большинством голосовал бы за. Но Колокольцев как министр, как часть государственной машины был бы обязан проголосовать против. Потому что, как это ни парадоксально, именно наше государство, при всей своей недемократичности, душевной черствости, всепроникающей вороватости — та одинокая сила, на которой уже полтора десятилетия держится фактический запрет на узаконенное человекоубийство. Отступив с этой позиции, оно перестанет быть «единственным европейцем» не только в смысле возможного исключения из Совета Европы, но и в изначальном пушкинском смысле.
Одно остается для меня загадкой: почему министр, отдав себя во власть народного гнева, заговорил о такой страшной вещи, как смертная казнь, но умолчал о более обыденных мерах, вовсе не связанных с проклятыми экзистенциальными вопросами. Например, о возможности введения визового режима со странами Средней Азии, ведь Фаррух Ташбаев, признавшийся в убийстве Василисы Галициной, приехал в Набережные Челны из Узбекистана. Может быть, проще было изначально не пускать в Россию будущего убийцу, чем потом сдерживать толпу, жаждущую отмщения?
