ВОСТРЕБОВАННЫЙ МУДРЕЦ

"Если бы Пекин не был избран столицей Олимпийских игр-2008 года, это было бы огромным унижением для Китая, которое могло бы повлечь за собой непредсказуемые политические последствия", - сказал мне Киссинджер. Он решительно отвергает параллель между Берлином-36 и Пекином-08. "Олимпийские игры в Берлине служили легитимизации нацистского режима. Олимпийские игры в Пекине послужат дальнейшей либерализации пекинских властей", - считает Киссинджер. "МОК поступил мудро", - убежден он. Слово "мудрость" неизменно сопрягается с именем Киссинджера. Бытует история - полубыль-полулегенда - о старичке, который долгие годы сиживал на скамейке в Лафайет-сквере, напротив Белого дома в Вашингтоне. Когда президентам приходилось трудно, они тайком бегали в сквер и просили совета у старичка. Тот никогда им не отказывал. Звали его Бернард Барух. Это был знаменитый банкир, кстати, автор не менее знаменитого "плана Баруха". Так вот, сейчас в США наиболее похожим приближением к Бернарду Баруху является именно Киссинджер. Правда, он сидит не на скамейке в Лафайет-сквере, а в своем нью-йоркском офисе конторы "Киссинджер ассошиэйтс", и не президенты бегают к нему, а он навещает их время от времени в Белом доме. Киссинджер не только блестящий аналитик, но и виртуозный практик. Недаром его прозвали "траблшуттером", то есть "улаживателем неприятностей". Когда в годы разрядки между СССР и США на горизонте появлялись какие-то угрожающие тучки, Брежнев обычно произносил одну и ту же фразу: "Подать Кисю". И "Кисю", как его звали в Кремле и на Смоленской площади, "подавали". Делалось это после телефонного разговора между Брежневым и Никсоном. А вот Никсон никогда не говорил: "Подать Громыко". Ибо Андрей Андреевич был не "траблшуттером", а "траблмейкером" - создателем неприятностей. Нынешний визит Киссинджера в Москву (после восьмилетнего перерыва) был связан не с дипломатией, а со спортом. (Он почетный член Исполкома МОК.) В Москве никто не хотел верить, что "Кися" прилетел только на сессию МОК. Поскольку его визит совпал с кануном саммита в Генуе, все подозревали, что "Кися" вновь стал "челноком" - на сей раз между президентами Бушем и Путиным. Киссинджер опровергал эту версию и на сей раз говорил правду. Его дипломатический багаж был пуст. Однако его голова была, как всегда, набита мудрыми мыслями. Именно поэтому, а не просто ради "уважения", его приняли президент Путин и другие российские государственные деятели. Согласно уговору с Генри, я не имею права на изложение его бесед "в верхах". Скажу только одно: естественно, что в его беседах затрагивалась тема ПРО. Киссинджер выступал в роли оптимиста и утверждал, что американская ПРО может отлично сосуществовать с договорными структурами, определяющими систему контроля над ядерными вооружениями. На сей раз Киссинджер в основном вращался в вихре светских развлечений вместе со своей по-прежнему очаровательной супругой Нэнси. Но, в отличие от Нэнси, он не всегда был "на уровне". Это не намек на то, что она на целую голову выше Генри. Дело в том, что он не так давно перенес инфаркт и еще не вошел в свою обычную форму. (А несколько лет назад ему делали операцию на открытом сердце.) Вот почему, когда московский мэр предложил подняться втроем - вместе с Самаранчем - на стометровую автоматически поднимающуюся лестницу, с которой открывался вид на Лужники, Киссинджер отказался, сославшись на боязнь высоты. Так что Лужков и Самаранч взмыли в небо вдвоем. (Изобретатель "челночной дипломатии", проводивший в воздухе не меньше времени, чем на земле, в действительности боязнью высоты не страдает.) Зато Киссинджер согласился выпить с Лужковым кружку пива. Безалкогольного. Мэр не пьет алкогольные напитки вот уже 30 лет, а Генри "завязал" совсем недавно - после инфаркта. Он с видимой ностальгией вспоминал о своем бражничестве с Брежневым и с ужасом - о своих попойках в Китае. - Все, с кем я был в Пекине и Шанхае, были весьма важными персонами - членами Политбюро, - вспоминал Генри. - Они подходили ко мне один за другим с рюмками, наполненными китайской водкой, чокались со мной, выпивали до дна и переворачивали рюмки, показывая, что они пустые. Я был вынужден тоже пить до дна. Вот почему, когда начались мои переговоры с Чжоу Эньлаем, мне показалось, что я уже заговорил по-китайски. Что же касается Чжоу, то я сильно подозреваю, что официанты наливали ему воду, а не водку. Вот почему он так и не заговорил по-английски. Вспомнилось и такое. Как-то один из визитов Киссинджера в Москву совпал с днем его рождения. Гостеприимные хозяева преподнесли ему в подарок громадный и роскошный торт, выполненный в форме Кремля. (Такие торты дарили обычно членам Политбюро.) Для Киссинджера подарок был неожиданным сюрпризом. Поэтому, когда открыли коробку, он, не разобравшись в контурах торта, отхватил от него ножом кусок в форме Спасской башни с курантами. Вашингтон покусился на Кремль! Вашингтон диктует ему свое время! Быть в Лужниках и не говорить о спорте просто противоестественно. Мэра Москвы с Киссинджером быстро объединила страсть к футболу. Генри, родившийся в Германии, был в молодости неплохим футболистом, а в зрелые годы сделал многое для пропаганды этой европейской игры среди американцев. Не знаю, поднимался ли на встрече с президентом России вопрос о спорте, и конкретно дзюдо, но Путина и Киссинджера объединяет "высший спорт" - служба в разведке. Общеизвестны слова Путина: "Генри Киссинджер, бывший госсекретарь США, сказал мне, что все достойные люди начинали в разведке, как и сам Киссинджер". Менее известны такие слова Генри: "Я видел множество фильмов о ЦРУ и желал бы, чтобы эти парни были такими, как их изображают в кино. Но - увы. Конечно, они могут влиять своей информацией опосредованно, но в мою бытность на государственной службе у них не было большого влияния. Правда, они кое-что сделали на линии тайных операций". Незадолго до приезда в Москву Киссинджер издал свой очередной пухлый фолиант под провоцирующим заголовком "Нужна ли Америке внешняя политика?". Если отшелушить детали, то сквозная тема новой книги Генри звучит так: даже оставшись единственной сверхдержавой, доминирующей в мире и в военном, и в экономическом отношении, Соединенные Штаты не должны прибегать в дипломатии к методам диктата. В данном случае наш современный Макиавелли, с которым обычно сравнивают Киссинджера, заботится не только о судьбах мира, но и о себе лично. В Вашингтоне, говорящем со всей остальной планетой языком диктата, уже не будет места "челночной дипломатии", да и дипломатии вообще, если не считать за таковую "дипломатию канонерок". А значит, не будет нужды и в советах Генри Киссинджера, мастера многоходовых комбинаций, головокружительных компромиссов, сдержек и противовесов. Генри ностальгически мечтает о возвращении многополярного или хотя бы биполярного мира. (Здесь он в основном уповает на Китай, а не на Россию.) Он грустит о том времени, когда на садовой скамейке Лафайет-сквера, что напротив Белого дома, сидели мудрецы, к которым бегали за советом американские президенты.