По степени настоящей популярности у советских читателей второй половины ХХ века Юрия Нагибина мало с кем можно сравнить. Были писатели модные, были авторитетные, были полузапрещенные, а Нагибин, 100-летие со дня рождения которого выпало на сегодня, был именно популярен — его книги расхватывали с прилавков, героям старались подражать, слогом упивались…
Теперь о нем почти не упоминают, новое поколение его не знает, а старшее, услышав это имя, часто морщится. Почему? Удивительно, но о Нагибине-человеке до самых последних лет его жизни почти ничего не знали.
Москвич, студентом ушел на фронт, был тяжело контужен (от контузии так и не оправился), стал писателем, сценаристом, много говорил с экранов телевизоров о нравственности, долге, честности. Да, в 1960–1980-е он был чуть ли не совестью народа. причем не навязанной сверху, а выбранной самим народом. Даже не читавшие его книг Нагибина уважали: ведь это он написал сценарий самого, пожалуй, народного фильма — «Председатель». Я застал время, когда старики его смотрели, плакали и шептали: «Так и было, так оно и было…».
Нагибин писал очень много и так же много издавался. Прижизненное собрание сочинений составило 11 томов, посмертное — 12, но оно далеко не полное. Писал он в самых разных жанрах и направлениях. Городская проза, деревенская, военная, историческая, производственная, школьная повесть, охотничьи рассказы, рассказы для детей, современные сказки, очень близкие к фэнтези, даже детективные рассказы есть… И всё — или почти всё — у него получалось блестяще.
Очень талантливый, работоспособный профессионал — недаром критик Валентин Курбатов сравнил его с «ученым и инженером». Такое сочетание в нашей литературе встретишь нечасто: очень многим какого-то из этих качеств недоставало и недостает. Может быть, к счастью.
Своего пика популярность Юрия Нагибина достигла в самом конце 1980-х – начале 1990-х. Но она оказалась другого свойства. Тогда срывались маски, вынимались из шкафов скелеты. Не стал исключением и Нагибин. Он сорвал маску сам и сам вынул скелеты. И сделал это как писатель — в повестях и романах.
Первая повесть «другого» Нагибина «Встань и иди» появилась в журнале «Юность» в 1987 году. Помню свое впечатление: я долго был ошеломлен. Строго говоря, повесть о сталинских репрессиях — теме в то время чуть ли не модной. Но ошеломила меня не тема, а герой — благополучный, устроившийся в той жизни молодой человек, которому ссыльный отец, некогда лучший и главный, стал мешать.
Повесть была написана настолько исповедально, что невозможно было отделить героя от автора. Сам автор настаивал: это я, отца предал именно я, а не вымышленный персонаж. Но ведь автор написал когда-то такие светлые, даже в трагизме светлые, повести и рассказы о том же времени — «Переулки моего детства», «Лето», «Школа», «Чистые пруды». А оказалось, что всё было не совсем так, как у героев тех повестей. Уже после смерти Нагибина его вдова Алла Григорьевна рассказала, что «Встань и иди» была написана в 1950-е и 30 лет пролежала зарытой в саду.
Года через три-четыре после этой повести мне попался сборник Нагибина «Любовь вождей». Я был тогда, как большинство молодых, падким на чтение так называемой клубнички. Но это была не клубничка, а нездоровые фантазии, явно фантазии — о сексуальных извращениях Берии, Брежнева, Сталина, не имеющего половых органов Гитлера. Сначала я не мог поверить, что это написал Нагибин, потом оправдывал его тем, что ему нужны деньги и вот он решился так заработать, что это дань тогдашней моде…
А следом повалились его книги подобного рода, но теперь уже вовсе не фантазии — в них он, Юрий Нагибин, был главным героем. Он это подчеркивал, на этом настаивал. «Тьма в конце туннеля», «Моя золотая теща. Автобиографическая повесть», «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя», «Дневник», сданный в печать за несколько дней до смерти, в июне 1994-го…
Отправляя рукопись повести «Моя золотая теща» издателю Александру Рекемчуку (моему мастеру в Литературном институте), Нагибин писал: «Я вдруг подумал: а что, если ты не прочь прочесть нечто в игривом роде, хотя тоже достаточно мрачное. Русский Генри Миллер, хотя и без малейшего подражания автору «Тропика Рака».
Да, эта повесть о любовных отношениях героя со своей тещей, женой директора крупнейшего в Москве автозавода, не подражание Миллеру, но… В этом «но», наверное, вся трагедия позднего Нагибина: Генри Миллер «Тропиком Рака» начал свой путь в литературе, а Юрий Маркович подобными вещами свой путь закончил. Лет 40 воспитывал читателей быть нравственными, честными, сам же держал в надежно запертом шкафу настоящий ящик Пандоры. Когда стало можно и безопасно, он этот ящик открыл. Люди бросились читать, прочитали, ужаснулись и отбросили эти книги. А вместе с ними и остальное написанное им.
Да, в советское время никто из литераторов не мог опубликовать всё, что писалось. Остались непроходные вещи в архивах Владимира Тендрякова, Федора Абрамова, не доживших до перестройки. Но их посмертная судьба куда завидней судеб тех, кто дожил и написал «всю правду» именно в то время. И дело не в теме, а в эстетике конца 1980-х – начала 1990-х. А эстетика эта была не правды и не созидания, а разрушения. И последние книги Нагибина, его почти сверстников Владимира Солоухина, Виктора Астафьева этому разрушению здорово посодействовали. Лирики, моралисты вдруг сделались обличителями, ниспровергателями ими же созданных идеалов.
Это, конечно, их трагедия. Изломанные судьбы, семейные тайны… Юрий Нагибин, например, уже в зрелом возрасте узнал, что его отец не Марк Яковлевич Левенталь (прототип отца в повести «Встань и иди»), а дворянин Кирилл Александрович то ли Нагибин, то ли Калитин, расстрелянный большевиками в 1920 году как участник крестьянского восстания. Но рассказал об этом только в конце жизни.
Мы, литераторы «новой России», с первых строк можем писать всё что считаем нужным, рубить правду-матку. Впрочем, наверное, поэтому нас так мало читают…
Автор — писатель, лауреат литературной премии «Ясная Поляна»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
