Офицер и джентльмен: почему Лермонтов спешил к смерти
205 лет назад, 15 октября 1814 года, родился Михаил Юрьевич Лермонтов. Журналист Алексей Королев для «Известий» вспомнил, как важно не отделять Лермонтова-писателя от Лермонтова-человека и Лермонтова-офицера, и так ли неожиданна была драматическая дуэль на склоне горы Машук.
Тень Пушкина
Место Лермонтова в пантеоне русских гениев — немного наособь. Алмазная чистота таланта, невероятно глубокий и зрелый психологизм, безусловная гражданственность и подлинный патриотизм — всё это, разумеется, и есть Лермонтов, но для понимания его уникальности этого, конечно, маловато. Значение и масштаб для национальной культуры «Паруса», «Демона» или «Героя нашего времени» обычно не кларифицируют — просто требуют принять как должное; такого не происходит ни с кем, даже Пушкину достается больше объяснений — создатель русского литературного языка, солнце нашей поэзии, первый отечественный прозаик мирового масштаба и так далее. Величию Лермонтова приходится верить на слово.
Это немного несправедливо, как несправедлива в целом оказалась устроена и сама жизнь Лермонтова. Ее краткость (лучше помнить не про физические 26, а про то, что Лермонтов-писатель — это менее пяти лет полноценного творчества), ее обусловленность цепью более или менее нелепых случайностей, ее темп (о том ниже) — в общем, всякая смерть преждевременна, но в случае с Лермонтовым это ощущается особенно трагично.
Памятник М.Ю.Лермонтову на улице Дзержинского в Ставрополе
Разумеется, в литературу он вошел на освобожденное Пушкиным место и до скончания веков обречен на титул Второго поэта России. Звание — маршальское, но — поразительное дело — невозможно отделаться от ощущения, что тень Пушкина до сих пор отчасти заслоняет для нас подлинного Лермонтова.
Сравнивать их не берется никто — строительство литературных иерархий в России в целом не принято — однако если остановиться не столько на творческой, сколько на частной биографии, то трудно представить себе двух более непохожих людей. Небогатый, весь в долгах, профессиональный литератор, зарабатывавший семье на жизнь писательским трудом — и наследник огромного состояния, никогда не нуждавшийся в деньгах. «Сущая обезьяна лицом», предмет насмешек высшего общества — и симпатичный, популярный (до определенного времени) светский хулиган. Неутомимый любовник, чья гиперчувственность столь важна для осмысления его наследия — и человек, всю короткую жизнь промучившийся от считанных неразделенных увлечений. Любимый поэт императора — и поэт, императором ненавидимый. Зубоскал, для которого острое словцо никогда не было самоценно — и зубоскал, в конечном счете погибший из-за вошедшей в легенду банальной вербальной несдержанности. Семьянин, безразличный ко всем родственным узам, кроме братских, супружеских и отцовских — и вечный «бабушкин внук». Наконец, человек принципиально, неприкрыто «статский» — и лейб-гусар.
Кавказ
«Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые бы не показались приторными».
Офицерский мундир шел всем русским классикам, его носившим — от Давыдова до Солженицына. Другое дело, что никто (кроме, пожалуй, Давыдова) военной карьеры не искал и не делал. Не делал ее и Лермонтов — более того, дважды пытался уйти в отставку, да и офицером-то стал почти случайно, вылетев из Московского университета. Во «вкус войны» он войдет чуть позже.
Две полуссылки-полукомандировки Лермонтова на Кавказ принято разделять с точки зрения содержания и смыслов. Во время первой поэт до передовой не доехал, зато впитывал впечатления, копил идеи для «Героя нашего времени». Влюбился в Кавказ, ставший для него настоящим местом силы. Во время второй — больше воевал, ибо Николай I категорически велел поручика Лермонтова с линии фронта не отпускать.
Памятник М.Ю. Лермонтову в Москве у станции метро «Красные Ворота»
Воевал он, собственно, довольно недолго, по сути — всего несколько летних и осенних месяцев 1840 года — зато с исключительной храбростью. «Лермонтовский спецназ» (ведомая им команда переодетых в черкески добровольцев, лихачивших по чеченским тылам) — скорее поэтический анахронизм нашего времени, но личное мужество поэта для современников было бесспорно — включая начальство. Его дважды представляли к орденам, и дважды несгибаемый Николай ветировал прошения.
Лермонтов — первый большой военный писатель России, причем не прозаик, а поэт. Если в «Герое нашего времени» кавказская война — хоть и ключевой, но всё же фон, удачно оттеняющий фигуру Печорина, то написанный позже «Валерик» — репортерски точное описание знаменитого боя, настоящая фронтовая документалистика (хоть и начинается со слов «Я к вам пишу случайно; право//Не знаю как и для чего.//Я потерял уж это право.//И что скажу вам?— ничего!»).
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди...
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
Ура — и смолкло.— Вон кинжалы,
В приклады!— и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна
Выстрел
Любимый обывательский вздох «Ах, что бы он написал, если» — в контексте русской литературы он не звучит применительно, кажется, только к Тургеневу и Толстому (даже про Достоевского такое слышать доводилось — и то, ведь потерял человек лучшие годы в неволе) — в случае Лермонтова, конечно, теряет свою обыкновенную пошлость.
Лермонтов-писатель, по сути, появился (вернее, проявился) в начале 1837 года, со «Смертью поэта» — тем поразительнее уровень его наследия, причем не только качественный, но и количественный. Дюжина поэм, семь пьес, проза, свыше 400 стихотворений. А ведь он не проводил за письменным столом сутки напролет, а успевал еще воевать, играть, стреляться, путешествовать по собственной или царской воле, шутить дурные шутки и строить не совсем приличествующие мужчине комплоты (он не только отомстит отвергнувшей его в ранней юности Сушковой, но сделает это публично и громко, да еще и будет хвастаться своей ловкостью в переписке). Он проживал свою жизнь на немыслимой для своего века скорости — словно давно видел перед собой ту поляну на северо-западном склоне Машука.
Место дуэли Лермонтова в Пятигорске
Дуэль Лермонтова — злая и обидная пародия на дуэль Пушкина: последний защищал честь свою и жены, «ему было за что умирать на Черной речке». Лермонтову же словно было всё равно, как и при каких обстоятельствах — лишь бы поскорее. Архив Лермонтова оказался практически пустым, если не считать ранних рукописей (впрочем, там был «Парус») — он не работал ни над чем глобальным, он, казалось, вычерпал себя до самого дна, и с этим чувством вечер за вечером вился вокруг несчастного дурака Мартынова в надежде, что вот эта вот ссора и окажется роковой. И когда так и вышло, с облегчением выстрелил в воздух, словно отпуская на свободу снизошедший на него в отрочестве невиданный божий дар.
