Легкомысленный гений: как Федор Шехтель изменил облик Москвы
Фантазия, плодовитость и легкость, с которой он придумывал свои шедевры, поражают. Как и полное пренебрежение канонами и стилистическими рамками. Без сомнения, это был самый яркий и одаренный русский зодчий начала XX века, а может быть, и за всю историю отечественной архитектуры. 7 августа исполняется 160 лет со дня рождения Федора Осиповича Шехтеля, и «Известия» не могли остаться в стороне от юбилея гениального творца.
Русский немец
Он был немцем по крови, но русским по духу. Родился в Петербурге, вырос в Саратове, а прославился в Москве. Федор Осипович любил первопрестольную, дышал ею, чувствовал этот город. Здесь он прожил всю сознательную жизнь, здесь же закончил свой земной путь.
Семья Шехтелей происходила из поволжских немцев, живших в России со времен Екатерины Великой. Они сохранили веру предков и некоторые традиции, но русского в Шехтелях было гораздо больше, чем германского. Другое дело, мать будущего архитектора Доротея (Дарья) Карловна Гетлих — в ней немецкое начало чувствовалось куда отчетливее. Пять братьев Шехтелей владели крахмальным заводом и ткацкой фабрикой в Саратове, а также магазинами в Нижнем Новгороде, Красноярске, Москве и Петербурге. Старший, Франц, вел дела в Саратове, Осип представлял фирму в столичных городах. Оба брата-коммерсанта вели активную общественную деятельность и были не чужды искусству: так, Франц одновременно был учредителем саратовского коммерческого клуба, немецкого культурного общества и местного театра. По несчастному стечению обстоятельств и Франц, и Осип умерли еще очень молодыми людьми, после чего семейный бизнес быстро пришел в упадок. Имущество было распродано, а несчастная Доротея Карловна с шестью детьми осталась без средств к существованию.
Семья Шехтелей (слева направо): Мария, Федор (Франц-Альберт), Дарья (Доротея) Карловна, Осип. Москва, 1875
Семья вынуждена была переехать под опеку родственников покойного мужа в Саратов. Шефство над ними взял зять Франца, гласный саратовской городской думы и уважаемый купец Тимофей Жегин. Детям он оплатил учебу, а вскоре сумел найти работу и для самой Доротеи Карловны: в дом знаменитого московского промышленника Павла Михайловича Третьякова требовалась экономка, как говорилось в объявлении — «образованная педантичная дама, желательно из русских немцев, которая следила бы за домашним хозяйством и избегала общения с прислугой». Жегин, друживший с Третьяковым, составил протекцию своей родственнице, и она отправилась в Москву. Это обстоятельство впоследствии сыграет важную роль в судьбе Федора Шехтеля.
А пока Франц-Альберт, а именно такое имя получил при рождении будущий великий зодчий, жил в доме Жегиных, учился в гимназии и подготовительном училище. Отношения в семье были прекрасные, и бедным родственником он себя не чувствовал, о чем писал впоследствии. Хотя, конечно, детство без родителей не могло не наложить определенный отпечаток на формирование его характера. Описывая выбор жизненного пути, Шехтель был краток и однозначен: «Профессии не выбирал — было решено давно: конечно же, архитектурное отделение училища живописи, ваяния и зодчества».
Окончив в 1875 году учебу в гимназии, Шехтель отправляется в Москву к матери. Третьяковы, которые привязались к Доротее Карловне, приняли его ласково, ввели в свой семейный круг. Пока юноша готовился к поступлению, Павел Михайлович определил его набираться опыта в мастерскую своего родственника, известного архитектора Александра Каминского. А вскоре Шехтель поступил на архитектурное отделение Московского училища живописи, ваяния и зодчества на курс не менее знаменитого мастера Дмитрия Чичагова. Получилось, что он одновременно оказался учеником двух, наверное, самых интересных московских архитекторов тех лет.
Финь-Шампань и Антоша Чехонте
Шехтель оказался нерадивым студентом. Провинциального юношу захватила жизнь богемной Москвы, и учению он уделял мало внимания. Три года преподаватели это терпели, но потом вынуждены были отчислить его за частые прогулы. Впоследствии Шехтель предпочитал оправдывать свое поведение необходимостью зарабатывать на хлеб насущный, но вряд ли это было до конца правдой.
Благодаря близости к Третьяковым и Каминскому юноша оказался в кругу творческой элиты московского общества. Ближайшими друзьями Франца в это время стали художники Левитан и Врубель (с последним они вместе учились в гимназии), а также братья Николай и Антон Чеховы, которые ввели его в литературные и издательские круги. Кстати, первый вышедший большим тиражом сборник Антоши Чехонте (то есть А.П. Чехова) «Пестрые рассказы» был оформлен именно Шехтелем под псевдонимом Финь-Шампань.
Из письма Антона Чехова издателю Николаю Лейкину:
Ф.О. Шехтель, который сейчас сидит у меня, уверяет, что виньетки не будет. Это жаль... А всё из-за того, что я не соглашаюсь быть завтра у него на блинах. ...Впрочем, ура!.. Ф.О. сжалился и показал виньетку. Виньетка восторг. Запьешь на нее глядючи, как говорит один знакомый художник.
Шехтель брался за любую работу: от изготовления театральных декораций, афиш и обложек для нот до ресторанных меню и юбилейных адресов, причем всё это давалось ему с необычайным изяществом и легкостью. А потом деньги уходили так же стремительно, как были заработаны. Рестораны, купеческие клубы, бега, балы — вот то, что занимало молодых повес. Центром же притяжения для Шехтеля, Чехова и их друзей был театр и, конечно, молодые актрисы. Федор Осипович многое делал для прославления Мельпомены, но, к сожалению, эта часть его наследия сохранилась плохо.
Обложка альбома «Весна-красна» (1883), оформленного Шехтелем
Из воспоминаний племянника Шехтеля, театрального режиссера Н.А. Попова:
Он очень легко относился к своим театральным работам, ни с какой стороны не ценил своих эскизов и раздавал их по мастерским, не заботясь об их сохранении. И большая часть исчезла бесследно.<...> Шехтель работал полушутя между чертежным столом и бутылкой шампанского, работал, как добродушный гуляка, разбрасывая кругом блески своей фантазии.
Сохранилась переписка Шехтеля с братьями Чеховыми, из которой становится понятно, что они действительно были очень дружны. Молодые люди, едва разменявшие третий десяток, дорвались до свободы и не стесняясь наслаждались ей, что и вылилось на страницы переписки, порой вольной до неприличия. Шехтель тогда зарабатывал гораздо больше Антона Павловича, посему в письмах можно найти много чеховских шуток, вроде: «Если Вы не дадите мне до 1-го числа 25–50 рублей взаймы, то Вы безжалостный крокодил». Зато державший частную практику доктор Чехов при необходимости лечил товарища. А в целом вся переписка наполнена юмором и дружескими шутками. Вот один из типичных примеров:
А.П. Чехов — Ф.О. Шехтелю. 8 июня 1886 года. Бабкино:
Приезжайте не на неделю, а на две — на три. Каяться не будете, особливо если Вы не против житья по-свински, т.е. довольства исключительно только растительными процессами. Бросьте Вы Вашу архитектуру! Вы нам ужасно нужны. Дело в том, что мы (Киселев, Бегичев и мы) собираемся судить по всем правилам юриспруденции, с прокурорами и защитниками, купца Левитана, обвиняемого в а) уклонении от воинской повинности, b) в тайном винокурении (Николай пьет, очевидно, у него, ибо больше пить негде), с) в содержании тайной кассы ссуд, d) в безнравственности и проч. Приготовьте речь в качестве гражданского истца.
К этому времени Шехтель стал постепенно переключаться на архитектуру. В 1883 году он получил свой первый полноценный частный заказ в качестве архитектора, хотя формально разрешения на работу у него не было. Зато были друзья и талант. Заказчиком выступил меценат и наследник железнодорожной империи Сергей фон Дервиз. Вращавшийся в богемной среде молодой человек решил полностью перестроить купленное им имение Старожилово в Рязанской губернии и предложил заняться этим своему приятелю Шехтелю. В этом была очевидная выгода, поскольку услуги не имевшего диплома и патента зодчего, конечно, стоили гораздо дешевле, нежели труд его аттестованных коллег. Но место было глухое, а земля частная, поэтому правилами можно было пренебречь.
Здание Московского академического театра имени Владимира Маяковского (изначально театр «Парадиз»). Автором фасада являлся Федор Шехтель
У Шехтеля была полная свобода действий и простор для фантазии. В итоге он построил выдержанные в едином стиле главный усадебный дом, хозяйственные сооружения, церковь и даже конный завод. Комплекс получился великолепным, после чего последовал заказ от Павла фон Дервиза, чье имение находилось рядом. А потом следующий заказ, уже от купца первой гильдии и промышленника Александра Локалова, которому нужно было построить особняк в селе Великом Ярославской губернии. Так, очень быстро Шехтель становится известным и популярным мастером в кругу промышленников и банкиров. И лучшей рекламой для талантливого зодчего были его необычные, яркие работы.
Кстати, в эти же годы Шехтель по просьбе руководителя проекта архитектора Константина Терского нарисовал два театральных фасада: один для театра «Антей», а другой для театра «Парадиз» на Большой Никитской улице. Это первая из дошедших до нас серьезных работ Федора Осиповича в качестве архитектора, пусть и не главного. Сегодня в этом здании (правда, без утраченных в 1930-е годы башенок) находится театр имени Маяковского.
«Талантливейший из всех архитекторов»
Можно сказать, что в середине 1880-х годов в жизни Шехтеля произошел перелом — из легкомысленного повесы Финь-Шампаня, творившего с бокалом шампанского в руке, он превратился в популярного и респектабельного зодчего, а после женитьбы в 1887 году (его супругой стала дочь Тимофея Жегина), еще и отца семейства. Кутежи остались в прошлом, началось время серьезной работы. Так уж получилось, что период творческого становления Шехтеля оказался необычным для большинства молодых архитекторов, зато очень насыщенным. Опыт исканий в разнообразных художественных сферах он трансформировал в совершенно неожиданный индивидуальный стиль. Попытка уместить его в привычные рамки уже много лет остается неразрешимой задачей для искусствоведов, ведь любая работа Федора Осиповича (в купеческом обществе его звали именно так, а потом он принял православие и узаконил новое имя) шире рамок привычного модерна или неоготики. Его творения можно сравнить с музыкальной импровизацией: заказчик давал основную тему постройки, а дальше архитектор разрабатывал ее, нанизывая элементы разных стилей и направлений. Он смешивал, противопоставлял, иронизировал. При этом единственным критерием был безупречный вкус художника, если, конечно, не считать бюджета и технических возможностей того времени.
Дом приемов МИД на улице Спиридоновка. Бывший особняк Зинаиды Морозовой
Шехтель строил театры и банки, церкви и часовни, типографии, кинотеатр, вокзал, имения и дачи. А еще около трех десятков особняков. Почти всегда зодчий придумывал здания целиком — от ограды и уличных фонарей до мебели, картин, обоев и дверных ручек. Он считал, что архитектура дома и его внутреннее убранство должны быть соединены общей идеей, создавать законченную картину. Позднее мастер сформулировал это так:
Ф.О. Шехтель, «Сказка о трех сестрах: Архитектуре, Скульптуре, Живописи»:
Взаимоотношение между архитектурою, живописью и скульптурою в своей совокупности должно ввести зрителя в то настроение, которое отвечает назначению здания.
В качестве лейтмотива могла выступать любая идея, близкая заказчику. Скажем, когда Шехтель строил дом для Зинаиды и Саввы Морозовых, он взял за основу английскую готику, поскольку Савва Тимофеевич учился в Манчестере и любил британскую архитектуру, но дополнил ее огромным количеством всевозможных находок. А особняк Степана Рябушинского у Никитских ворот выполнен в совершенно иной манере, с обилием мистических знаков и геометрической тектоники. Забавно, что старовер Рябушинский потребовал сделать в доме настоящий коровник для снабжения семьи свежим молоком. И Шехтель предусмотрел в роскошном и изысканном городском особняке такой неожиданный и утилитарный объект.
Это тоже фирменный стиль Шехтеля, который считал, что первичным всегда должно быть идеальное удобство зданий для проживания людей. Именно поэтому Шехтель строил дома как бы изнутри, беря за основу функциональные и стилистические требования заказчика, придумывая концепцию внутреннего обустройства, а уже потом нанизывал на них конструктивные элементы. Внешний облик и декор лишь дополняли и объединяли общую картину. Другое дело, что вторичность внешнего облика со стороны совершенно не ощущается, а наоборот, кажется доминирующей над внутренним. В этом мастерство зодчего, которого Чехов называл талантливейшим из всех архитекторов.
Здание Ярославского вокзала. В 1870 году вокзал реконструировали по проекту Шехтеля. Новое строение было выполнено в неорусском стиле с элементами северного модерна
Настоящим шедевром можно назвать здание Ярославского вокзала, которое Шехтель построил в 1902 году. В этом здании можно увидеть и древнерусский кремль, и терем, и храм — всё, что связано с историей старинного волжского города. Хотя на первом месте опять были функциональность и удобство. Как и в случае со зданием типографии А. Левинсона в Трехпрудном переулке. Снаружи — настоящий готический замок с башней необыкновенного изящества, а на самом же деле, по мнению владельца, он принадлежал «современной, хорошо построенной и устроенной фабрике наших дней, представляющей собою комбинацию всех последних слов новейшей техники, гигиены и архитектурного искусства».
Шехтель был уже знаменит и востребован, он преподавал в Училище изящных искусств А. Гунста, но официально не имел звания архитектора. Тогда он решил сдать экзамены экстерном и подал в Техническо-строительный комитет аж 700 листов с графическими эскизами к особняку Морозовых на Спиридоновке. В итоге Федору Осиповичу выдали свидетельство на право самостоятельного ведения строительных работ, но в документе подчеркивалось, что оно «не может служить для означенного лица видом на жительство и не дает ему право именовать себя инженером или архитектором». После этого Федор Осипович иронически подписывал свои чертежи «техник архитектуры Шехтель». Через пять лет за создание ансамбля российских павильонов на Международной выставке в Глазго Шехтель будет удостоен звания академика архитектуры, много лет он будет председателем Московского архитектурного общества, но диплома архитектора так никогда и не получит.
Московский художественный театр им. А.П. Чехова
Наверное, ничто так не характеризует характер Шехтеля, как его работа на строительстве Художественного театра. Деньги на приобретение нового здания в Камергерском переулке предоставил Савва Морозов. Но жилой доходный дом Лианозова требовал полной перестройки под театральное здание, а на это средств уже не было. И тогда Шехтель согласился построить театр практически бесплатно, за совершенно символический гонорар. Он нарисовал новые фасады, придумал устройство вестибюлей, гардероба и гримерок, создал уникальный по тем временам зрительный зал с вращающейся сценой — абсолютно всё, включая узоры на паркетных полах, светильники и дверные ручки. А еще одним росчерком пера нарисовал знаменитую чайку, ставшую эмблемой театра.
И два особняка, которые архитектор построил для своей семьи, стали украшением города. Первый, расположенный в Ермолаевском переулке, сам мастер кокетливо называл «избушкой непотребной архитектуры», хотя все смотрели на него с восхищением. Сейчас в нем расположено посольство Уругвая. А второй стоит на Большой Садовой, и в нем за идеологическую основу Шехтель довольно неожиданно взял классические мотивы античности. И как всегда, удалось ему это виртуозно.
«Я остался нищим»
Когда в 1914-м заговорили пушки, музы замолчали. Строительство в стране практически прекратилось. Да еще начались неурядицы в семье. Юная дочь архитектора влюбилась в товарища своего брата, молодого поэта Владимира, который поражал всех статью, громовым голосом, талантом, длинным плащом и широкополой шляпой. Шехтель их роман не одобрил. Вскоре молодой поэт исчез, а девушка осталась в положении. Пришлось отцу срочно отправлять ее в Париж. Фамилия поэта, кстати, была Маяковский, а знаменитый архитектор так и не узнал, что построенный им театр «Парадиз» впоследствии будет носить имя его несостоявшегося зятя.
После революции семью Шехтелей преследовали несчастья. Заказов не было, кругом была разруха. Болели жена и дочь, страдавшая от туберкулеза, да и сам пожилой мастер отменным здоровьем похвастать не мог. Особняк на Большой Садовой мастер вынужден был продать в начале 1917 года в надежде купить имение в Крыму (врачи рекомендовали дочери южный климат), но полученные им деньги в одночасье обесценились. После октябрьского переворота из съемной квартиры их выселили, как представителей «класса эксплуататоров». Семья по-настоящему бедствовала, голодала. Шехтель пытался продавать книги, мебель, коллекцию гравюр и гобеленов. Зодчий был смертельно болен (у него диагностировали рак желудка). В последний год стало совсем плохо. В письме к старому знакомому, издателю И.Д. Сытину, зодчий просил посодействовать в распродаже своей коллекции:
«Моя жена стара и немощна, дочь больная (туберкулез легких) и чем она будет существовать — я не знаю, — нищенствовать при таких ценностях — это более чем недопустимо. Продайте всё это в музеи, в рассрочку даже, но только чтобы они кормили жену, дочь и сына Льва Федоровича...
Я строил всем Морозовым, Рябушинским, фон Дервизам и остался нищим. Глупо, но я чист».
А потом добавил в отчаянии, что если не удастся продать хоть что-то, то «попрошу Луначарского прислать мне верную дозу цианистого калия». Наркомпрос сумел выбить для великого мастера небольшую пенсию, на которую семья скудно существовала на съемной даче вплоть до смерти Федора Осиповича в 1926 году. Его похоронили в семейной усыпальнице, которую он сам построил на Ваганьковском кладбище после смерти старшего сына Бориса. Но лучшей памятью зодчего остаются более полусотни дошедших до сегодняшнего дня построек, большинство которых признаны памятниками культурного наследия.
