«Люди устали от театральных ребусов»

— Вениамин Михайлович, чему вы пытаетесь научить молодых актеров?

— Учению Станиславского. Этому посвящена моя работа и в институте в Санкт-Петербурге. Я хожу дорогами Станиславского. Другое дело, что дороги эти сейчас расширяются, подробно изучаются. Например, наследие Николая Васильевича Демидова, ученика Станиславского. На предыдущих школах я занимался с ребятами на материале Антона Чехова, мы работали над «Дядей Ваней», «Чайкой» и Тремя сестрами». На этот раз взяли «Ромео и Джульетту». Шекспир — это совсем другое с точки зрения педагогики.

«Мы все жертвы техноцивилизации»

Режиссер Теодорус Терзопулос — о переходе в виртуальность, античном багаже и голосе осла

— Если обобщить, то с какими сложностями сталкиваются провинциальные актеры?

— Часто они заложники тех процессов, которые идут в их театрах. Порой режиссура или репертуар там невысокого уровня. Например, никто всерьез не занимается классикой. Но у меня нет особых удивлений по этому поводу, поскольку я провожу мастер-классы в городах России и примерно представляю, как живут артисты в провинциальных театрах. Не могу сказать, что там совсем уж господствует серость. Актеры более или менее ориентированы, просто подчас умеют меньше.

— Им по-прежнему интересен Станиславский или они поддаются веяниям Москвы с ее постмодернизмом?

— Недавно во время занятий в школе один парень из Москвы — думающий такой, живой, пытался дискутировать и утверждать, что Станиславский не имеет отношения к игровому театру. Но это не так. Станиславский не имеет отношения к театру мертвому, который не интересуется людьми. Тогда да, лучше с Константином Сергеевичем не связываться. Пусть у вас совсем на сцене не будет актеров, пусть их заменят роботы и технологии… Но пусть мне докажут, что такой театр производит сильное впечатление на души людей. Театр должен оказывать эмоциональное потрясение, после которого хочется жить. Он должен помогать жить.

— Интересно, а у зрителя кто-то спрашивает его мнение? Может, ему как раз интересны роботы или аскетичные классические постановки.

— Я убеждаюсь на собственном опыте, что зритель хочет человеческого и в чем-то простого театра. Может быть, люди устают от театральных ребусов и кроссвордов. У нас сейчас на третьем курсе режиссер Даша Шамина выпустила с ребятами спектакль, где нет ничего авангардного. Помогая студентам, я только заботился о простом, понятном и человеческом. Ничего не обострял, не выдумывал, не изобретал, не придавал спектаклю какой-то особый темп, не заботился о том, чтобы было нескучно, чем сегодня занимаются многие молодые режиссеры. Ничего этого мы не делали. Просто спокойно разбирали человеческие судьбы. В итоге — незапланированный, но серьезный успех у зрителя. Скоро мы поедем с этим спектаклем в Варшаву.

Или вот еще пример: в БДТ имени Товстоногова идут мои «Крещеные крестами» — абсолютно простой спектакль с текстом, который говорится впрямую в сторону зрительного зала. Значительный человеческий отклик. Хотя, казалось бы, нечем удивлять. Значит, люди этого хотят, правда?

— Сергей Безруков рассказал «Известиям», что именно в Санкт-Петербурге сегодня пытаются сохранить наследие театрального реформатора. С чем вы это связываете?

— Мне это лестно слышать. Санкт-Петербург всегда чем-то отличался от Москвы. В столице, наверное, больше ярких, острых, авангардных спектаклей, но в то же время и больше безвкусицы, пустых и проходных постановок. В большом городе от этого никуда не денешься. Санкт-Петербург все-таки более избирателен.

«Что такое гендерное равноправие, не понимаю: не дорос»

Режиссер Андрей Кончаловский — о законах природы, работе в опере и ударах молотком

— Одно из заданий, которые вы даете ребятам в театральной школе СТД, — найти в жизни красоту.

— Да, я им предлагаю утром, выходя из дома, попытаться увидеть что-то очень красивое. Нельзя сказать, что это кардинальное упражнение школы, но тем не менее оно прижилось. За границей его очень любят.

— Вам самому удается найти красоту в повседневности?

— Мне кажется, удается. Вообще я стараюсь давать задания, которые сам могу выполнить. Это и мое личное упражнение. Допустим, сегодня я засмотрелся на то, как солнышко освещает деревья. Как деревья живут и вибрируют под ветром. А в Питере окно моего кабинета выходит на площадку детского сада, и я всегда наблюдаю, как в восемь утра ведут детей в сад. Как это трогательно и интересно!

Очень немногие дети идут неохотно, большинство просто бежит. Едут на самокатиках, цветных велосипедах... Потом, у меня дома множество разных цветов на окнах: жена коллекционирует. Интересно за ними наблюдать: какой-то отцветает, другой распускается.

Восприятие красоты должно быть острым. Если человек говорит: ну да, это зеленое, а это красненькое, то он как бы отчитывается. Констатирует факт. Но упражнение действенно, когда студент по-настоящему чем-то впечатлен, он либо ойкнул, либо ахнул, либо замер. У актера должно быть очень развитое эстетическое и эмоциональное восприятие. Тогда он сможет вынести это ощущение на сцену. Если актер не испытывает ярких потрясений от повседневных вещей — от женской красоты, от отражения неба в луже, от полета птицы и так далее, нужно бить тревогу. Значит, он эмоционально потускнел, выдохся.

— Может ли простой человек усилием воли научиться вбирать в себя красоту повседневности, несмотря на все бытовые неурядицы?

— В хороших школах этому учат детей с малых лет: водят в музеи, на спектакли, устраивают загородные прогулки. Есть такая Вальдорфская школа, развивающая наследие философа и педагога Рудольфа Штайнера, который, кстати, был учителем Михаила Чехова. В такой школе учатся две мои внучки, и, судя по их рассказам, там проделывают большую работу, чтобы научить детей восприятию жизни, природы, мира…

Если говорить глобально, то, конечно, не в наших силах менять социальную ситуацию. Было был идеализмом сказать, что театр переломит ее за счет радостного восприятия. Если жизнь сама плетет грустный и безрадостный сюжет, тут не очень-то и порадуешься.

«В театре необходим добровольный тоталитаризм»

Режиссер Константин Богомолов — о задачах худрука, работе с корифеями и своем прозвище

— Вы неоднократно говорили в интервью, что мало учить актеров четыре года, а режиссеров — пять. Нужно увеличивать срок обучения.

— Так раньше и учили актеров пять лет. В какой-то момент усилиями Льва Додина и других людей нам удалось добавить год, но потом его обратно забрали и снова стало четыре. Это неправильно. Вопрос болезненный. Лично мое мнение однозначно: актеров учить пять лет, а режиссеров — шесть. Как художников и врачей.

— Сейчас московские театральные вузы позволяют сниматься своим актерам чуть ли не с первого курса и уже со второго выходить на профессиональную сцену. Это на пользу будущим артистам или во вред?

— Я отпускаю ребят сниматься с третьего курса. Когда у меня на первом курсе девочку позвали в крупный проект, где ее партнером был Сергей Гармаш, я сказал: «Выбирай». Она решила уйти в кино. Я не возражал, но потом назад не взял. Опять же, все эти съемки — вещь неоднозначная. Сейчас вот одного моего студента зовут везде на главные роли, удачливый парень. Другой прошел кастинг к Андрею Звягинцеву. Я его моментально отпустил. Звягинцев умеет работать с актерами.

— Вы часто ошибаетесь при наборе абитуриентов?

— Талант или недостаточную одаренность понять можно. А вот распознать, что за человек… Если говорить про 17-летнего подростка, то про него ничего толком не узнаешь. Будет ли человек трудолюбивым, волевым, что у него на сердце? Не поймешь, пока не проведешь с ним какое-то время. Бывает очень одаренный человек, а учиться не смог — характера не хватило. Конечно, пытаемся! Например, абитуриенты пишут сочинения на тему: «Люди, которых я люблю и ненавижу». Стараемся из этого что-то понять про человека...