Запоздалое веселье: Большой театр преобразился в Гранд-опера
Большой театр, преобразившийся в Парижскую оперу. Колыбелька из «Спящей красавицы», в которой вместо младенца женского пола обнаруживается половозрелый юноша. Людвиг Баварский, выплывающий на бутафорском лебеде. Об этих и других удивительных вещах повествует новая постановка ГАБТа. «Парижское веселье» Мориса Бежара на музыку Жака Оффенбаха перенесли на главную сцену страны Петр Нарделли и Кэйсукэ Насуно. По окончании премьерного блока «Известия» задались вопросом, стоило ли это делать.
Путь в Россию
Впервые Морис Бежар потряс отечественных балетоманов в 1969 году. На Первом международном конкурсе артистов балета в Москве была исполнена его композиция «Бакти». Эротическая сага, навеянная индийскими ритуалами, длилась 20 минут, и в два раза дольше продолжалась овация, вошедшая в конкурсную летопись как самое длительное проявление зрительского восторга. Первое место, заранее присужденное советским танцовщикам, пришлось поделить и вручить два золота — нашим ребятам и солистам Парижской оперы Франческе Зюмбо и Патрису Барту.
С этого момента Бежар стал кумиром прогрессивных зрителей и продвинутых танцовщиков. Майе Плисецкой, Владимиру Васильеву и Екатерине Максимовой удалось поработать с ним вопреки идеологическим запретам. А вот его знаменитую труппу москвичи увидели лишь в 1978-м. И вновь испытали эстетический шок. Тогда же с подачи главного балетмейстера ГАБТа Юрия Григоровича начались переговоры о переносе в Большой «Парижского веселья», только что поставленного Бежаром в Брюсселе. Успехом они не увенчались. Затем к идее поставить Бежара возвращался Владимир Васильев в бытность свою директором ГАБТа, но довести замысел до стадии воплощения удалось лишь нынешнему руководству.
«Парижское веселье» — это веселый, отчасти бесшабашный, отчасти ироничный дивертисмент на тему творческого становления. В центре сюжета — автор, который приезжает учиться танцу в Париж. В заветном городе ему являются тени прошлого — от Наполеона Третьего и императрицы Евгении до уличных бродяг и танцовщиков Гранд-опера. Невероятно пестрое и сильно затянутое зрелище отчасти дисциплинируется главными героями — юношей по имени Бим (детское прозвище Бежара), его соучениками по балетной школе мадам Рузанн, самой мадам и… создателем знаменитых оперетт Жаком Оффенбахом.
Об этих персонажах и парижской юности Бежар рассказал в своих мемуарах «Мгновение в жизни другого». Читать их в замечательном переводе Лены Зониной намного увлекательнее, чем смотреть спектакль. Балет, как известно, искусство быстро стареющее. 40 лет, прошедших с момента создания «Парижского веселья», покрыли его толстым слоем нафталина. Вряд ли инициаторы переноса этого не заметили, но, видно, все сомнения пересилил мощный резон: постановка — многонаселенная, есть возможность представить труппу и солистов.
Радость неофитов
В ярких представлениях недостатка действительно нет. Игорь Цвирко (Оффенбах), виртуозно выделывает сногсшибательные кренделя, успевая покрякивать от удовольствия. Ирина Зиброва (мадам Рузанн) получает целую драматическую роль с разговорами. Георгий Гусев (Бим), поковырявшись с пятой позицией, являет затем образцы техничности и пластичности. Есть еще трепетный Клим Ефимов (Ученик), резвая Дарья Бочкова (Девушка в белом), осанистый Руслан Скворцов (Отец, мой герой), фактурная Алена Ковалева (Балерина), неувядающий Геннадий Янин (Графиня де Сегюр, урожденная Ростопчина) и многие другие, всего — 20 сольных партий, включая вокальную. На десерт и вовсе припасен премьерский дуэт: Евгения Образцова и Семен Чудин демонстрируют фирменные бежаровские растяжки и поддержки. Увидеть бы всё это в 1970-е — цены бы не было приобретению. Но сейчас, когда балетные новации легкодоступны, остается рассчитывать на радость неофитов, которые на новую сцену ходят редко: люстра там не той красоты и ценности, что в историческом здании.
Впрочем, поклонникам вечных ценностей грех жаловаться. Их ублажили возобновлением нетленного шедевра, «Симфонии до мажор» Джорджа Баланчина на музыку Жоржа Бизе. Как и «Парижское веселье», это балет о балете, но балете в чистом бессюжетном виде. И к Парижу имеет непосредственное отношение. Его первая версия — «Хрустальный дворец» — была поставлена для балета Парижской оперы, а на заднике, как и в спектакле Бежара, был изображен зрительный зал этого помпезного сооружения. Большой, оставляя приятные ассоциации знатокам, танцует на голубом фоне, но с должным темпом и воодушевлением. Особенно хороша вторая романтическая часть с изумительным по душевности соло гобоя (Софья Беляева) и отличной, по-петербургски аристократичной солисткой (Ольга Смирнова).
А вот к обновленным костюмам, ранее выдержанным в любимом Баланчиным бихроме (белое и черное: строго, стильно, интеллигентно), имеются претензии. Художница Татьяна Ногинова разнообразила женскую униформу цветами весенней зелени и прелой соломы. Возможно, вдохновилась пестротой «Парижского веселья», предвосхитила, так сказать, финал вечера. Но бежаровский оммаж балету в отличие от баланчиновского вряд ли задержится в Большом надолго. Так что художественное предвидение вскоре повиснет знаком вопроса.
