Голову иметь надо: как в России впервые отменили смертную казнь
Ровно 275 лет назад, 18 (7 по старому стилю) мая 1744 года, императрица Елизавета Петровна подписала указ, согласно которому смертные приговоры впредь выносить на местах запрещалось, а дела нужно было пересылать в столицу для высочайшего рассмотрения. А поскольку в дальнейшем ни один приговор так и не был ею подписан, можно сказать, что в этот день дочь Петра Великого ввела мораторий на смертную казнь, который не только продолжался до конца ее правления, но и стал началом принципиально иной правовой культуры в России.
На миру и казнь красна
Отношение к публичным казням и жестоким телесным наказаниям в Европе до начала XIX века (а где-то и значительно позже) сильно отличалось от современного. В условиях, когда большинство людей редко ели досыта, держать татей в тюрьме на государственном обеспечении было противоестественно, поэтому наказания были физическими, причем весьма изощренными — били кнутом, сжигали и «коптили», сажали на кол, колесовали, четвертовали, вырывали ноздри и язык, отрезали уши и носы, рубили руки, клеймили каленым железом и т.д. Публичные изуверства были частью общественной жизни, одним из излюбленных развлечений горожан и в то же время служили неким назиданием всем, кто вздумает нарушать закон.
Россия на общеевропейском фоне выделялась даже некоторым гуманизмом. Соборное уложение 1649 года имело в своем составе 60 статей, предусматривавших смертную казнь в многообразных формах (для сравнения: по английскому «кровавому кодексу», статутам XVII–XVIII веков, на плаху могли отправить более чем за 200 преступлений, включая воровство из лавок и карманные кражи).
Когда Петр I прорубил окно в Европу, к «цивилизованному» уровню было приведено и количество караемых смертью деликтов. Согласно Воинскому уставу 1716 года, таковых насчитывалось уже 123, способы предусматривались самые разные: от обыкновенного расстрела (аркебузирования) и повешения до залития в горло металла и подвешивания за ребро на крюке. Также у просвещенных европейцев позаимствовали наказание шпицрутенами, а также специальные «политические казни»: преломление шпаги над головой, или шельмование.
При Екатерине I, Петре II и Анне ситуация мало изменилась, хотя считается, что именно эпоха Анны Иоанновны и Бирона отмечена особой жестокостью в наказаниях и массовым их применением.
Двадцать лет без эшафота
С воцарением в 1741 году Елизаветы Петровны казни прекратились. Даже для главных противников императрицы — графа Остермана, фельдмаршала Миниха и обер-гофмаршала Левенвольде — вынесенные смертные приговоры заменили ссылкой в Сибирь. Однако никаких законодательных ограничений на смертную казнь не было, просто Елизавета не подписывала приговоры, а власти «на местах», привыкшие внимательно смотреть за «сигналами» из столицы, тоже вдруг стали гуманнее. Хотя в провинциях казни еще случались. Так продолжалось два года.
Лишь 7 мая (18 по новому стилю) 1744 года вышел указ, который официально именовался «О присылке в Сенат списков о колодниках, приговоренных к смертной казни, или политической смерти о неисполнении над ними приговора прежде Сенатского указа» (пунктуация оригинала сохранена):
«В Правительствующем сенате усмотрено, что в Губерниях, в Провинциях и городах, також и в войске и в прочих местах Российской империи, смертные казни и политическую смерть чинят не по надлежащим винам, а порой и безвинно. Того ради, по указу Ее Императорского Величества, Правительствующий Сенат Приказали: для лучшего о том усмотрения из всех Коллегий и Канцелярий, Губерний и Провинций и команд о таких осужденных к смертной казни, или политической смерти колодниках за что оные осуждены, ныне прислать в Сенат обстоятельныя и перечневыя выписки; а до получения на то указов, экзекуции тем колодникам не чинить, також и впредь, которые колодники на смертную казнь или на политическую смерть осуждены будут, о таких присылать в Сенат о винах их обстоятельныя же и перечневыя выписки, а до получения на то указов, экзекуции не чинить»
(ПСЗРИ. Том 12, стр. 114, документ 8944)
Интересно, что в Полном собрании законов Российской империи этот указ опубликован между двумя указами от 17 мая, что дало основание некоторым исследователям предположить, что и он тоже был подписан не седьмого, а 17-го, но единичка где-то потерялась. Впрочем, на дистанции в 275 лет этот спор выглядит не слишком принципиальным.
Императрица Елизавета Петровна
Поток приговоров со всех городов и весей хлынул в канцелярию Сената. Сюда же поступали документы на осужденных по делам Тайной канцелярии и военных преступников. Чтобы подготовить из них резюме для высочайшей конфирмации, пришлось учредить при Сенате экспедицию во главе с секретарем Иваном Судаковым. Слушания по приговорам осужденных на смертную казнь и политическую смерть проходили в строжайшей секретности: сенатские протоколисты на эти заседания не допускались, а Судакова с канцеляристами экспедиции поместили в «особливой от публичных дел палате». Менее чем за 10 лет с момента издания указа в Сенате скопилось 279 приговоров к смертной казни и еще 3579 дел, связанных с убийствами, воровством и разбоями, были в производстве и ожидали решения императрицы. Однако Елизавета так ни один из них и не подписала.
Это, конечно, не означало, что осужденные были освобождены от наказания — они продолжали томиться в застенках, ожидая участи. Тюрьмы были переполнены. Лишь через 10 лет, 30 сентября 1754 года, вышел указ с разъяснениями, что же делать с предварительно осужденными преступниками: жестоко наказывать кнутом, вырывать ноздри, клеймить словом «вор» на лбу, после чего отправлять в Сибирь или иные места каторги.
При дворе и среди чиновников «на местах» поведение императрицы вызывало удивление и недоумение. Многие опасались, что фактическая отмена смертной казни может привести к всплеску преступности, которая и так была явлением совсем не редким. В некоторых частях страны местные власти всё же прибегали к «высшей мере», например, доподлинно известны такие случаи в Ревеле (сейчас Таллин) и Запорожской Сечи. По этому поводу киевский генерал-губернатор Михаил Иванович Леонтьев доносил в Сенат, что вопреки изданному указу в Запорожье повесили двух казаков, участвовавших в грабительстве и разгромивших дом польского еврея-арендатора Шмолла. Наказания для чиновников-ослушников не последовало, но в 1746 и 1749 годах уже конкретно для этих земель выходили повторные указы, подтверждавшие необходимость пересылки смертных приговоров в столицу.
С 1754 года при Сенате работала созданная по инициативе Петра Шувалова кодификационная комиссия. Ей было предложено написать проект уложения в четырех частях: «о суде», «о различных состояниях подданных», «о движимом и недвижимом имении», «о казнях, наказаниях и штрафах». Через год были готовы две, наиболее проработанные с точки зрения членов комиссии части — «судная» и «криминальная». Сенат их одобрил и представил на утверждение государыни. Однако из-за того, что в них фигурировала смертная казнь, Елизавета их не подписала.
Императорский обет
Первым причины решения императрицы покончить со смертной казнью объяснил историк и публицист князь Михаил Михайлович Щербатов. Он родился в 1733 году и был младшим современником Елизаветы. Как представитель старинной знати князь имел возможность общаться с ближайшими к императрице придворными, а будучи в екатерининские времена сенатором и действительным тайным советником, имел доступ к документам и архивам, так что в отношении событий середины XVIII века есть смыл ему доверять. Так вот, описывая дворцовый переворот 1741 года, Щербатов приводит интересный нюанс: «Она при шествии своем принять всероссийский престол, пред образом Спаса Нерукотворенного обещалась, что если взойдет на прародительский престол, то во всё царствование свое повелением ее никто смертной казни предан не будет».
Известно, что Елизавета Петровна, несмотря на несколько легкомысленную репутацию и любовь к развлечениям, была человеком чрезвычайно набожным. Она ежедневно стояла долгие службы и регулярно совершала паломничества в различные древние монастыри — Саввино-Сторожевский, Новоиерусалимский, Киево-Печерский и т.д. Императрица опекала Троице-Сергиев монастырь, при ней ставший лаврой, заложила Андреевскую церковь в Киеве и Смольный монастырь в столице. Видимо, данный при перевороте обет был очень важен для Елизаветы.
«Казнь Пугачева». Гравюра с картины А.И. Шарлеманя. Середина XIX века
Двадцать лет без публичных смертных казней изменили Россию. Выросло целое поколение, которое уже не считало подобные «шоу» нормой, казни и истязания вышли из общественных традиций и больше уже никогда в России не были массовым явлением. Наследник Елизаветы император Петр Федорович не вынес ни одного смертного приговора. Екатерина, которая никаких обетов не давала, допускала казни всего несколько раз, и лишь в отношении государственных преступников. В 1764 году был обезглавлен поручик Василий Мирович, пытавшийся совершить переворот и освободить арестованного Ивана Антоновича; в 1771 году были казнены убийцы архиепископа Амвросия во время чумного бунта в Москве; а в 1775 году — четвертованы Емельян Пугачев и его подельники. Правда, им предварительно отрубили головы. К большому удивлению живших в Первопрестольной иностранцев, простой люд пришлось сгонять на Болотную площадь — москвичи уже отвыкли от кровавых зрелищ. В отличие от англичан, которые «наслаждались» публичными казнями до 1867 года — а во Франции последнее зрелище такого рода совершилось уже в ХХ веке, перед самой Второй мировой. Кстати, и четвертование не должно восприниматься как некая «варварская» российская особенность. В той же Великобритании до 1817 года к государственным преступникам применялась казнь под пугающим названием «повешение, потрошение и четвертование» — причем вплоть до середины просвещенного XVIII столетия палачи иногда начинали процедуру со второго «пункта программы», извлекая внутренности из всё еще живого осужденного (их сжигали у него на глазах). И еще один любопытный факт: с 1735 по 1789 год в одной из стран Европы 33 женщины от 16 до 80 лет от роду были казнены публично сожжением заживо по приговору суда. И нет, это случилось не в отсталой Испании или «мракобесной» России — а в самом передовом и демократическом государстве тех времен, всё той же Великобритании. Такая смерть полагалась по английским законам за мужеубийство и фальшивомонетчество.
Павел Петрович не казнил никого, а за 24 года правления его сына Александра было приведено в действие лишь 24 смертных приговора. Почти все были вынесены военно-полевыми судами в отношении предателей, сотрудничавших с врагом во время войны 1812 года. Начало правления Николая было омрачено восстанием декабристов — открытого вооруженного мятежа против правящего режима. К смерти были приговорены 36 человек, но император утвердил казни только пятерых руководителей восстания, причем четвертование было заменено повешением. Тут-то и выяснилось, что в стране нет профессионалов-палачей, способных грамотно организовать процедуру, — трое осужденных сорвались с петель, и их пришлось вешать повторно. Всего же за 30 лет правления Николая I были казнены 40 человек, а при его сыне и внуке — еще 44, в том числе убийцы Александра II. Лишь при Николае II, особенно после событий 1905–1907 годов, число казней существенно увеличилось. Впрочем, это меркнет на фоне того, что началось после 1917 года.
