«Тьма кромешная»: Иван Грозный любил изощренные казни
Слово «опричнина» знакомо практически всем, закончившим среднюю школу, но смысл его понятен далеко не каждому. Даже профессиональные историки понимают его по-разному. Для кого-то это выделенная государем в личное владение территория, для других — семилетний исторический период, третьи понимают под этим термином отряды головорезов с метлами и собачьими головами, четвертые воспринимают опричнину как особый политический режим, а пятые даже как попытку государственной реформации. Все сходятся, пожалуй, лишь в одном: царь Иоанн Васильевич, прозванный потомками Грозным, учредил опричнину 24 января лета 7072 от сотворения мира. Или, пользуясь более привычным нам григорианским календарем, 3 февраля 1565 года. «Известия» об уникальном историческом явлении, которое по сей день вызывает горячие споры.
Темные времена
Само слово «опричнина» отнюдь не было изобретением Ивана Грозного — появилось оно гораздо раньше. Уже в документах XIV века так называли часть земельного наследства, которая остается вдове в случае смерти князя, иначе она именовалась «вдовья доля». Вдова имела право пожизненно получать доходы с определенной части семейных земельных угодий, но после ее смерти имение возвращалось старшему сыну или переходило в государственную казну. То есть опричнина в XIV–XVI веках — это некий выделенный в пожизненное владение удел или часть удела. Само слово происходило от «опричь», что значит «кроме» чего-то. Согласно словарю Даля, слово означает: «вне, кроме, снаружи, за пределами чего». Отсюда «опричный» — «отдельный, выделенный, особый». Кстати, именно из-за того, что слова «опричь» и «кроме» имеют схожее значение, князь Курбский в письме царю Ивану называл его опричников кромешниками.
Напомним цепочку фактов, которые связаны с опричниной и не вызывают сомнений у историков. 3 декабря 1564 года Иван IV с семьей и ближайшим окружением выехал из столицы на богомолье в Коломенское, взяв с собой символы власти, казну, любимые иконы и даже личную библиотеку. Оттуда он направился в Александровскую слободу, предварительно несколько недель проведя в не очень понятных скитаниях по стране. Ровно через месяц, 3 января 1565 года, государь объявляет об отречении от престола в пользу старшего сына, десятилетнего Ивана Ивановича. Причиной стал гнев на бояр, высшее чиновничество и духовенство.
Никоновская, или Патриаршая летопись. ПСРЛ, том XIII
«И царь и великий князь гнев свой положил на своих богомольцев, на архиепископов и епископов, и на архимандритов, и на игуменов, и на бояр своих, и на дворецкого и конюшего, и на окольничих, и на казначеев, и на дьяков, и на детей боярских, и на всех приказных людей опалу свою положил...»
Царь направил две грамоты — одна была адресована митрополиту и боярам, вторая — купцам и посадским людям, ее читали на всех площадях столицы и других городов.
Никоновская, или Патриаршая летопись. ПСРЛ, том XIII
«К гостем же их купцом и ко всему православному крестиянству града Москвы царь и великий князь прислал грамоту с Костянтином Поливановым, а велел перед гостьми и перед всеми людьми ту грамоту пронести дьяком Путилу Михайлову да Ондрею Васильеву; а в грамоте своей к ним писал, чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет»
В грамоте к посадскому населению, к которому у Ивана «ни гнева, ни опалы» нет, виновники его ухода были названы прямо. Поскольку царь как помазанник Божий был вне подозрений, в стране стал нарастать рокот недовольства против изменников-бояр. Начались стихийные волнения. Боярской думе и церковным иерархам ничего не оставалось, как отправить делегацию во главе с новгородским архиепископом Пименом и попросить Ивана вернуться. Царь возвратился в Москву и 3 февраля объявил, что вновь примет на себя правление, но только в том случае, если ему можно будет бесконтрольно казнить изменников, налагать на них опалу, лишать имущества «без докуки и печалований» со стороны духовенства и учредить в государстве его личную «опричнину» — особый удел, в котором он будет властвовать совершенно бесконтрольно. В него поначалу вошли 20 городов с волостями, в основном на северо-востоке страны, а также часть Москвы. Центром опричных земель стала Александровская слобода в нынешней Владимирской области. Остальные земли именовались земством и подчинялись как царю, так и Боярской думе.
И Боярская дума, и Освященный собор согласились с введением опричнины; видимо, у них просто не было другого выхода. Репрессии начались практически сразу: уже в феврале 1565 года были казнены видный воевода, один из покорителей Казани, князь Александр Борисович Горбатый с сыном Петром, а также ряд других бояр и дворян. Созданный царем опричный отряд численностью около тысячи человек (потом количество возрастет до 5–6 тыс.), который подчинялся исключительно ему, без суда и следствия хватал неугодных, которых бессудно убивал сразу или после недолгого «следствия» в застенках. Часто казни были публичными, причем умерщвляли весьма изощренно — поочередно отрубали конечности, забивали кнутом, сажали на кол, подвешивали за ребро, травили собаками. Многие погибали под пытками.
Десятки попавших в опалу были отправлены в ссылку в далекий Казанский край. Среди них было немало знатных «княжат» — представителей родов Оболенских, Ярославских, Ростовских и Стародубских князей. Высланные лишались своих старинных вотчин и поместий, а взамен должны были получить поместья (то есть ненаследуемые земельные держания, в отличие от вотчин, которые передавались потомкам) близ Казани. Конфискованные земли и богатства шли в царскую казну. Одновременно началось переселение и вовсе ни в чем не повинных земских дворян, которые, должны были покинуть опричные уезды и переехать в земские волости. В принципе, они имели право на получение в качестве компенсации наделов в земщине, но на практике так происходило далеко не всегда — даже если пустые земли имелись, на них обычно не было крестьян, посему выделение их не имело смысла. В экономической логике того времени ценность имела не сама земля, а те, кто ее обрабатывает.
Маховик беззаконных репрессий нарастал, попадали под него и знатные бояре, и дворяне, и простые люди, и духовенство, вплоть до самого митрополита Филиппа, которого лично задушил Малюта Скуратов. Апогеем опричного террора стал поход на Новгород, якобы заподозренный в крамоле и измене. Город подвергся страшному разорению, хотя никто в Новгороде и не думал сопротивляться государю. Погибли тысячи и тысячи простых жителей, Волхов был красным от крови. Следом репрессии обрушились на московское дворянство, которое уничтожалось с особой жестокостью и целыми родами.
В 1571 году Москва подверглась набегу крымчаков и ногайцев, опричное войско не смогло оказать врагу достойного сопротивления. Вскоре после этого царь не просто отменил опричнину, но запретил упоминание этого слова, заодно казнив многих ее руководителей и участников.
Исторический диагноз
Итоги опричнины очевидны — гибель огромного количества людей, повсеместное запустение (в начале 1570-х годов в Московской волости обрабатывалось лишь около 16% пахотных земель), голод, эпидемии, разрушение хозяйственных связей и структуры управления страной, падение нравов. Москва оказалась беззащитна перед набегами степняков с юга, на западе шведы захватили Нарву, Копорье и другие русские земли, войска Речи Посполитой практически вытеснили русские армии с захваченных в начале Ливонской войны областей. Боярство и служилое сословие было разделено на «опричников» и «земщиков», причем взаимные обиды будут вспоминать еще несколько поколений. Они аукнутся еще в эпоху Смуты.
Вызванные произволом ужас и шок прошли не сразу, потом началось осмысление. По горячим следам этого не произошло — слишком болезненны были нанесенные стране раны, да и бурные события последующих смутных лет не способствовали спокойному анализу. Пожалуй, первым официальную позицию сформулировал придворный историограф Николай Михайлович Карамзин — по его мнению, причиной опричного ужаса была патологическая и болезненная жестокость царя, возможно, даже его помешательство. Так же считали Николай Иванович Костомаров, Дмитрий Иванович Илловайский, отчасти Василий Осипович Ключеский.
Эта точка зрения, бесспорно, имеет право на существование, поскольку психически здоровый человек вряд ли мог совершить то, что творил Иван Грозный. Современники отмечали разительные перемены, произошедшие в характере и даже внешнем облике царя за два месяца его отсутствия в Москве, после которых и началась опричнина, — он сильно похудел, почти лишился волос и бороды, глаза неестественно горели. Жестокость, с которой он казнил своих недругов (как он считал), тоже вряд ли можно назвать нормальной, причем она постепенно нарастала.
Если в первые годы опричнины осужденных все же казнили (пусть и довольно изощренно), то в 1570 году уже откровенно истязали, используя раскаленные сковороды, котлы с кипящей водой, клещи, тонкие веревки, перетирающие тело. Царь сам придумывал способы медленного и мучительного убийства, лично принимал участие в пытках и казнях, любил смотреть на страдания людей. Боярина Козаринова-Голохватова, принявшего схиму, чтобы избежать казни, царь велел взорвать на бочке пороха, объясняя, что схимники — ангелы, а потому должны лететь на небо. Новгородского епископа Леонида «обшили медведно» (зашили в медвежью шкуру) и затравили собаками, а боярина Фуникова поочередно обливали кипятком и холодной водой, пока он не умер. Дьяка Ивана Висковатого Грозный приказал буквально резать на мелкие куски — каждый опричник ножом отрезал от живого тела ломоть. Когда же дьяк скончался, нанесшего последнюю рану опричника Ивана Реутова царь приказал казнить, решив, что тот специально прекратил мучения осужденного.
Еще с XIX века неоднократно делались попытки установить возможный диагноз Грозного на основании его писем, описанных случаев поведения и иных источников. Михаил Буянов («Тяжелые люди» М., 1993) выдвигал версию, что Иван Грозный был эпилептоидным психопатом, причем психопатия сопровождалась декомпенсациями в виде бреда преследования и истероэпилептическими припадками. Андрей Личко в книге «История глазами психиатра» (1996 год) полагал, что у Грозного была паранойяльная психопатия, которая окончательно сформировалась к тридцати годам на предшествующей почве эпилептоидной акцентуации в подростковом возрасте. Отчасти это может объяснить резкий перелом, произошедший в поведении государя в начале 1560-х годов (ему как раз было около тридцати), который закончился уничтожением Избранной рады и отстранением Алексея Адашева, Сильвестра, князя Курбского, митрополита Макария и других ее членов.
В концепцию помешательства вписывается и странное отношение царя к религии — с одной стороны, он был глубоко верующим и даже богобоязненным человеком, с другой, убивал священнослужителей и демонстративно унижал иерархов церкви. Например, после новгородского разорения царь приказал облачить митрополита Пимена в скоморошью одежду, посадить на кобылу задом наперед, да еще заставил играть на волынке, и в таком виде опричники водили его по городу. О раздвоении сознания говорит и факт составления Грозным «синодика опальных» для поминовения душ им же замученных и убиенных людей.
Логика нелогичного
Но есть и другая точка зрения. Некоторые историки предпочитают видеть в действиях Ивана Грозного политический замысел — борьбу за централизацию государства, попытку сломить сопротивление и даже сепаратизм боярства и высшего духовенства. Опричнина предстает государственной реформой, а террор — лишь способом ее реализации. Первым осторожную попытку рационально подойти к опричнине сделал Сергей Михайлович Соловьев, его идеи развили Константин Николаевич Бестужев-Рюмин и его ученик Сергей Федорович Платонов. Еще радикальнее высказывался Константин Дмитриевич Кавелин, идеализировавший Ивана Васильевича и считавший его предтечей Петра Великого. С его точки зрения, русский государственник Иван IV боролся с тлетворным влиянием Запада и прежде всего Речи Посполитой с ее магнатской и шляхетской демократией. Царь не допустил распада централизованной Руси, к которому стремились бояре и высшее духовенство, а значит, «крутые меры» были оправданы.
После революции достаточно взвешенная точка зрения Платонова (который в 1930 году сам попадет под колесо репрессий) удачно вписалась в марксистские каноны, после чего ее подхватили и развили молодые советские исследователи. Грозный царь стал теперь инструментом классовой борьбы:
Милица Васильевна Нечкина. Статья об Иване Грозном в «Советской энциклопедии» 1933 года
«...Дворянская историография, стремившаяся объяснить политику Грозного качествами его характера, придавала решающее значение тем боярским притеснениям и оскорблениям, которые пришлось претерпеть Ивану-ребенку. Это объяснение, разумеется, не выдерживает критики; политика Грозного-царя руководствовалась отнюдь не детскими реминисценциями, а была обусловлена классовой борьбой эпохи»
Опричный террор представлялся теперь не ужасом и беззаконием, а необходимой мерой в борьбе за укрепление государства, царь же стал прогрессивным правителем, вынужденным сражаться с изменниками-боярами. Наиболее наглядно эта концепция была сформулирована в первой части программного фильма Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный». Но во второй части фильма автор позволил себе несколько иначе взглянуть на ужасы опричного террора, и картина немедленно легла на полку. Сталин все объяснил предельно четко:
И. Сталин. Речь на встрече с кинематографистами 26 февраля 1946 года
«[Эйзенштейн] изобразил опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-клукс-клана… Войска опричнины были прогрессивными войсками, на которые опирался Иван Грозный, чтобы собрать Россию в одно централизованное государство против феодальных князей, которые хотели раздробить и ослабить его. У него старое отношение к опричнине. Отношение старых историков к опричнине было грубо отрицательным, потому что репрессии Грозного они расценивали как репрессии Николая II и совершенно отвлекались от исторической обстановки, в которой это происходило. В наше время другой взгляд на это»
После развенчания культа личности и осуждения сталинских репрессий, Иван Грозный не воспринимался однозначно положительным героем, но поскольку в таком духе уже были написаны многие научные тома, то идея борьбы царской власти с боярством как прогрессивного явления попала практически во все советские учебники и благополучно дожила в них до 1990-х годов. Это помнят все, кто учился в советское время в школах и вузах.
Но были и исключения. Еще в сталинские годы историк с дореволюционным образованием Степан Борисович Веселовский подробно проанализировал синодики, которые Грозный рассылал по монастырям для поминовения казненных, и пришел к однозначному выводу: невозможно говорить о том, что в период опричного террора погибали в основном крупные землевладельцы. Конечно, среди казненных были бояре (была уничтожена половина Боярской думы!) и члены их семей, но кроме них было убито невероятное количество служилых людей. На смерть шли лица духовного звания, государевы слуги в приказах, военачальники, мелкие чиновники, простые ратники. Наконец, погибло невероятное количество обывателей — городских, посадских людей, крестьян. По подсчетам Веселовского, на одного убитого боярина или человека из государева двора приходилось три-четыре замученных рядовых землевладельца, а на одного служилого человека — десяток простолюдинов. Следовательно, утверждение о том, что террор носил избирательный характер и был направлен только против боярской верхушки — в корне неверно. Ученый, получивший звание профессора еще до революции, скончался в 1952 году, и его работы были опубликованы лишь посмертно.
Точку зрения Веселовского разделял и Александр Александрович Зимин. В своей монографии «Опричнина Ивана Грозного», которая вышла в 1964 году, и в последующих работах он убедительно доказывал, что идея о целенаправленной борьбе царя с боярством и вотчинным землевладением (о чем писали Платонов и его последователи) не более чем миф. Исследования Зимина продолжил его ученик, профессор исторического факультета МГПИ Владимир Борисович Кобрин, на основании архивных актов составивший списки опричников. Он подтвердил и доказал тезис Веселовского о том, что «командная верхушка опричного двора в генеалогическом отношении была ничуть не ниже титулованного и нетитулованного дворянства старого государева двора» — родовитые бояре и даже «княжата» там были представлены в достаточно значительном количестве. Анализ перераспределения земель тоже демонстрировал, что никакой целенаправленной политики устранения вотчинного землевладения царь не вел, а деяния его были хаотичными. В то же время общая тенденция на централизацию власти, уничтожение остатков удельной системы и самостоятельности церкви, конечно, прослеживалась. Царь устанавливал свою личную, деспотическую, ничем не ограниченную и не контролируемую власть. По сути, тиранию.
Если Иван IV и замышлял какие-то реформы, то они провалились. Перемены должны двигать страну вперед, он же загнал Русь в тупик и разорение — 90% пахотных земель были заброшены. Никакие идеологические разногласия с боярством не могут объяснить военный поход против русского города Новгорода, в котором опричные войска вели себя, как иностранные каратели (кстати, в опричном войске действительно состоял по крайней мере один иностранец: оставивший воспоминания о своей службе царю московитов немец фон Штаден).
Запредельная жестокость по отношению к единоверным, безоружным и не оказывающим сопротивления людям (в том числе женщинам и детям) не может быть оправдана аналогиями с Варфоломеевской ночью или злодеяниями Генриха VIII, как это пытаются делать сегодня. Так же, как совершенно недоказанная крамола и измена бояр не может служить оправданием беззаконного и бессудного террора, развязанного в отношении лучших людей страны. А такие люди, как митрополит Филипп, глава посольского приказа Иван Висковатый, боярин Иван Федоров-Челяднин или князья Серебрянные-Оболенские, бесспорно, таковыми были. Репрессии начались еще до начала опричнины, но они были ограничены возможностью иерархов церкви и Боярской думы отстаивать осужденных путем печалований — принятых тогда коллективных ходатайств в защиту осужденных. Не случайно вводя опричнину, царь просил отменить печалования.
Опричнина — страшная, но важная страница нашей истории, которую нельзя забывать. Хотя сам факт ее никоим образом не бросает тень на всю страну: в условиях наследственной монархии это не раз случалось и в других государствах.
