Прием окончен: Курт Кобейн закрыл «Клуб 27» своей смертью
5 апреля 1994 года случилась последняя настоящая трагедия в истории рок-н-ролла, приведшая к неизбежной и закономерной канонизации лидера группы Nirvana Курта Кобейна в качестве рок-мученика. Почему и четверть века спустя песни бунтаря из Сиэтла и его личность продолжают волновать публику, привлекая поклонников, многие из которых родились уже после «точки пули в конце», разбирались «Известия».
Шум и ярость
25 лет назад «Клуб 27» официально закрылся для приема новых членов. И уже совершенно неважно, была ли смерть Курта Дональда Кобейна добровольной или нет — как продолжают думать многие горе-конспирологи. Да, в дальнейшем к канону пытались приобщиться и другие артисты. Пит Доэрти оказался слишком здоровым для того, чтобы умереть своей смертью, и слишком жизнелюбивым, чтобы наложить на себя руки. Эми Уайнхаус, при всех попытках поклонников уравнять ее с Кобейном и Моррисоном, всё же не обладала достаточным масштабом и яркостью дарования — или не успела его раскрыть. События последних лет — самоубийства Криса Корнелла, Честера Беннингтона и Кита Флинта — были совершены в более почтенном возрасте, а значит, имели под собой несколько иные причины, чем выгорание бешеного двигателя, и в теле, и в душе.
Лидер группы Nirvana Курт Кобейн на фестивале Roskilde, 1992 год
Канонизация Кобейна была действительно неизбежна, но этот ритуал, как водится, привел к тому, что за иконическим ликом, запечатленным на самых известных фотографиях, надежно скрылись суть и смысл того, кем был этот человек, и даже того, о чем он говорил. Тем более, что осуществленный группой Nirvana творческий прорыв, как это часто бывает, был воспринят далеко не полностью. Ведь какие ассоциации сегодня вызывает имя Кобейна? Подростковая ярость, юношеский нигилизм, доведенный до последней грани отчаяния панк-рок: «я ненавижу себя и хочу умереть». Смерть, как известно, придает судьбе законченность, но зачастую и вычеркивает из нее значимые примечания, уводя исследователей по легкому пути. Не всякий сегодня вспомнит, к примеру, что эти самые слова про ненависть к себе сам Кобейн совершенно искренне воспринимал как шутку. Дабы убедиться в том, что певец не был злобным байроническим подростком (каким его всё чаще представляют), достаточно внимательно прочесть примерно любой из его текстов...
Из лесу вышел
То есть нет, не так. Кобейн родился в Абердине — городе, населенном пьющими лесорубами, к числу которых принадлежал его отец. Главным развлечением Курта в детстве было прослушивание в отцовском грузовике альбома Queen «News of the World». Его лучшим другом в школе был такой же, как он, застенчивый гей (про то, был ли у Кобейна гомосексуальный опыт, зачем-то спорят до сих пор — как будто это что-то меняет). Начав играть на гитаре, Курт так старался, что повредил спину, от болей в которой (как и от больного желудка) страдал всю жизнь, а потому подсел на анальгетики. В 25 лет вдобавок к зависимостям от всё более сильных обезболивающих, безумной жене (выбранной по принципу «каждому Сиду нужна своя Нэнси») и свалившейся как снег на голову безумной популярности (которой он ждал, но не мог, конечно, предугадать нюансов), он еще и стал отцом. Всё это непросто было бы вынести даже человеку с более благополучным детством и более стабильной психикой. И конечно, значительная часть этих переживаний, помноженных на и без того свойственные возрасту гормональные скачки, нашли отражение в стихах, музыке и поведении на сцене.
Курт Кобейн, его жена Кортни Лав и их дочь Фрэнсис Бин Кобейн на 10-й ежегодной музыкальной премии MTV, Universal City, Голливуд, Калифорния, США. 2 сентября 1993 года
Однако достаточно изучить архивы, чтобы увидеть, насколько Кобейн серьезно подходил к отбору песен, вошедших в итоге в канонические альбомы. Панковские виньетки вроде трека с характерным названием «Moist Vagina» в итоге составили содержание сборника «Sliver», составленного вдовой Курта Кортни Лав — и это самая неинтересная компиляция в довольно обширном посмертном каталоге. Если же обратиться к текстам песен, доведенных до студийного совершенства, то там совсем другая картина. «Подростковое отчаяние получило свое, теперь я старый и скучный» — так начинается альбом «In Utero». Название песни «Serve the servants», кстати, тоже не самый банальный образ — впрочем, вряд ли стоит удивляться индуистскому принципу «быть слугой слуги» в случае группы под названием Nirvana.
Достижение абсолюта
Были у него и свои герои. Например, Фрэнсис Фармер — затравленная голливудская звезда, которой не только угробили карьеру, но и запихнули в психушку. Собственно, Кобейн при каждом удобном случае заявлял, что является убежденным и последовательным феминистом. Доказательство можно найти на том же «In Utero» — в песне «Heart-Shaped Box», очевидно посвященной агонии собственного брака, Кобейн поет о том, что мечтает избавить возлюбленную от раковой опухоли, под которой, очевидно, понимаются причины их конфликтов. Однако хватит декодинга — хотя в случае Nirvana эта популярная сегодня забава не менее оправдана, чем в отношении куда более многословных рэперов...
Участники группы Nirvana Крист Новоселич, Курт Кобейн и Дэйв Грол во время интервью для европейского релиза альбома Nevermind на Geffen Records в Лондоне
Впрочем, нет, еще проще. Согласно свидетельству кого-то из близких — кажется, его первой девушки Трейси Марандер — Кобейн описывал свою творческую задачу как стремление совместить абсолютный поп и абсолютный панк. Под попом в тот момент понималась, конечно, не Мадонна или Майкл Джексон, а скорее любимые Куртом The Beatles и другие поп-группы тех времен, когда это слово еще не звучало оскорблением для поклонника «настоящего рока». Иными словами, речь шла о том, чтобы придать песням о любви подобающую лихому и лютому времени панковскую энергию — что и было сделано уже на первых записях Nirvana. Показательна в этом смысле песня «On a Plain», абстрактный текст которой резюмируется словами «что, черт возьми, я пытаюсь сказать?», спетыми с такими эйфорическими интонациями, которые моментально развеивают все мифы о какой-то особенной депрессивности Nirvana. Как и полагается всякому художнику, за наносным цинизмом (присущим представителям «поколения икс»), Кобейн скрывал потребность говорить о любви как о той вещи, для которой всё еще не придумали точного слова. О том чувстве, которое, как пел другой рок-великомученик, вполне способно разорвать на куски. При взгляде из дня сегодняшнего именно эта трактовка той трагедии (перекликающаяся, кстати, и с любимым Куртом романом «Парфюмер») кажется самой адекватной. Или во всяком случае, пусть и болезненно, но всё же невероятно красивой — как и всё остальное в истории последнего настоящего рок-героя прошлого века.
