В тот момент, когда решается очень серьезный, можно сказать, судьбоносный вопрос передачи музеев-заповедников Церкви, появляются разные точки зрения об актуальности и необходимости этого шага. Одну из них изложил основатель Русского художественного союза Эдуард Бояков на страницах «Известий». Хотелось бы подискутировать с известным продюсером.
На мой взгляд, он немного увлекся. Принципиально он прав, но дьявол — в деталях, а Эдуард Бояков как раз эти детали игнорирует. «Мы хотим сохранить материальные объекты, — говорит он, — или мы хотим сохранить традицию?» Когда мы сохраняем петроглифы на Онежском озере или на Белом море, мы сохраняем языческую традицию? Мы сохраняем свою культуру, свою историю. Музей всегда направлен на сохранение этого.
Когда мы приходим в музей на Поклонной горе или на Пискаревское кладбище, эта история для нас жива. На Пискаревском кладбище лежат две моих двоюродных сестры, бабушка, тетя. Для меня это очень близко. Моя мама никогда не могла пересечь границу этого мемориала, ей было плохо. Музей не обязательно должен хранить что-то мертвое, старое, отжившее — он сохраняет культуру и традицию, которая жива, чтобы будущие поколения ее увидели. А в действующем храме всегда идет жизнь, всегда что-то меняется. Следующее поколение вносит свое, и ничего не остается от позапрошлого поколения. Поэтому и нужен музей.
В 1917 году произошла ломка всего традиционного уклада. Группа искусствоведов, художников, реставраторов сделала всё, чтобы разрушающееся наследие Русской православной церкви спасти. В это время у нас появились колоссальное количество музеев и Государственный музейный фонд, который сохранил тысячи русских икон. Другое дело, как с этим поступило государство, что из этого утекало за рубеж. Но именно благодаря деятельности людей, входивших в комиссию Игоря Грабаря, удалось уберечь то, что иначе бы однозначно погибло. В тысячах населенных пунктов сохранились очаги древней культуры только благодаря тому, что когда-то там были созданы музеи.
Нельзя вернуться назад, нельзя войти в одну реку дважды. Нужно понять, что если мы будем повсеместно уничтожать музеи и восстанавливать церкви и монастыри, мы не восстановим традиционную культуру, а уничтожим свою историю и свои корни. Возможно, некоторым музеям действительно будет лучше отойти в ведение Церкви. Их смогут восстановить на деньги прихожан. С другой стороны, на сегодняшний день я не вижу положительного примера, когда во главе музея-заповедника стоял бы священнослужитель и достойно вел хозяйство. Пока у нас нет такого опыта.
Я руковожу музеем, в котором хранится самый полный из дошедших до наших дней комплекс фресок Дионисия, одного из величайших художников Древней Руси. Когда говоришь о том, что изменение температуры на 1,5–2°C за короткий промежуток времени губительно для фрески, некоторые люди воспринимают это с улыбкой: мол, придурь и блажь музейщиков. Но музеи работают с вечностью, и мы видим изменения, которые происходят с изображениями в течение недели, месяца, года и понимаем, каковы будут последствия.
Ферапонтовский собор с фресками уникален: не то что в стране — в мире нет ничего подобного. И если говорим о русской идентичности, своем вкладе в мировую культуру, то в первую очередь должны думать о памятнике и о том, что нужно ему, а потом уже о своих амбициях и желаниях, которые для памятника могут быть не очень полезны. К таким уникальным явлениям, как Феропонтово, подходить нужно с большой осторожностью. Всё возможно, но для этого должны быть созданы предпосылки.
Решение Синода об открытии Ферапонтова монастыря не касается музея. Наши переговоры с главой епархии показывают, что музей свою функции выполняет и не мешает жизни монастыря. Безусловно, наличие действующей обители на территории музея-заповедника будет накладывать определенные обязательства на сотрудников музея. Придется учитывать интересы Церкви, станут невозможны некоторые действия, но зато у туристов появится возможность прикоснуться к тому, что раньше было недоступно. У нас есть такое понятие, как нематериальное культурное наследие. Очень редко мы задумываемся над тем, что в наших древних храмах звучало слово, звучала литургия, и это наполняло их красотой. Богослужения дают возможность приехавшим сюда узнать, как это было раньше.
Надо просвещать друг друга. Работники музея далеко не всегда понимают, что можно, а что нельзя делать в храме. Точно так же и священнослужители не всегда знают, что полезно и что вредно для памятника. Но задачи перед нами стоят одинаковые — сохранение святынь. Только одни сохраняют церковную службу, литургическую практику, другие — объекты культурного наследия. Одни сохраняют внутреннее содержание, другие — внешнюю оболочку. Следовательно, мы должны свои подходы к сохранению сделать такими, чтобы они помогали памятнику, а не вредили ему. И здесь самое главное — уважать друг друга, тогда и всё остальное приложится.
Автор — историк, генеральный директор Кирилло-Белозерского музея-заповедника
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
