«Плохому кино учит значительно быстрее»
Июль для кинорежиссера Владимира Хотиненко выдался жарким. Он был председателем жюри кинофестиваля в Павлодаре, отбирал финалистов в жюри престижной премии Emmy International. О состоянии отечественного киноискусства обозреватель «Известий» побеседовал с народным артистом в Нижнем Новгороде, где на форуме нового российского кино «Горькийfest» режиссеру вручили почетный приз «За вклад в российский кинематограф».
— Владимир Иванович, на заседании комиссии Общественной палаты, посвященном детско-юношескому кино, вы говорили о серьезных проблемах в этой отрасли.
— Пока, к сожалению, мало фильмов для детей. Не путать с фильмами про детей для взрослых. Есть кино для семейного просмотра. «Один дома» — абсолютно универсальный фильм этой категории. Но и на Западе, и у нас поняли, что анимация работает лучше, поэтому все средства уходят на полнометражные анимационные фильмы. При этом мне все равно кажется, что в эту дверь — «кино для детей и юношества» — можно еще постучаться, но для этого надо производить больше картин.
— Особый успех сопутствует сказочной тематике. Но ваш коллега Андрей Соколов сказал «Известиям», что фильм «Последний богатырь», несмотря на коммерческий успех, не наше кино, потому что Добрыня Никитич представлен отрицательным героем.
— Пусть это останется его точкой зрения. Как только я увидел ролик «Последнего богатыря», сразу сказал, что это будет очень успешная картина. Мне понравилось, а меня обвинить в антипатриотизме невозможно. Не по душе такой Добрыня — есть другие варианты. Вопрос положительного героя — самое сложное, что может быть в кинематографе. Главное, что фильм оживляет интерес к нашему фольклору.
Еще прозвучало на нашей рабочей группе, что на таком знаковом и очень популярном фильме, как «Маша и медведь», тоже учиться нельзя. Постойте, вообще-то дидактическая функция условная. Надо сеять неформулируемые чувства, как музыка. Почему музыка великая? В музыке нет дидактики, ты просто ею наполняешься или не наполняешься.
Я пришел к парадоксальному выводу: кино плохому научить может, а хорошему в большинстве случаев — нет. Во всяком случае, плохому кино учит значительно быстрее. Задача создать непременно положительного героя — ложная. Главное — научить человека думать.
Кадр из фильма «Последний богатырь»
— Отличать плохое от хорошего.
— Вот! И, конечно же, не путать добро со злом. Это главная функция кино. Сейчас в этом смысле все запутано-перепутано. И добро, и зло — всё относительно. Вот проблема. Так что ничего худого я в таких фильмах не вижу.
Детского кино никогда не было много, но работали Грамматиков, Быков. Существовала студия, которая обязана была заниматься этой темой (Центральная киностудия детских и юношеских фильмов имени М. Горького. — «Известия»). Сковородка грелась постоянно, а сейчас она остыла, ее надо разогреть. К счастью, в Минкультуры проблему поняли, отдельной статьей заложили финансирование детского кино. В прошлом году восемь детских фильмов запустили. В этом году поддержали 13. Это всё равно мало, все серьезное взрослое кино хотят снимать.
— Есть идея, как исправить ситуацию?
— Во ВГИКе существуют подготовительные курсы, можно попробовать там набрать на годичный курс тех, кто интересуется детским кино. Может быть, даже набрать мастерскую детского фильма. Этим вопросом заниматься надо, долбить, как тот сенатор: «Карфаген должен быть разрушен».
— Но здесь-то скорее вопрос созидания, причем с участием конкретной возрастной группы — молодежи.
— Для меня это еще вопрос дебютов, которых пока тоже мало. Об этом я твержу на каждом углу, потому что молодежь должна снимать про молодежь. Я могу снять взрослое кино про нее, но это совсем другая история. Кино вообще дело молодое.
Вопрос образования — отдельный. Люди приходят поступать в киноинститут, не зная ни итальянское кино, ни немецкое, ни американское. Живопись не знают, литературу. Нынешние молодые люди очень заняты в школе и при этом малообразованны — это какой-то парадокс. Конечно, попадаются «Умники и умницы» в телевизоре, но у нас во ВГИКе, да и на Высших режиссерских курсах, куда уже не совсем дети приходят, — это проблема. Начинать образовывать нужно, когда они поперек лавки лежат. А мы практически весь первый год в вузе вынуждены заниматься их дообразованием.
Режиссёр Владимир Хотиненко с супругой Татьяной на церемонии открытия 29-го российского фестиваля «Кинотавр»
— Раньше в режиссуру, профессию, на мой взгляд, мировоззренческую, не часто шли со школьной скамьи.
— Да, было железное правило: на сценарный и режиссерский очень редко после школы брали. Сейчас за второе высшее образование нужно платить. Во ВГИКе ректор добился грантов, мы можем пару-тройку человек взять, кто-то сам может себя профинансировать. Но остальной контингент — школьная молодежь. Здесь не надо голову посыпать пеплом, надо с ними работать, потому что, повторюсь, кино — дело молодое.
Раньше из числа поступивших на режиссерский факультет примерно 30% хоть как-то проявлялись в профессии. Это очень хороший результат. По мнению продюсера Сельянова, сегодня 10% — хороший результат. Главное, чтобы им было куда приложить полученную квалификацию. Это громко звучит: «Режиссура — профессия мировоззренческая», она разная бывает. Есть точка зрения, что режиссер не должен быть очень умным. И подтверждение тому находится.
— Вам принадлежит высказывание: «Пантеон закрыт и ключи выбросили». Оно об этом?
— В том числе. Время титанов — Феллини, Антониони, Бергмана, Тарковского — закончилось, и роль кино как нравственного ориентира тоже закончилась. У нас всё равно были ориентиры: я и Феллини, я и Бергман. Вот они там светятся, эти звезды. Сейчас все успех заменяет. Он же деньги. Есть успех — есть и деньги.
В кинотеатрах идут блокбастеры, серьезное кино у нас еще есть, а во всем мире уже ушло на телевидение — с хорошими бюджетами, отличными актерами. У нас эти миры всегда были соединены, а в Америке, например, еще лет 20 назад они были несовместимы. Небожительства уже никакого нет. Раньше, чтобы даже подступиться к кино, нужна была техника, группа, осветительные приборы, камера. Кино было процессом элитарным, а сейчас фильмы, снятые на телефон, показывают в конкурсах престижных фестивалей.
— На той же комиссии в ОП вы сами призвали: «Снимайте на телефон».
— Надо понимать, что мир меняется, а с ним и функция кино, и система кинопоказа. Любой человек может зайти в магазин, купить карандаш и стать художником. Или взять телефон и снять фильм. Отчасти развращает. Но надо к этому трезво относиться, использовать, а не стенать: «Ах, вот раньше был кинотеатр! Никакого попкорна…»
Количество практически всегда переходит в качество. У людей есть практическая возможность попробовать себя. Многое вывешивают в интернете. На серьезных студиях есть люди, которые следят, что там появляется, что за «коротышки» всякие. Глядишь — а там ох, ничего себе!
— Кинофестивали теперь могут собрать в конкурсе все цветы — от веб-сериала до «документалки». Так случилось на «Горькийfest», но в результате всё равно победил полнометражный игровой фильм «Война Анны» Алексея Федорченко. Насколько перспективна идея такого смешения?
— В 1990-е я был президентом молодежного кинофорума «Серебряный гвоздь», там тоже были собраны разные форматы, но решение принималось публикой. Для зрителей это интересно, для профессионального жюри, наверное, сложно. Но я считаю, что кино есть кино, независимо от того, в каком формате сделано. По большому счету 10 минут или полтора часа идет фильм — не имеет значения. Чтобы почувствовать вкус блюда, не обязательно съесть его целиком. Мы же довольно легко относимся к тому, что любая почеркушка Леонардо дороже многих иных полотен.
Кадр из фильма «Война Анны»
— В своих фильмах вы постоянно обращаетесь к истории и ее урокам. Но человечество никогда не учится на чужих ошибках и всегда совершает свои.
— Тем не менее есть мудрость: делай, что должно, и будь, что будет. Я делаю то, что должно, что мне интересно. У меня был жесткий принцип: классику не экранизировать, там всё уже есть. Но когда после «Достоевского» мне предложили «Бесов», я согласился сразу. Потом в ужас пришел, мыкался, но работал. Федор Михайлович до дна доскреб глубину и человеческой мерзости, и человеческой красоты. Меня интересует этот диапазон.
Я не пыжусь, просто делаю то, что могу. Мне хотелось, чтобы от моих фильмов была польза душевная. Чтобы началось смущение какое-то: «Так ли это, так ли я поступаю?» Я даже над собой проделываю эксперименты. Есть обязательство — Великий пост, надо готовиться. Я вспыльчивый достаточно. Стараюсь не гневаться, ненормативную лексику не использовать. Это трудно!
Но это не означает, что этим не надо заниматься. Про тренировку мышц все знают: штанга, тренажеры. Душа обязана трудиться — тот же самый процесс. Только для этого надо читать книжки, слушать музыку, смотреть кино хорошее — вот тренажер. Я хочу, чтобы мои фильмы были тренажером.
— «Меморандум Парвуса» вы приурочили к 100-летию революции. 2018 год — 100-летие начала Гражданской войны. Один из ваших первых фильмов был посвящен этому катаклизму. Не пришло ли время вернуться к теме?
— Не думал об этом, честно говоря. Мне обидно, что мы достойно не отметили 100-летие величайшего в истории человечества явления — русской революции. Таких явлений, чтобы мир перевернулся, были единицы, а Ленин — человек, который перевернул мир. Причем я бы огульно не говорил: «Какая трагедия!» Да, трагедия, но такие события никогда не проходили гладко и пушисто. Открытие Америки — что там было? Договорились на бусах и мирно отправили аборигенов в резервации? Кровища лилась. А что в Европе творилось? История человечества — это кровь. Мы в этом смысле не исключение, к сожалению глубокому.
Кадр из фильма «Меморандум Парвуса»
— Во всех ваших фильмах чувствуется рука судьбы, некий мистицизм: как предначертано, так и будет.
— Потому что «Бесы» написаны на небесах, а мы — исполнители.
— Люди — марионетки?
— Нет. Дело не в историческом процессе — процессы неумолимы, а в твоем поведении. Это всё равно что ноты. Ноты написаны. Моцарт, Вагнер, Чайковский. Вот эти крючочки-закорючки — ноты судьбы. А исполнить их так или по-другому, в твоей воле, тут ты свободен.
— Ленину было предначертано сделать именно так?
— Да!
— Но он плохо исполнил свою роль, погрузился в террор?
— Исполнил как исполнил. Относиться к нему нужно как к трагической фигуре. А если он успел покаяться… Это самая главная мистика: успел ты, охватило тебя чувство покаяния за три секунды до смерти — совсем другая история. В житиях святых процентов десять просто разбойников, которые бог знает сколько крови пролили. И первый, кто в рай попросился к Христу, — разбойник, распятый с ним рядом на кресте.
— Если человек покаялся, ему могут быть прощены миллионы убитых?
— Конечно. Он стал другим. Мы сейчас просто называем слова. Мы даже не понимаем, что такое покаяться. Это не означает перечислить свои грехи на исповеди, нет. Это совершенно необыкновенное чувство, а мы пока слово говорим, а чувства не знаем. Поэтому вы относитесь с недоверием: «Ну, что, раскаялся, и всё, всё прощено?».
Кадр из фильма «Бесы»
— Имеет ли смысл коллективное или государственное покаяние?
— Нет коллективной ответственности. Человек отвечает сам за себя и там будет отвечать один. Дело не в драматизме истории, а в том, как ты себя ведешь в этих обстоятельствах. Вот твоя свобода, вот твой выбор. Я про это «Гибель империи» делал — про честь, человеческое достоинство в этих, казалось бы, роковых, невероятных обстоятельствах. Такой парадокс: люди, которые выжили в ГУЛАГе, были долгожителями практически все, хотя прошли через то, что не дай Бог никому. Они закалились нравственно.
— Недавно вы были председателем жюри фестиваля в Павлодаре, что рядом с вашим родным городом, но туда не заглянули. В соцсетях этому факту удивляются.
— Я боюсь! Мне снится город тот, я боюсь увидеть руины. Это всё равно руины, даже если там все чисто, хорошо, празднично. Пусть он у меня в голове останется — город Славгород Алтайского края. Я его люблю, как можно любить место рождения, счастья детского. Но именно эта любовь и не дает мне поехать туда. Кто умный, тот поймет, что это не прихоть. Я тут мыслю по Шпаликову: «По несчастью или к счастью, // Истина проста: // Никогда не возвращайся // В прежние места / Даже если пепелище выглядит вполне, / Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне…»
После окончания Свердловского архитектурного института и прохождения воинской службы Владимир Хотиненко работал художником-постановщиком на Свердловской киностудии. В 1981 году окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров (мастерская Н. Михалкова). Фильмография режиссера включает более 20 картин, в том числе «Зеркало для героя», «Макаров», «Мусульманин», «72 метра», «Гибель империи», «Бесы». Завкафедрой режиссуры во ВГИКе. Народный артист России.
