«На моих спектаклях люди всегда хохотали»
Поэту, писателю, драматургу Людмиле Петрушевской исполнилось 80 лет. В интервью «Известиям» Людмила Стефановна рассказала, как она начинала литературную деятельность и почему не любит ходить в театр.
— В русской литературе считается, что стихи — это серьезно, а ваша последняя книга называется «Сти-хи-хи». Необычный жанр — смешные стихи. Почему выбрали именно его?
— У меня несколько лет назад вышла большая поэтическая книга — «Парадоски. Строчки разной длины». Там были разные жанры. А в начале века в Петербурге опубликовали отдельным изданием поэму «Карамзиндеревенский дневник». Она была написана верлибром, во всей книге была только одна заметная рифма — «ботинки–полуботинки», запрещенная поэтом Евтушенко.
Конечно, критики были в восторге, хорошо порезвились на мой счет. Тогда же в одном выступлении я сказала: «Все имеют право на верлибр». Ну любят у нас, чтобы всё было в рифму. А поэзия не в том состоит.
— Вы по образованию журналист. Помогает это в литературном творчестве или, наоборот, мешает?
— Я начинала корреспондентом радио, потом работала в журнале с пластинками, в «Кругозоре». А потом уже не могла ходить на работу каждый день, у меня муж в экспедиции разбился и семь лет, до своего ухода, был парализован. Я тогда устроилась на телевидение рецензентом, смотрела передачи советского ТВ. В месяц я выдавала 60–70 рецензий. Я владею стенографией и могла быстро зафиксировать особенно интересные выражения, например: «Программа фестиваля была напыщенна интересными мероприятиями».
То есть я в основном выдавала довольно едкие тексты, а их рассылали во все редакции ТВ. Народ хохотал. Но наш отдел рецензирования тогдашний начальник ТВ Лапин быстро разогнал, спросив: «Вы там все члены партии?». Может быть, в архивах ТВ хранятся мои фельетоны, чуть ли не тысяча за полтора года. Вот это была школа! Я писала потом смешные сказки, и на моих спектаклях всегда люди хохотали. И вот книгу смешных стихов уже раскупили.
— Говорят, у вас был строгий дедушка, который запрещал вам читать книжки.
— Никаких запретов не было. Мой прадед, когда мы жили в Куйбышеве в эвакуации, просто не хотел, чтобы меня заставляли читать. Никто меня не учил, так что я сама стала спрашивать родных, где какая буковка, и к пяти годам уже читала. А потом я девять лет приходила после школы в детскую библиотеку и читала до закрытия.
Я не хотела идти домой, мы очень тяжело жили с мамой. Спали под столом. Да и соседи нас всё время хотели выселить. В библиотеке я ждала, пока мама вернется с работы. Я и в университет там готовилась. А потом поступила, пришла прощаться, и мне сказали: «Ты больше всех книг прочла за всю историю библиотеки». И перечеркнули формуляр.
— Вы мечтали стать певицей и все-таки выступили в песенном жанре, в 69 лет впервые вышли на сцену. А какую музыку больше всего любите слушать?
— Очень люблю музыку 1940–1960-х годов, эти вечные мелодии французского шансона, польских и американских исполнителей... Программа моя называется «Кабаре пани Петрушевской». А кабаре — это и песенки о любви, и рок-н-ролл, и смешные истории. Тексты пишу сама.
— Женских имен в мировой литературе гораздо меньше, чем мужских. Женщина не может быть «большим писателем»?
— В мире есть много женщин — лауреатов премии Нобеля и других больших премий. Что же касается литературы, то у нас авторами сказок и быличек точно были матери и бабушки, которые их на ночь рассказывали детям, часто складывая новые подробности, да и новые сюжеты.
Я всегда в санаториях и пионерлагерях сочиняла такие черные сказки. Один раз сочинила, все заснули, а я вдруг поняла, что умру. И начала страшно кричать. Сбежались дежурные нянечки, даже вызвали «скорую». С тех пор я как-то влачу свое существование без криков и слез и только прошусь уйти раньше дорогих и любимых…
— Читаете ли вы современных российских авторов?
— Я сейчас читаю мало, детективы и журналы в бессонницу или в самолете. Чаще всего пишу сама в своих тетрадках. Жаль времени.
— Режиссер Роман Виктюк, открывший вашу драматургию для сцены, всегда ярко о вас отзывается. Вы помните, как он решил поставить вашу пьесу «Уроки музыки»?
— Я с ним познакомилась, когда он хотел меня выгнать с репетиции этой самой пьесы. А уж где он достал текст... Наверно, всё в том же самиздате.
— Вы хорошо знаете современный театр. Читаете работы молодых драматургов?
— Я не люблю ходить в театр. И не читаю пьес. Надо будет — явятся и скажут: «Гений». Но пока не являются. Мне нравятся поразительные по языку работы моего ученика сценариста Сандрика Родионова. Его вырастила мама, драматург Елена Гремина. Мир ее праху.
— Кого из театральных режиссеров вы могли бы выделить?
— Я почти со всеми ругалась из-за неверно понятых реплик. Из-за назначения актеров на роль. Один раз я запретила играть свою пьесу «Московский хор», остановила спектакль и быстро с актерами переделала второй акт. Олег Николаевич Ефремов всё это вытерпел и потом сказал: «Я сам хотел это переписать, но вы бы не позволили». Я ответила: «Ну еще чего» (смеется).
— Актеры включаются в ваши спектакли без остатка, как будто роли написаны для них. Помню, в пьесе «Он в Аргентине» в МХТ имени Чехова поразительно играла Марина Голуб, а после ее трагической гибели играет Юлия Чебакова. Если приходится делать замены, переживаете?
— Тени великих актрис, репетировавших «Аргентину», — Ии Саввиной, которая умерла, не дожив до премьеры месяц, и Манечки Голуб, погибшей через неделю после премьеры, — витают над сценой. Это подвиг поразительного режиссера Дмитрия Брусникина, который решил не хоронить спектакль следом за актрисами, а за пять дней ввел свою преданную ученицу Юлю Чебакову в спектакль и дал ему жить. Там играет и Роза Хайруллина, считаю, что великая артистка.
И как она поддержала Юлю на премьере — ведь Чебаковой привелось совершить подвиг, играть после Марины Голуб, для которой эта роль была фейерверком. Юля ничем не повторяет свою предшественницу, это теперь ее собственная работа. Она с честью выходит на сцену, заслуживает аплодисменты и смех зала. На спектакле много смеются, но тихо и быстро, чтобы не пропустить следующей реплики.
— Как бы вы себя охарактеризовали? Многие говорят, что вы требовательная, в чем-то резкая.
— С людьми, которых я ценю, я размазня и вся в улыбках. Но я же вырастила троих детей и пяток внуков, иногда и рявкала, когда дети бежали за мячом на мостовую или хотели печатать на моей машинке. На единственной моей кормилице.
— Вам удавалось совмещать писательство и материнство?
— Удавалось так, что я работала ночами. И сейчас мое время — ночь.
— Шляпы — ваш фирменный стиль, фактически уже легенда. Как вы придумали себе такой незабываемый образ?
— На театральном фестивале в Мюнхене переводчица спектакля «Чинзано» Маша Тице купила мне шляпу. Я-то хотела купить ей, но вышло наоборот. Я надела ее и так пошла на театральный сабантуй в честь окончания фестиваля. И меня встретили аплодисментами! Ого! После этого я хожу в шляпах, ничего не стесняясь. Меня как будто благословили в Мюнхене после грандиозного успеха спектакля, который ставил режиссер Роман Козак. Я впервые услышала, что зрители не только хлопали, но и громко топали.
А теперь всё очень просто: покупаю шляпу — новую или на блошином рынке, старинную, — украшаю перьями, цветными тканями, цветами. Научилась делать розы с помощью микроволновки, на чем этот агрегат и сломался. А то иду к шляпным мастерам МХТ — Кате Петуховой и Тане Яковлевой, также привлекаю своего друга художника по костюмам Елену Афанасьеву, и мы вместе чудесно проводим время. После чего получаю новую шляпку. Я бы очень хотела ввести шляпную моду...
— Кроме шляп у вас еще и большая коллекция аксессуаров. Предпочитаете драгоценные камни или бижутерию?
— Люблю то, из чего можно сделать украшение. Вот купила аметистовые бусы, попросила мастера разделить их на камушки с ушками по бокам, да и придумала обшить этими камнями свою шемизетку из старинной черной тальмы со стеклярусом. Мне подарила кусок этой тальмы 1901 года старинная подруга Таня Муштакова. Шемизетка — это такой красивый ошейник, часть высокого воротника у дам Серебряного века.
— Вы — сильная женщина. Тяжело быть сильной?
— Я не сильная. Вот по России ходят Иисусы, милосердные и страдающие, и они в юбках...
— Вас называют классиком современной отечественной литературы. Вы себя таковым ощущаете?
— Классик — это существо, которое всюду приглашают и которое изрекает вечные истины? Да ну вас...
Людмила Стефановна Петрушевская окончила факультет журналистики МГУ. Внучка лингвиста Николая Яковлева, создателя письменностей ряда народов СССР.
