Потерянный май
Беспорядки полувековой давности во французской столице продолжают волновать умы: вот и президент Макрон год назад обещал торжественно отметить годовщину «революции». Правда, неблагодарные французы перехватили инициативу и отпраздновали май 2018-го демонстрациями против самого Макрона, но это уже, как говорится, частности. Собственно, даже оценки тех событий до сих пор разнятся — то ли тривиальные студенческие волнения, то ли почти революционный переворот. Однако одно бесспорно: баррикады на левом берегу, простояв лишь месяц, навсегда изменили культурный ландшафт Европы. Портал iz.promo.vg вспоминает о влиянии мая 1968-го на искусство.
Удивить парижан студенческим бунтом было бы трудно — едва ли не момент основания Сорбонны в 1257 году удалой разгул школяров стал обычным явлением на левом берегу Сены (да и правому, бывало, доставалось на славу). Да и по части насилия май 1968-го явно не дотягивал не то что до Варфоломеевской ночи, но и до событий октября 1961 года, когда, по некоторым оценкам, было убито около 300 участников мирной демонстрации за независимость Алжира, и их тела брошены в Сену. Что бы ни рассказывали впоследствии «суасан-уитары» (soixante-huitards, буквально «68-ники» — термин был придуман по аналогии с quarant-huitards, как называли за столетие до того участников революции 1848 года), в противостоянии студентов и полиции было больше имитации борьбы, чем реальных столкновений. До них оставалась еще пара лет, когда демонстрацию студентов Кентского университета в штате Огайо расстреляла национальная гвардия, а те из участников европейских протестов, кто не успокоился и не вернулся к благополучной буржуазной жизни, начали создавать реальные террористические ячейки вроде «Красных бригад» и «Фракции Красная армия».
Заплакали тут французики
Необычным было то, что к акции студентов — прямо сказать, не производивших впечатления изможденных эксплуатацией пролетариев — вскоре примкнули и рабочие. Забастовали крупнейшие предприятия Франции, причем к удивлению профсоюзов, пытавшихся свести дело к обычной тяжбе за повышение заработной платы, на заводах и фабриках начали выдвигать и политические требования. Страна была на грани анархии. Собственно, именно тогда французы и воспылали страстью к поджиганию автомобилей (чужих, естественно), чем продолжают развлекаться и по сей день — распространенное мнение, что эта «форма протеста» появилась лишь с новой волной африканской эмиграции в корне неверна.
Май 1968-го часто называют и «революцией лозунгов». Граффити на стенах домов, до той поры не особо известные на европейском континенте, тогда впервые стали едва ли не главнейшей составляющей наглядной агитации недовольных. В идеологическом плане среди протестующих творилась полнейшая неразбериха, явно доводившая до паники не только смиренных французских буржуа, но и международный отдел ЦК КПСС в далекой Москве: налицо была самая вроде бы настоящая революция (хотя почту и телеграф не трогали, но университеты и заводы захватывали по всей Франции; и даже дисциплинированные немецкие студенты нет-нет да присоединялись к акциям уже у себя, в Трире, Кельне и некоторых других городах) — но никак не санкционированная знатоками из Института марксизма-ленинизма.
Среди выступавших были и ортодоксальные марксисты (впрочем, в меньшинстве), и сторонники Мао, и маркузианцы, и пламенные «перманентные революционеры» — наследники Л.Д. Троцкого. Преобладали, впрочем, «троцкисты-ревизионисты», как определяли их склонные к точности советские товарищи, — имя им было придумано «ситуационисты», и именно они придумали большинство самых знаменитых, надолго переживших эпоху лозунгов. Впрочем, сами они себя не считали никакими «-истами», поскольку отрицали любую заранее сформированную идеологию. Лидер «Ситуационистского интернационала» философ Ги Дебор, клеймивший современный ему западный мир как «общество спектакля» (социализм советского и китайского образца он, впрочем, тоже не жаловал), впоследствии с горечью писал, что «общество спектакля превратило в спектакль восстание против себя».
«Культуру в массы
В любом случае самые знаменитые лозунги эпохи «Запрещается запрещать!» и «Будь реалистом — требуй невозможного» не только пережили свое время, но, пожалуй, вошли в парадигму современной европейской политики (третий, «Никогда не работай!», также успешно проводится в жизнь во многих странах континента — если не автохтонным, то пришлым населением). Сами «ситуационисты» называли такой процесс рекуперацией, усвоением обществом потребления контркультурных символов в своих интересах — отличной иллюстрацией может послужить тиражируемый вот уже полвека на майках, кружках и прочей сувенирной продукции портрет Че Гевары. Да и сами участники движения активно пользовались «наработками» мая 1968-го — побывавший на парижских баррикадах англичанин Малькольм Макларен впоследствии по всем предписанным Дебором канонам создал и раскрутил знаменитую группу Sex Pistols, сделав «торговлю бунтом» выгодным коммерческим предприятием.
Французские мастера культуры в массе своей, кстати, отнеслись к событиям без особого энтузиазма — Серж Генсбур, знаменитый не только своими песнями и широтой натуры, но и трепетной любовью к материальной стороне бытия, так и вовсе открыто осуждал в интервью «весь этот бардак». Зато по другую сторону пролива Ла-Манш рок-миллионеры вовсю вдохновлялись парижскими погромами. Например, Street Fighting Man («Уличный боец»), суперхит Rolling Stones 1968 года — Кит Ричард впоследствии признавался в интервью, что старался сделать звук своей гитары похожим на сирены французских полицейских машин. Сами же парижские студенты выбрали в качестве своего неофициального гимна вышедшую в марте 1968-го песню молодого рок-певца Жака Дютронка Il est cinq heures, Paris s’éveille («Пять часов, Париж просыпается»), в 1991-м по опросу критиков признанную лучшей французской песней всех времен. Ее пели на баррикадах, слегка изменив текст, — с довольно кровожадным третьим куплетом, обещающим скорую смерть «ментам, попам и бюрократам».
Впоследствии влияние «ситуационистов» и мая 1968-го вообще проявилось и в панк-роке — от британцев Crass до нашей «Гражданской обороны», и в кинематографе — среди фильмов, посвященных тем событиям, такие шедевры, как «Лилу в мае» Луи Малля, «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи и «Всё в порядке» Жан-Люка Годара. Кстати, снятая за год до беспорядков «Китаянка» Годара во многом предвосхитила события — картина рассказывала об изучающих маоизм парижских студентах. Неожиданную вторую жизнь получил в конце 1990-х и лозунг Mort aux Vaches («Смерть коровам» — жаргонное название полицейских во Франции). Голландский авангардный лейбл Staalplaat запустил под этим названием серию концертных альбомов ведущих андерграундных коллективов и артистов мира — в проекте принимали участие такие знаменитости «другой музыки», как американец Шарлемань Палестин, японец Мерцбоу, британец Брин Джонс (Muslimgauze) и другие.
Затесавшись между прекраснодушным хиппанским «летом любви» 1967-го и гедонистическим 69 Année érotique (по определению Сержа Генсбура), май 1968-го мог бы стать едва заметным мгновением в полном куда более грозных и мрачных событий ХХ веке. Однако в истории Европы он занял место куда более значимое — во многом благодаря именно своему культурному влиянию на последовавшие десятилетия. Да и именитые «суасан-уитары» вроде политиков Даниэля Кон-Бендита и Йозефа Фишера или философов Андре Глюксмана и Бернара-Анри Леви, остепенившись и обосновавшись в рядах элиты общества, не забывали усердно напоминать о великой значимости тех событий. Которые всё же в конечном счете свелись к большому переполоху, нескольким сотням сожженных авто и бурчанию парижских (и не только) коммунальщиков, вынужденных замазывать свежей краской граффити на стенах и оградах.
