«Вся и доблесть в том, что выжил...»
В четверг, 18 января, исполняется 75 лет с момента прорыва блокады Ленинграда. К годовщине этого знаменательного события в городе на Неве появился музей-панорама «Прорыв». В числе первых его посетил президент России Владимир Путин вместе с ветеранами и поисковиками. В чисто военном отношении прорыв блокады, может быть, и уступает Битве за Москву, Сталинградскому и Курскому сражениям. Однако это нисколько не умаляет его колоссального значения и величия. По сути, это была не столько военная, сколько гуманитарная операция, позволившая спасти сотни тысяч ленинградцев, которые вряд ли смогли бы пережить вторую блокадную зиму. Это была неоценимая психологическая и моральная победа. Снятие блокады стало, пожалуй, поворотным моментом, после которого большинство советских граждан уже не сомневались в неизбежной победе над страшным врагом. Подробности — в материале портала iz.promo.vg.
Понятие «блокада» давно стало нарицательным. Оно утратило свой военный смысл, превратившись в символ горя, ужаса и немыслимых страданий, выпавших на долю жителей города на Неве. Одновременно став памятником их мужеству и стойкости. 872 суток продолжалась блокада, она унесла жизни более миллиона советских людей, причем большая часть погибших приходится на гражданское население. Жертв было бы еще больше, если бы 18 января 1943 года советским войскам не удалось прорвать оборону врага и разорвать кольцо окружения.
Пролог. Лужский рубеж
В гитлеровском плане «Барбаросса» Ленинград фигурировал как одна из главных целей при нанесении внезапного первого удара, причем взятие Москвы предполагалось лишь поле того, как будет взят город на Неве. После этого предполагалось развернуть войска группы армий «Север» на юг и окружить столицу. Руководил группой «Север» Вильгельм фон Лееб — потомственный кадровый военный, ветеран Первой мировой. Поначалу всё шло для агрессора удачно и немцы продвигались со скоростью около тридцати километров в сутки, но в районе Луги они были остановлены. Это один из не очень известных, но весьма важных эпизодов Великой Отечественной, пролог битвы за Ленинград. Маленький подвиг, первый в длинном списке заслуг героев Ленинграда и весьма характерный для того времени.
Этот рубеж обороны начали создавать еще в июне, буквально в первые дни войны. Сам факт принятия такого решения был чрезвычайно смелым, ведь он допускал проникновение врага вглубь страны, когда даже заикнуться о подобном было опасно для жизни — можно было сразу угодить под трибунал за паникерские настроения. Однако командующий Ленинградским округом генерал Маркиан Михайлович Попов и его заместитель генерал Константин Павлович Пядышев не испугались, и уже 23 июня последний возглавил работы по созданию оборонительного рубежа Кингисепп — Луга — озеро Ильмень. Строили его ленинградцы — простые жители, в основном женщины и подростки. Мужчины были мобилизованы в армию или трудились на военных заводах.
Население на строительстве оборонительных рубежей под Ленинградом
В тяжелейших условиях ленинградцам удалось создать великолепно укрепленный эшелонированный рубеж протяженностью 175 км, при глубине 10–15 км, включавший 94 км противотанковых рвов, 160 км эскарпов, 570 дотов и дзотов. 4 июля Ставка Верховного главнокомандующего согласилась с решением руководства округа и утвердила его (фактически задним числом), а через неделю занявшие рубеж войска округа уже вступили в бой с наступающим противником. Немцам сначала удалось вклиниться в оборонительный рубеж и создать несколько плацдармов, но подошедшие оперативные группы резерва быстро стабилизировали ситуацию. Руководил обороной генерал Пядышев — офицер императорской армии, воевавший с немцами еще в Первую мировую, и действовал он весьма удачно.
А дальше произошло необъяснимое: в середине июля Пядышев был арестован по обвинению в антисоветской агитации. Якобы в конце 1930-х в письмах жене он нелестно отзывался о репрессиях в армейской среде. Несмотря на просьбы нескольких генералов, Пядышев был осужден и отправлен в лагерь, где через несколько лет скончался. Естественно, впоследствии он был оправдан и реабилитирован. Но даже без своего создателя отлаженная оборона Лужского рубежа более чем на месяц задержала продвижение врага и дала возможность подготовить оборонительные рубежи на ближних подступах к Ленинграду.
«Где-то посреди августа пришлось всё же покинуть Лужские укрепления. От нашего полка осталось сотни полторы, может, меньше. Укрепления были отличные. Когда их успели сделать, не знаю. Окопы в полный профиль обшиты досками. С пулеметными гнездами. Землянки в три-четыре наката. Эти укрепления сберегли нам много жизней. Потом оказалось, что того, кто их построил, генерала Пядышева, отдали под трибунал и расстреляли. По приказу Сталина. Тогда расстреляли несколько высших командиров. Всех ни за что. Для устрашения, что ли?» — писал Даниил Гранин в книге «Мой лейтенант».
Моряки Балтийского флота идут на фронт по улицам Ленинграда
В конце августа выехавший в Ленинград Вячеслав Молотов получил такую телеграмму Сталина: «Не кажется ли тебе, что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом важном участке? Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду? Я пишу об этом, так как очень встревожен непонятным для меня бездействием ленинградского командования».
Через несколько дней Маркиан Попов был снят с командования войсками в районе Ленинграда, его место занял маршал Ворошилов. Сталин не простил генералам проявленной инициативы.
С конца августа не успевшие отойти на резервные позиции (приказа отступать не было) защитники Лужкого рубежа сражались в окружении, и далеко не всем удалось пробиться к Ленинграду. Хотя некоторые разрозненные и оставшиеся без боеприпасов подразделения сопротивлялись до 15 сентября. Но погибшим частям удалось главное — немцы не смогли взять Ленинград с ходу и вынуждены были срочно менять стратегические планы. План «Барбаросса» начал трещать по швам.
Город обороняли до полумиллиона бойцов Ленинградского фронта, занявших подготовленные позиции, и весь Балтийский флот с могучими корабельными орудиями. Не говоря уже о трех миллионах жителей, готовых прийти на помощь войскам, и более чем трех сотнях предприятий, выпускавших до 12% от всей промышленной продукции СССР. И чем плотнее фашисты сжимали кольцо вокруг Ленинграда, тем ожесточеннее становилось сопротивление. Командование вермахта понимало, что попытка взять превращенный в крепость город неминуемо приведет к огромным потерям, если это вообще получится.
Из директивы начальника штаба военно-морских сил Германии № 1601 от 22 сентября 1941 года «Будущее города Петербурга»: «2. Фюрер принял решение стереть город Ленинград с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса... 4. Предполагается окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения».
А вот еще один приказ фюрера, № S.123 от 7 октября 1941 года: «...ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города (Москву и Ленинград). Кто покинет город против наших линий, должен быть отогнан назад огнем.
Бойцы народного ополчения ведут огонь из окопов в боях под Ленинградом
Небольшие неохраняемые проходы, делающие возможным выход населения поодиночке для эвакуации во внутренние районы России, следует только приветствовать. Население нужно принудить к бегству из города при помощи артиллерийского обстрела и воздушной бомбардировки. Чем многочисленнее будет население городов, бегущее вглубь России, тем больше будет хаос у неприятеля и тем легче будет для нас задача управления и использования оккупированных областей. Все высшие офицеры должны быть осведомлены об этом желании фюрера».
Кстати, эти документы делают совершенно бессмысленной возникшую недавно дискуссию относительно того, стоило ли вообще защищать Ленинград или нужно было сдать его врагу для спасения мирного населения. Очевидно, что немцы не собирались брать город и хоть в какой-то степени помогать его жителям.
После взятия Шлиссельбурга и фактического установления блокады войска фон Лееба перешли к позиционной обороне. Немецкое командование решило Ленинград не штурмовать, а совместно с финскими войсками взять в кольцо окружения и ждать, когда все обитатели осажденного города умрут голодной смертью. Значительная часть фашистских войск, прежде всего 4-я танковая группа Эриха Гепнера, во второй половине сентября была переброшена под Москву.
Начальник штаба сухопутных войск вермахта генерал Франц Гальдер в эти дни записал в своем знаменитом «Военном дневнике»: «Учитывая потребность в войсках на ленинградском участке фронта, где у противника сосредоточены крупные людские и материальные силы и средства, положение здесь будет напряженным до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник — голод».
Цинично, зато предельно ясно.
Страшное слово «блокада»
8 сентября: падение Шлиссельбурга и начало блокады. В тот же день пожар на крупнейших в городе Бадаевских продовольственных складах. То ли удачное попадание фашистского снаряда, то ли поджег, — точно неизвестно. В городе было немало пособников врага, немцы активно использовали диверсантов. Вот как описывает те страшные дни коренной ленинградец, замечательный ученый и поэт Александр Моисеевич Городницкий, видевший всё своими глазами:
Недели первые блокады,
Бои за Гатчину и Мгу,
Горят Бадаевские склады
На низком невском берегу.
Мука сгорает, над районом
Дым поднимается высок,
Красивым пламенем зеленым
Пылает сахарный песок.
Вскипая, вспыхивает масло,
Фонтан выбрасывая вверх.
Три дня над городом не гаснул
Печальный этот фейерверк.
И мы догадывались смутно,
Горячим воздухом дыша,
Что в том огне ежеминутно
Сгорает чья-нибудь душа.
И понимали обреченно,
Вдыхая сладкий аромат,
Что вслед за дымом этим черным
И наши души улетят.
А в город падали снаряды,
Садилось солнце за залив,
И дом сгоревший рухнул рядом,
Бульвар напротив завалив.
Мне позабыть бы это надо,
Да вот, представьте, не могу —
Горят Бадаевские склады
На опаленном берегу.
Ленинградцы запасаются водой из разрушенной водопроводной трубы на Невском проспекте
Первая зима была самой страшной. Город был не готов к блокаде, хотя как вообще можно было подготовиться к такому ужасу. Невозможно было заготовить такой запас продовольствия, чтобы несколько месяцев кормить три миллиона человек, тем более что страна вынуждена была обеспечивать весь фронт, а не только Ленинград. Можно говорить о каких-то отдельных конкретных ошибках руководства, но и совершенно объективно ситуация была катастрофической. Город всегда жил на привозном продовольствии, складов было мало. Даже если бы в августе удалось заготовить чуть больше, это лишь ненадолго отдалило бы наступление голода, но он всё равно пришел бы в город.
На 12 сентября 1941 года Ленинград располагал следующими запасами:
хлебное зерно и мука — на 35 суток;
крупа и макароны — на 30 суток;
мясо и мясопродукты — на 33 дня;
жиры — на 45 суток.
Карточки ввели еще в июле. Но было очевидно, что даже при строжайшей экономии запасов не могло хватить и до начала зимы. А пришлось растягивать его на многие месяцы. По воспоминаниям многих блокадников уже к концу осени в городе исчезли животные — кошки, собаки, голуби, даже мыши и крысы. Поначалу многие не заметили случившегося и лишь со временем поняли, что это и было страшное приближение голода.
На весах 125 граммов хлеба, установленная норма для служащих, иждивенцев и детей в блокадном Ленинграде в ноябре 1941 года
Жуткие ленинградские будни не раз описаны, и к ним уже невозможно добавить что-то новое. Страницы дневника Тани Савичевой, которые нельзя читать без слез, взволнованные стихи Ольги Берггольц, подвиг сотрудников института растениеводства, 29 из которых умерли от голода, но не притронулись к уникальному посевному фонду.
Люди умирали прямо на улицах, смерть постепенно стала повседневностью. Первыми стали погибать беженцы из оккупированных пригородов — их расселяли в школах и домах культуры, но карточек им не полагалось. Вот первое столкновение со смертью, описанное блокадником академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым в его книге «Воспоминания»: «Помню — я был зачем-то в платной поликлинике на Большом проспекте Петроградской стороны. В регистратуре лежало на полу несколько человек, подобранных на улице. Им ставили на руки и на ноги грелки. А между тем их попросту надо было накормить, но накормить было нечем. Я спросил: что же с ними будет дальше? Мне ответили: «Они умрут». — «Но разве нельзя отвезти их в больницу?» — «Не на чем, да и кормить их там всё равно нечем. Кормить же их нужно много, так как у них сильная степень истощения». Санитарки стаскивали трупы умерших в подвал. Помню — один был еще совсем молодой. Лицо у него был черное: лица голодающих сильно темнели. Санитарка мне объяснила, что стаскивать трупы вниз надо, пока они еще теплые. Когда труп похолодеет, выползают вши. Город был заражен вшами: голодающим было не до «гигиены».
Но это было только начало. К концу осени голод и холод стали подлинными хозяевами Ленинграда. Никакие законы и наказания уже не останавливали обезумевших людей.
Родственники везут на кладбище умершего от голода ленинградца
«Я видел однажды страшную картину. На углу Большого и Введенской помещалась спецшкола, военная, для молодежи. Учащиеся там голодали, как и всюду. И умирали. Наконец, школу решили распустить. И вот кто мог — уходил. Некоторых вели под руки матери и сестры, шатались, путались в шинелях, висевших на них, как на вешалках, падали, их волокли. Лежал уже снег, который, конечно, никто не убирал, стоял страшный холод. А внизу, под спецшколой был «Гастроном». Выдавали хлеб. Мальчишки, особенно страдавшие от голода (подросткам нужно больше пищи), бросались на хлеб и сразу начинали его есть. Они не пытались убежать: только бы съесть побольше, пока не отняли. Они заранее поднимали воротники, ожидая побоев, ложились на хлеб и ели, ели, ели. А на лестницах домов ожидали другие воры и у ослабевших отнимали продукты, карточки, паспорта. Особенно трудно было пожилым. Те, у которых были отняты карточки, не могли их восстановить. Достаточно было таким ослабевшим не поесть день или два, как они не могли ходить, а когда переставали действовать ноги — наступал конец. Обычно семьи умирали не сразу. Пока в семье был хоть один, кто мог ходить и выкупать хлеб, остальные, лежавшие, были еще живы. Но достаточно было этому последнему перестать ходить или свалиться где-нибудь на улице, на лестнице (особенно тяжело было тем, кто жил на высоких этажах), как наступал конец всей семье», — писал академик Лихачев в своих «Воспоминаниях».
Блокада ожесточила людей, заставила бороться за выживание. О многих эпизодах говорить не принято, хотя это тоже страницы страшной блокадной истории. И в этом нет вины людей, только беда...
«У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны. Людоедство это нельзя осуждать огульно. По большей части оно не было сознательным. Тот, кто обрезал труп, — редко ел это мясо сам. Он либо продавал это мясо, обманывая покупателя, либо кормил им своих близких, чтобы сохранить им жизнь. Ведь самое важное в еде белки. Добыть эти белки было неоткуда. Когда умирает ребенок и знаешь, что его может спасти только мясо, — отрежешь у трупа...» — писал Лихачев.
Объявления об обмене вещей на продукты
К концу зимы ситуация стала совсем страшной, в январе, феврале и марте умирало примерно по сто тысяч человек. Дорога жизни по льду Ладоги не могла обеспечить город. Люди жили надеждой дотянуть до весны и тепла.
«Трупы умерших от истощения почти не портились: они были такие сухие, что могли лежать долго. Семьи умерших не хоронили своих: они получали на них карточки. Страха перед трупами не было, родных не оплакивали — слез тоже не было. В квартирах не запирались двери: на дорогах накапливался лед, как и по всей лестнице (ведь воду носили в ведрах, вода расплескивалась, ее часто проливали обессиленные люди, и вода тотчас замерзала). Холод гулял по квартирам. Так умер фольклорист Калецкий. Он жил где-то около Кировского проспекта. Когда к нему пришли, дверь его квартиры была полуоткрыта. Видно было, что последние жильцы пытались сколоть лед, чтобы ее закрыть, но не смогли. В холодных комнатах, под одеялами, шубами, коврами лежали трупы: сухие, не разложившиеся. Когда умерли эти люди?» — вспоминал академик Лихачев.
Город умирал, но мучительно цеплялся за жизнь. Работали предприятия, танки прямо с Кировского и Путиловского заводов шли на передовую, люди умудрялись даже концерты проводить. В марте 1942 года, в самый критический момент, в Куйбышевском театре оперы и балета состоялась премьера 7-й «Ленинградской» симфонии Дмитрия Шостаковича, которую он начал писать в блокадном городе, а завершил уже в эвакуации. В мае состоялись футбольные матчи. Понятно, что это были «показательные» мероприятия и участников специально готовили (попросту, откармливали) к ним, но это не снижает их психологической важности. Не хлебом единым выживали люди.
Операция «Искра»
Еще осенью все ждали «Кулика, который должен спасти город». Об этом говорили в очередях за хлебом. Речь шла о маршале Григории Кулике, которому было поручено осенью 1941 года во главе специально созданной 54-й армии разорвать кольцо блокады. Но из-за нескоординированности действий и общей неподготовленности наступления Синявинская операция провалилась. Потом была столь же неудачная 2-я Синявинская, уже в 1942-м — Любанская операция, завершившаяся окружением и практически полным уничтожением 2-й ударной армии Власова.
Немцы серьезно укрепили свои рубежи, они успевали подтянуть резервы, к тому же имели полное господство в воздухе. Нашим войскам не хватало пробивной мощи, они не успевали собрать силы в кулак, как их уже бросали в наступление. Понятно, что спешка была вызвана желанием облегчить положение умирающего города, но приводила она лишь к неоправданным тяжелым потерям.
Ремонт бронеавтомобилей на одном из заводов блокадного Ленинграда
Тем весомее и значительнее стал январский успех 1943 года. В это время основные действия разгорались под Сталинградом, но Ставке удалось сконцентрировать достаточно сил для прорыва, а главное, четко спланировать операцию, начав ее одновременно изнутри кольца и снаружи. Для этого маршал Георгий Жуков был назначен специальным представителем Ставки по координации действий двух фронтов. Фактически он и руководил операцией вместе с командующими фронтами генералами Кириллом Мерецковым и Леонидом Говоровым.
12 января после двухчасовой подготовки 2-я ударная армия генерала Владимира Романовского (со стороны Волховского фронта) и 67-я армия генерала Михаила Духанова (Ленинградский фронт) двинулись навстречу друг другу. В первый день расстояние между ними сократилось всего на два километра, во второй еще на несколько километров. Немцы, имевшие глубоко эшелонированную оборону, отчаянно сопротивлялись и контратаковали во фланг наступающим войскам. Но порыв наших бойцов остановить было невозможно. 18 января войска двух фронтов встретились, в тот же день был взят Шлиссельбург. Пробитый вдоль берега Ладоги коридор шириной около десяти километров восстановил сухопутную связь Ленинграда со страной. В кратчайший срок по берегу были проложены железнодорожная колея и автомобильная дорога, по которым в город пошли необходимые припасы, в первую очередь продовольственные. Эти пути вошли в историю как Дороги победы, как бы контрастируя с блокадной ледовой Дорогой жизни.
Встреча бойцов Волховского и Ленинградского фронтов в районе Рабочего поселка № 1 во время операции по прорыву блокады Ленинграда
Снятие блокады спасло Ленинград. Пусть город еще целый год был в кольце противника, но он уже не умирал, а дышал полной грудью. Город выжил, и это было самым главным. В условиях, когда противник главной своей целью сделал уничтожение всего населения Ленинграда, простое выживание становилось основной задачей и личным вкладом каждого жителя в борьбу за свой город. Об этом и писал мальчишка-блокадник Александр Городницкий:
Ветер злей и небо ниже
На границе двух эпох.
Вся и доблесть в том, что выжил,
Что от голода не сдох.
Что не лег с другими рядом
В штабеля промерзших тел,
Что осколок от снаряда
Мимо уха просвистел.
Мой военный опыт жалок,
В зиму сумрачную ту —
Не гасил я зажигалок,
Не стоял я на посту.
Вспоминается нередко
Черно-белое кино,
Где смотрю я, восьмилетка,
В затемненное окно.
Вой снаряда ближе, ближе,
До убежищ далеко.
Вся и доблесть в том, что выжил.
Выжить было нелегко.
