«К октябрю 1942 года я осталась совершенно одна»
Гвардии старший сержант Нонна Федоровна Баклушина ушла на фронт, когда ей было 12 лет: ее вызвала к себе мать, служившая в авиационном корпусе машинисткой. Нонна Федоровна, прибыв на передовую, стала работать телеграфисткой. Вместе со своей частью Нонна Федоровна прошла всю войну и была награждена медалью «За боевые заслуги».
В преддверии 9 Мая «Известия» начинают публикацию серии ее воспоминаний о фронтовых годах.
«Я не знала никогда, где воевал папа»
К октябрю 1942 года я осталась совершенно одна. Мама работала в тот момент на радио в Болгарской редакции и оттуда ушла на фронт. Ее взяли вольнонаемной в 1-й Гвардейский штурмовой авиационный корпус. Он находился в резерве Верховного Главнокомандования и дислоцировался в Тушине... Еще раньше на фронт рядовым ушел папа.
До войны мама всегда жила отдельно, со своей мамой Таней, моей бабушкой, в Никольском, под Москвой. Это Новокосино уже, а сейчас это Москва. А я жила с папой, Федором Михайловичем Баклушиным. Я не знала никогда, где воевал папа и на каком фронте он был, но в какой-то момент мы были, очевидно, рядом. Он был старшим сержантом медслужбы, у меня осталась его медаль «За боевые заслуги».
В 12 лет я оказалась в шестиметровой комнате в нашей коммунальной квартире на Якиманке, дом 22/2. Дом потом снесли и на этом месте построили магазин «Гименей».
«ЮЧ — точечка»
Мою маму, Юлию Васильевну Чалову, взяли на фронт и как машинистку, и как делопроизводителя. Она отвечала за служебную документацию. Знали ее все под кодовым названием «ЮЧ — точечка». Это была ее подпись — «Юлия Чалова». Всегда, прежде чем расписаться, она ставила это «ЮЧ.» — печатными заглавными буквами. И только потом роспись. Ну так и повелось: «ЮЧ с точечкой» — так ее все и называли на фронте.
Маму все очень любили, она была исключительно добросовестна, исполнительна, даже педантична. Таких людей тогда было мало.
Было очень много девочек, которые пришли на фронт под каким-то впечатлением, с желанием что-то сделать. Эти девочки потом страшно боялись всего, плакали и хотели домой. Всё время плакали и хотели домой. Их было очень жалко.
До войны мама работала машинисткой в Институте мирового хозяйства и экономики. К ней выстраивалась очередь, все хотели непременно печататься у нее. Аспиранты, кандидаты наук на докторские степени — все шли к ней. Причина была проста и исключительна: мама на ходу правила экономические кандидатские диссертации. Аспиранты обращались к ней, даже когда уже печатали текст, — за консультацией. Это какая-то ее особая способность была. Мама не получила высшего образования, но заменить ее было невозможно.
«Я почти не видела маму, хотя мы стояли рядом»
Каждый раз, когда я размышляю об этом, я думаю, что умственные способности — они не поддаются никакому анализу. Маму в детстве считали самой неспособной из девяти детей. Когда ее мама, моя бабушка Таня, привела ее в школу на какие-то собеседования, мою маму не приняли. Бабушке Тане велели маму вести домой, потому что она никак себя не проявила. Это было очень неспокойное время гражданских войн, и бабушке под этим предлогом посоветовали маму обучать дома. Хотя остальные дети учились в школе.
Бабушка Таня решила так: раз Юля будет дома, то пусть учится хозяйству. А равной бабушке Тане в этом не было. И мама моя очень быстро научилась всему. Готовить, убирать, смотреть за детьми, за хозяйством. Мама и в этом оказалась удивительно одарена.
Я не знаю, спала она когда-нибудь или нет, попав на фронт. Я почти ее не видела. Я была в 261-й отдельной роте связи, а она была в корпусе. Он стоял далеко. Но мы не виделись не поэтому — просто потому, что она всё время работала. Она была в штабе командующего штурмовым корпусом. Всё последующее наше движение — Румыния, Венгрия, Словакия — я ее почти не видела, хотя мы стояли рядом.
«Так в 12 лет я оказалась на фронте...»
Странно, но, когда я осталась одна в нашей комнатке, я не помню, ела я или нет. Я только помню, что пила много воды. Потом мне сказали, что меня отправят в приют, куда-то на юг. Мама об этом узнала, похлопотала перед командованием и забрала меня к себе. Так в 12 лет я оказалась на фронте...
Сначала мы стояли в Тушине. Потом корпус срочно перекинули на Калининский фронт. В одночасье. А меня забыли. Мама мне потом так и сказала: «Нонна, тебя в суматохе забыли». Спохватились, когда уже прибыли на место дислокации. Мама говорила, что была не в себе. Я спала, проснулась одна в комнате, похожей на спортивный зал в школе. Передо мной стоял летчик, лет 25 ему было. Потом я узнала, что его звали Игорь. Он спросил, я ли Баклушина Нонна. Я ответила: «Да». И тогда он сказал: «Я прилетел за тобой. Завтра полетим в часть. С этого места — ни шагу».
Этот летчик отнесся ко мне по-отцовски, принес мне поесть. На следующий день мы полетели в часть. Не на штурмовике, конечно: они стояли на отдельных аэродромах, в дивизиях. У корпуса не было аэродрома. Мы полетели на У-2, это «кукурузник». Одежды на мне толком никакой, худое пальто только. А уже ноябрь был, заморозки. Летчик этот нашел брезентовые покрышки, завернул меня в них, и мы полетели.
Сначала всё шло хорошо. Но я очень боялась, когда мы попадали в воздушные ямы. В какой-то момент самолет взмыл вверх, а там оказался довольно сильный мороз. А он всё летел и летел, не снижался. Когда летчик понял, что я замерзаю, он посадил самолет.
Только потом я узнала, что прямо под нами пролетел «мессер», поэтому мы были вынуждены набрать высоту, чтобы немецкий пилот нас не заметил... А тогда Игорь мне этого не сказал. Когда мы прилетели, меня встретила мама. Она очень плакала.
«Ты должна стать лучшей телеграфисткой»
Меня поместили к девушкам в роту. Несколько дней никто не знал, что со мной делать. Сначала меня назвали воспитанницей и даже сделали запись в моей красноармейской книжке, что я воспитанница. Потом уже я стала рядовой, сержантом, младшим сержантом, старшим сержантом.
Сначала решили из меня сделать радистку. Но я радисткой быть не хотела. Я так рассудила: мало ли что, я маленькая, что-нибудь не то передам, а работа ответственная.
Меня смутило, что у радистов очень портился слух. А я ведь до войны в музыкальной школе училась и потом хотела учиться, и слух музыкальный я не хотела терять.
Меня отправили на телеграф. И я начала работать на аппарате. Мама пришла ко мне тогда и сказала: «Нонна, я лучшая машинистка, стенографистка. Ты должна стать лучшей телеграфисткой».
Текст предоставлен заместителем главного редактора газеты «Известия» Сюзанной Фаризовой.
Продолжение следует.
