Революция или контрреволюция?
Опросы общественного мнения дают крайне противоречивую картину. Если спрашивать людей о настоящем — о том, нужна ли сегодняшней России революция, абсолютное большинство респондентов дружно отвечают: «Нет, чтобы ни случилось, революцию в нашей стране допустить нельзя». В 2012 году так считали 78% опрошенных ВЦИОМом граждан, спустя пять лет, в 2017-м (вероятно, под впечатлением от событий, произошедших за это время в ряде ближних и дальних стран) число «контрреволюционеров» выросло до 92%.
Однако если спрашивать людей о прошлом — об Октябре 1917-го, то мнения делятся почти поровну. Примерно половина опрошенных признается в сочувственном отношении или даже в симпатиях к произошедшему (революция, мол, дала мощный толчок развитию страны, она была совершена в интересах большинства граждан и т.п.), другая же половина, наоборот, негативно оценивает события столетней давности (революция затормозила развитие, стала настоящей катастрофой и т.д.). И лишь четверть (25%) респондентов стоит на твердых контрреволюционных позициях, заявляя, что революция — «это потрясения и жертвы, которые ничем нельзя оправдать».
Так в каком обществе мы сегодня живем? В обществе, где как минимум половина — это латентные сторонники революционного пути, или же в социуме, на девяносто с лишним процентов состоящем из контрреволюционно настроенных граждан?
Думаю, все-таки второе. И вот почему.
Для многих из тех, кто позитивно оценивает революцию столетней давности, похоже, имеют значение не крайние хронологические точки советской эпохи (трагический и разрушительный 1917 год и не менее разрушительный 1991-й), а «золотая середина» — то, что было между этими историческими датами. А между ними, как выясняется, было много чего.
Ведь «советский проект», родившись в дни государственного переворота в Октябре 1917 года, до неузнаваемости изменил и историческую Россию, и сопредельные страны, и весь остальной мир. Это он, в конечном счете, обеспечил победу над нацизмом в мае 1945-го, превратил некогда страну «второго эшелона развития» в одну из двух мировых сверхдержав, первым вывел гражданина СССР в космос в апреле 1961-го. К тому же на эти реальные достижения советского строя накладывается существующий во многих умах образ «золотого века, который больше не повторится». Немало людей уверены, что вся советская эпоха была именно такой, как «при Брежневе»: неспешной, душевной и очень человечной (напомню, что, по данным «Левада-центра», почти треть — 28% — граждан предпочла бы жить в благополучные, как они полагают, брежневские годы).
Так что проблема восприятия 1917 года состоит как раз в том, что обаяние самого «советского проекта» порой заслоняет собой его отправную точку — собственно революцию. Именно отсюда и произрастает позитивный образ Октября.
Между тем достижения «советского проекта» и революция — это явления разного порядка. Революция 1917 года в конечном счете стала результатом целенаправленных действий целого ряда радикальных партий, среди которых большевики, пожалуй, были самыми радикальными, но далеко не единственными. Эти силы на протяжении десятилетий раскачивали лодку, делая всё возможное не только для разрушения существующего на тот момент политического режима, но и для ликвидации традиционной российской государственности как таковой. Придя к власти в октябре 1917-го и взяв на вооружение утопические и космополитические по своей сути идеи, большевики привели страну к Гражданской войне, которая сама по себе стала одним из самых главных поражений России в ХХ веке. Начались масштабные гонения на веру, на людей, отстаивавших иные политические взгляды и морально-нравственные ценности.
Поэтому, и в этом мое глубокое убеждение, даже под воздействием обаяния «советского проекта» нельзя подпадать под обаяние революции как способа переустройства социальной действительности. К счастью, есть основания полагать, что как раз по этому поводу мы все-таки движемся к определенному консенсусу.
Этим летом журнал «Историк» в одной молодежной и весьма представительной аудитории (в основном это были молодые преподаватели, ученые, архивисты, музейщики из разных уголков России, то есть люди, хорошо знающие прошлое своей страны) провел опрос, вовсе не претендующий на академизм и репрезентативность, но тем не менее весьма показательный.
Мы спросили наших молодых коллег, как они думают, за кого в годы революции и Гражданской войне сражались их предки? Около 60% сказали, что за красных, еще четверть — что за белых, остальные затруднились ответить. Мы спросили также, а за кого бы сражались они сами, если бы им довелось жить в ту эпоху? Ответ, к большому нашему удивлению, оказался зеркальным: около 60% готовы были поддержать белых, почти 25% — красных, и те же 15% не нашли, что ответить.
Почему правнуки и праправнуки красных так решительно поддержали тех, с кем на смерть сражались их предки? Почему фактически отвернулись от того дела, за которое погибали их прадеды и прапрадеды?
«Белые в отличие от красных выступали за порядок и легитимную власть, за суверенитет и территориальную целостность страны, за сохранение веры предков» — таковы были ответы большинства наших респондентов. Похоже, как раз на основе этих ценностей сегодня и формируется понимание того, что революция — это все-таки не наш выбор. Думаю, это и есть главный урок Октября 1917 года.
Хочется надеяться, что он из тех уроков, которые мы все-таки извлекли.
Автор — историк, публицист, главный редактор журнала «Историк»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
