«Я ведь и не поэт вовсе, поэт у нас Пушкин»
Театр «Современник» открыл сезон премьерой спектакля «Пока существует пространство». Все билеты были проданы на месяц вперед. Корреспондент «Известий» пообщался с главной звездой постановки — Валентином Гафтом.
— Галина Борисовна Волчек на сборе труппы «Современника» настоятельно просила артистов сходить на ваш спектакль. Чем он уникален?
— Мне не хочется рассказывать о спектакле. Лучше придите, посмотрите и сами мне расскажите о нем. А Галина Борисовна добра к нам.
Если бы мы с моим сценическим партнером Саидом Баговым считали, что сделали грандиозное дело, то это было бы во вред.
— Как вы нашли Саида Багова?
— Он — друг мой. Замечательный, талантливый и порядочный человек.
— Он поклонник ваш, любит ваши стихи.
— Ну если он поклонник — это его дело. Думаю, он просто хорошо ко мне относится. А что до поэзии, то она уже закончилась у меня.
— Вы больше не пишете?
— Нет. Не хочу больше стихов. Я ведь и не поэт вовсе, хотя к сочинительству меня тянуло. Поэт у нас Пушкин. Он гений космического масштаба. Пушкин вобрал в себя высоты всех искусств вместе взятых. Когда его читаешь, думаешь: «Какое же счастье, что он есть и будет». Такие люди рождаются раз в тысячу лет. О самых серьезных душевных переживаниях Александр Сергеевич говорит просто, легко, с иронией.
Он на все вопросы дал ответы. Читайте Пушкина. Он опередил время.
Стихи нужны людям. Это короткая, но объемная и чувственная форма. Раньше люди больше читали, увлекались поэзией, собирались на поэтические вечера в Политехническом музее. Очень хочется, чтобы такой интерес к поэзии вернулся.
— Всем известны ваши эпиграммы. Как вы начали их писать?
— Мы были на дне рождения одного скрипача, он работал в «Современнике». Его жена была ему неверна. И вот этот человек пригласил в гости меня, Олега Ефремова и Галю Волчек. Я приготовил тост: «Мне слух раздражала фальшивая нота. Всю жизнь проверял я проклятое ля. Как поздно дошло до меня, идиота, что скрипка в порядке, жена моя ...». После этого Олег сказал: «Пиши эпиграммы. Будешь читать на капустниках».
— На кого первого написали?
— На Мишу Козакова. Он был очень красивый, имел большой успех у женщин. Однажды сижу в ресторане, и тут входит Миша с очередной дамой. Я посмотрел на него и написал эпиграмму с эротическим подтекстом.
— Когда вы пришли в «Современник», вам дали роль, которую играл Михаил Козаков. Но в этом театре вы не сразу пришлись ко двору.
— Сначала в «Современник» меня не взяли, не нравился. И я пошел в Московский драматический театр (сегодня Театр на Малой Бронной. — «Известия»). А там работал Андрей Александрович Гончаров. Великий мой учитель. Я через него понял, как играть любовь. Потом в моей жизни появился Анатолий Эфрос, с которым я сотрудничал в «Ленкоме» и Театре на Малой Бронной. В «Современник» меня взяли позже. Там ставили «Чайку», Михаил Козаков играл Шамраева. И вдруг он решил уйти из театра. И мне отдали его роль.
— Правда ли, что против вашего прихода в «Современник» была именно Волчек?
— Да, это так. Почему? Не знаю. Я ей не нравился. Когда ей сказали, что меня берут в «Современник», Галя была очень недовольна. Я был шпаной из Сокольников.
Рядом была тюрьма «Матросская Тишина» и психушка. В нашем дворе жили блатные, хулиганы. Я завидовал их смелости и развязности. И одно время стал походить на них.
— Потом мне досталась роль в «Фабричной девчонке», где я играл такого хулиганистого типа. И Волчек была в ужасе — видимо, здорово я наигрывал, вспоминая былые годы.
— Когда Ефремов ушел во МХАТ, Галина Волчек не дала пропасть «Современнику». Осталась сама и удержала других актеров. Вы — один из тех ветеранов.
— Я не считаю себя ветераном «Современника», потому что до него я проработал 14 лет в других театрах. Да и поздно я пришел в «Современник». А ветеранов-то настоящих уже и нет, все умерли. Галя одна осталась в «Современнике» и Олег Табаков в МХТ.
— На ваш взгляд, они хранят основы, заложеннные Ефремовым?
— В «Современнике» ефремовского больше, чем в МХТ. Дух Олега остался здесь. И его поддерживают артисты. Олег Николаевич был глыбой. Ему было важно, какой ты человек, что у тебя внутри.
Ефремов был человеком времени. Его будто бы ждали. Он был свободным, а мы — нет. У него все учились и по сей день учатся.
— В репертуаре театра есть очень популярный спектакль «Амстердам», в котором главную роль играет Михаил Олегович Ефремов. Действие пьесы разворачивается в Голландии. Как вам кажется, одобрил бы Ефремов-старший пьесу подобного содержания в «Современнике»?
— Видел я этот спектакль, но он не показателен для Михаила, хотя его напор в этой постановке прекрасен. Во втором акте пьеса слабая. Если бы драматург нашел выход, как примириться героям самим с собой, с возникшей ситуацией... Но эта проблема не решается в «Амстердаме». Сложно продолжать жить так, как живут персонажи, а ответов на вопросы там нет.
— Ефремов нашел бы ответ?
— Он никогда не любил такие вещи, не допускал на сцену то, что ниже пояса. «Это» описывать, а еще хуже — показывать, не нужно. Не понимаю, зачем замечательного Нуреева выставлять голым на сцене Большого театра? Огромный портрет обнаженного мужика. Что это? Конечно, мужское достоинство имеет огромное значение, но там, где нужно. За закрытой дверью.
— С искусством «это» не связано?
— Эротика как раз и порождает искусство. Человек, занимаясь любовью, фантазирует, улавливает ощущения, которые потом может передать в творчестве. Думаю, и Пушкин, и Лермонтов не отрицали любви, подпитывались ею.
Мужчина и женщина созданы, чтобы создавать жизнь, это прекрасно.
— Как вам кажется, в чем сила «Современника»?
— Есть люди, по которым узнаешь время. То, что наметил Ефремов в «Современнике», не исчезает. Это попало в кровь всем его ученикам. Это принципиально важно.
Вот представьте, вы прорываетесь в дверь. Я вас не пускаю, нельзя. Там происходит что-то важное, если вы ворветесь, то нарушится нечто сиюминутное. Так и на сцене. В «Современнике» это есть — сиюминутное, загадочное, непостижимое.
— Вы бы могли изменить «Современнику»?
— Никогда. Это невозможно.
Справка «Известий»
